Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика - Федор Раззаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Среди многих почтенных писателей на юбилейный вечер пришел А. Т. Твардовский. Тяжелобольной, затравленный прессой и начальством, он сохранил верность неизменной с Райкиным дружбе и взаимоуважению. Он встал с постели и пришел. Грузный, с тоскливо затуманенным взглядом, неулыбающимся ртом, он после концерта поднялся за кулисы поздравить артиста. Здесь мы сфотографировались. На прекрасной фотографии осталась запечатленной минута, в чем-то знаменательная для обоих художников и для времени, когда Твардовскому оставалось жить так немного (чуть больше полутора месяцев. – Ф. Р.). На снимке группа писателей, дружелюбно смотрящих в объектив: Райкин, Твардовский, Воробьев, Лиходеев, Вознесенский и я…»
И еще один отрывок – на этот раз из интервью К. Райкина:
«Диссидентской семьей мы вовсе не были, это легенды. Папа многое понимал, он заболевал, когда сталкивался с очередной идеологической мерзостью, но он был сыном своего строя. Жить по принципу «на службе верю, дома нет» он не умел. В этом смысле семья у нас была довольно жестко закрученная: когда я пошел в первый класс, родители мне очень серьезно объяснили, что хорошо учиться – это сейчас самое большое, чем я могу помочь своей родине. И в этом не было никакого воспитательного обмана, никакого цинизма…»
Действительно, Райкин никогда не участвовал в каких-либо полудиссидентских акциях, которые периодически устраивали некоторые его соплеменники из числа творческой интеллигенции. Например, представить себе, что Райкин может выступить с гневной отповедью по адресу представителей «русской партии», как это сделал, к примеру, кинорежиссер Михаил Ромм осенью 1962 года, было невозможно. Райкин предпочитал обличать со сцены, но вне ее он ни в каких разборках не участвовал. Другое дело, что вокруг него постоянно крутились его соплеменники-полудиссиденты, которых особенно много расплодилось после хрущевской «оттепели», и все эти контакты немедленно попадали в поле зрения начальника 5-го управления (идеология) Ленинградского УКГБ Виктора Черчесова, а тот немедленно докладывал об этом хозяину Ленинграда Григорию Романову. Последний, уже в наши дни, давая интервью одному из печатных изданий, честно признался в том, почему у него было непростое отношение к великому сатирику:
«А что Райкин? Пытался изображать из себя самостоятельного, в пасквили свои постоянно дух антисоветчины вносил. Я делал ему замечания, какие-то произведения мы действительно не допускали к исполнению. Может быть, клерки мои в отношении него что-то и перебарщивали – но у него же и таланта особенного не было. С проявлениями антисоветских настроений я действительно боролся. 5-е управление КГБ мне помогало, в том числе персонально Виктор Васильевич Черчесов. Я был прав – евреи тогда стояли на антисоветских позициях, и мы должны были препятствовать их деятельности…»
Заметим, что Райкин и Романов относились к числу так называемых «аскетов» – прослойке в советской элите, состоящей из деятелей, кто не стремился извлечь личную выгоду из своего привилегированного положения. Только один принадлежал к интеллигентской среде, а другой – к партийной. Аскетизм Романова проявился даже в год празднования 100-летия со дня рождения В. Ленина, когда большинство партийных руководителей готовы были расшибиться в лепешку, лишь бы отметиться в качестве рьяных популяризаторов вождя. Романов тоже имел такую возможность (напомним, что он был хозяином города, считавшегося колыбелью революции), однако нашел в себе мужество этого не делать. Что имеется в виду?
В ноябрьские дни 1970 года в Ленинграде предполагалось устроить широкомасштабное театрализованное действо под названием «Октябрь 1917 года». Оно должно было начаться у Смольного, затем переместиться по Невскому проспекту к Дворцовой площади и завершиться штурмом Зимнего дворца. В этом спектакле должны были быть задействованы тысячи человек из числа профессиональных актеров (роль Ленина досталась Кириллу Лаврову), так и массовки из рядовых ленинградцев. Они должны были изобразить митинг с участием Ленина, разгон рабочей демонстрации жандармерией, снова митинг с участием вождя, движение красногвардейцев и революционных матросов, опять митинг, взятие дворца, апофеоз трудового народа и новый митинг. Действо должно было сопровождаться звуками революционных маршей, песнями и стрельбой холостыми патронами.
Однако в самый последний момент Романов отменил этот феерический спектакль, несмотря на то что тот уже был разрекламирован и на нем должны были присутствовать зарубежные корреспонденты. Да и кремлевские власти были не прочь потрясти страну и мир такой грандиозной феерией. Но Романов счел ее слишком пафосной и дорогостоящей. В результате городские власти обошлись традиционной демонстрацией трудящихся.
Короче, хозяин Ленинграда представлял собой тот тип принципиального и аскетичного руководителя, который мог бы, приди он к власти, изменить вектор движения советской номенклатуры от регресса к прогрессу. Именно к последнему стремился и Райкин, бичуя в своих интермедиях ту часть номенклатуры, которую принято называть вороватой. То есть они с Романовым могли быть союзниками в одном общем деле, но в итоге так ими и не стали. Почему? На мой взгляд, этому было несколько причин. Во-первых, как уже говорилось, близость Райкина к кругам либеральной интеллигенции, большую часть которой составляли евреи. А они, как выразился сам Романов, «стояли на антисоветских позициях, и мы должны были препятствовать их деятельности…» Здесь пролегала очень тонкая грань, которую иной раз очень трудно было определить. Что имеется в виду?
Романов был из тех партийных руководителей, кто хорошо знал историю своей страны и место в ней интеллигенции. Например, Льва Толстого все по праву считают гением, великим гуманистом. Однако известно и другое: объективно он много сделал для крушения Российской империи. Впрочем, подобное можно было сказать о большинстве классиков русской литературы. Много позже это же можно было сказать о писателе Александре Солженицыне, который опять же, проповедуя гуманизм, жизнь свою положил на то, чтобы своим творчеством этот гуманизм изничтожить – посредством уничтожения своей родины, Советского Союза. А как же ответственность художника перед страной? Ведь не будет государства – не будет и страны, и культуры, и народа. Но, с другой стороны, от честного художника многие ждут беспощадной критики пороков, в том числе и в руководящих слоях государства. И очень трудно порой провести ту грань, где кончается критика государства и начинается его разрушение. Со многими советскими либералами именно так и случилось – они не смогли удержаться, чтобы не перейти эту тонкую грань. В результате с ними произошло то, что философ Александр Зиновьев определил как: «Метили в коммунизм, а попали в Россию».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});