Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

Бесконечными лентами тянулось крестоносное войско. По мере того, как оно выходило из-за леса и строилось в лагерный порядок, разбивая палатки и шатры, храбрый комендант вместе с лучшими людьми города считали знамёна (или хоругви), приведённые рыцарями.

Почти весь день дефилировали рыцари из леса, и к вечеру их воинство охватило весь замок и город. Это было пёстрое, движущееся, живое кольцо людей, лошадей, возов и вьюков, сзади которых начал вырастать громадный лагерь.

Очевидно, немцы хотели не только осадить город, но воспрепятствовать даже отступлению и бегству гарнизона. Число их войска было так велико, что горожане, объятые паническим страхом, умоляли коменданта сдаться тотчас же.

Пан Зензивей вспылил и прогнал со стены малодушных. Но и это не помогло: в ту же ночь человек двадцать наиболее трусливых тайно бежали из города, но немцы не пропустили их сквозь своё роковое кольцо, они бичами прогнали их обратно к крепостным стенам, отказываясь даже брать их как пленных.

— Вы нам нужны для другого! — со злобной улыбкой крикнул им рыцарь Зоненберг, который, по поручению гроссмейстера, заведовал осадой.

Долго молили несчастные, чтобы Зензивей пустил их обратно в крепость; наконец, когда, он сжалился и велел приотворить железную калитку, пробитую в кованых воротах, и впустил их, то долго допрашивал о том, что они видели у рыцарей.

Его чрезвычайно удивил отказ рыцарей взять их как пленных и фраза, сказанная известным ему своей свирепостью рыцарем Зоненбергом: «Вы нам нужны для другой цели».

— Для какой? Что ещё затевают эти варвары, позорящие святой крест, пришитый на их плащах?

Никогда бы не мог честный поляк, ни даже дикий жмудин, придумать ту утонченную подлость, ту безжалостную участь, которой презренные представители германской культуры обрекли ни в чём не повинный город!

Им надо было торжественно отпраздновать почётный стол, угостить рыцарей-гостей интересным занимательным зрелищем, и они решили доставить им это невинное удовольствие, пожертвовав для этого населением целого славянского города. Немцы никогда не считали ни славянских жертв, ни славянской крови! Лишь урок Грюнвальда отрезвил их, но и то ненадолго!

На следующий же день, чуть взошло солнце, осаждённые с ужасом стали замечать, что в лагере осаждающих начинается сильнейшее движение. Как раз напротив главных ворот города, на чудной поляне между лесом и рекою, слуги и кнехты рыцарские начали строить нечто грандиозное.

С первого взгляда трудно было угадать что это: платформа стенобитного оружия или громадных размеров катафалк, но скоро дело разъяснилось. Строилось временное громадное здание, вернее, крытая веранда, среди которой помещалась другая, гораздо меньше.

И наружная галерея и внутренний павильон были роскошно убраны коврами, турецкими шалями, золотом шитыми материями, а средняя, кроме того, убрана дорогими парчами, целыми гирляндами шёлковых шитых лент, и, наконец, среди неё поставлен был круглый стол с двенадцатью золотыми тарелками.

Двенадцать треножников для помещения рыцарских щитов с гербами владельцев были поставлены у подножия второй платформы, и затем, при громких звуках рогов и других музыкальных инструментов, сам великий скарбник рыцарский (казначей) в сопровождении десяти помощников из благороднейших господ-крейцхеров поставил перед каждым прибором по два кубка: один побольше, серебряный-позолоченный, другой поменьше — золотой. И тот, и другой он собственноручно наполнил до краёв: первый — серебряными деньгами, второй — червонцами! Собравшиеся вокруг толпою рыцари-гости, увидав такую неслыханную щедрость, подняли радостный клик! Эти кубки и деньги были подарком от ордена тому, кто заслужит честь сидеть за почестным столом.

Между тем, на другой эстраде, убранной гораздо проще, но серьёзнее первой слуги поставили двенадцать высоких дубовых резных кресел, и перед ними — небольшой квадратный стол, покрытый пунцовой скатертью.

Двенадцать избранных старейших рыцарей, по шести от ордена и приезжих гостей, заранее избранные капитулом на должность почётных судей, сели на приготовленные места, и герольд ордена, в расшитом костюме, с жезлом в руках, объявил, что заседание «судей чести» открыто.

Трубы три раза протрубили туш, и герольд снова объявил, что те из рыцарей-гостей или рыцарей-ордена, которые имеют объявить о каком-либо геройском своём подвиге, могут явиться и требовать почётного места за столом.

Трубы загремели снова, но никто из присутствующих не решался выступить первым на состязание.

Наконец один из предстоящей толпы рыцарей вышел вперёд, вынул меч и ударил им по большому серебряному колоколу, висевшему перед трибуной судей. Это был условный сигнал, что рыцарь имеет что-то сообщить судьям.

Тотчас два герольда подошли к рыцарю и ввели его на платформу перед судьями.

— Скажи нам, благородный рыцарь, кто ты, откуда и какие права имеешь на место за столом чести? — милостиво, но строго спросил председатель, древний старик, видавший на своём веку не один почестный стол.

— Я граф Гуго Кольмарк, владетель замка Бонштерн в Лутазии. Три года тому назад, я, в сопровождении одного только оруженосца, направил стопы свои к Святой Земле, но я не плыл морем, а весь путь совершил на коне вокруг Чёрного моря. Я сподобился, после целого года, проведённого в ежедневных опасностях и лишениях, прикоснуться недостойными устами своими к гробу Спасителя мира и, поклонясь всем святыням Иерусалимским, вернулся тою же дорогою обратно.

Рыцари-судьи молчали, понурив головы: очевидно, этого подвига, по их мнению, было недостаточно, чтобы присудить рыцарю место за почётным столом.

— А сколько же сарацинов поверг в прах твой меч, храбрый граф Гуго Кольмарк фон Бонтторн? — спросил председатель, делая претенденту золотой мост.

— Я шёл на поклонение гробу Христа Спасителя, покорившего мир любовью, я ни разу не обагрил меча своего в крови человеческой, но зато я выкупил в Яффе пятьдесят христианских невольников и возвратил им свободу. Это мне стоило почти всего моего состояния, но я не жалею о нём, я исполнил мой долг рыцаря и христианина!

Проговорив эту фразу, он поклонился судьям и отошёл в сторону. По выражению лиц большинства судей видно было, что они не очень увлечены подвигом графа. После короткого совещания, председатель сказал что-то тихо стоявшему за ним писцу, а тот поставил против имени претендента один большой крест. Это означало, что он может быть зачислен, если не найдётся достойнейших.

Снова затрубили