Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

ежедневно и играли в теннис полтора-два часа. Там у меня даже появился тренер – рижанин Ояр Янсонс, который приезжал на взморье зарабатывать деньги. Он был очень сильным игроком и хорошим, терпеливым тренером. Я довольно часто играл с ним, и это было очень полезно для меня. К сожалению, я ничего не могу рассказать про этого славного молчаливого рослого парня. Я не знаю ни где он научился так хорошо играть в теннис, ни какова была его дальнейшая судьба. Среди имен наших ведущих теннисистов я его фамилии никогда не встречал. Возможно, он так и остался тренером для любителей.

Дома, вернее, старые виллы и дачи на побережье были расположены рядами вдоль идущих вдоль берега улиц. Центральная улица, как я уже писал, была асфальтирована, и по ней иногда проезжали редкие в те времена автомобили. Вдоль заборов больших лесистых участков были проложены тротуары, вымощенные старыми довоенными чугунными или бетонными плитами с рельефными узорами. На некоторых можно было прочесть надписи на немецком и латышском языках с названиями фирм, отливших эти плиты. Улицы, параллельные главной, были песчаные и тротуары на них были не везде. Перпендикулярно этим длинным улицам пролегали более короткие, имевшие порядковые номера. Они тоже были в основном песчаные, частично поросшие травой, но почти всюду с плиточными тротуарами. По ним можно было выйти в неширокую лесную полосу, отделявшую дома от пляжа, а в противоположном направлении они также вели в лес, за которым была железная дорога, идущая, как и шоссе, вдоль всего берега Рижского залива.

Мы жили на Рижском взморье в первые послевоенные годы, когда Латвия казалась нам, да и была на самом деле настоящей заграницей. Наиболее крупные виллы на побережье были национализированы и превращены в ведомственные и профсоюзные дома отдыха и санатории, но в некоторых дачах еще жили их прежние владельцы, которые сдавали их на лето приезжавшим из России. Одна из старых хозяек дома невдалеке от нас выпекала и продавала изумительные пирожные с заварным кремом, которые обожала моя бабушка. Сама она не могла ходить далеко из-за больных ног и часто посылала нас с Мариной за этими пирожными. Хозяйка, к которой мы ходили за ними, была очень неприветливая и, судя по всему, не любила русских. Да и за что ей было нас любить? Ведь в ее глазах мы были завоевателями ее страны, нарушившими ее благополучную довоенную жизнь. Часто она отрывисто и зло говорила нам, что пирожных нет и чтобы мы пришли на следующий день. Мы были очень вежливы с ней, и постепенно она стала относиться к нам немного теплее. В другом доме, тоже у старой хозяйки, мы покупали клубнику, которую любили и бабушка и дед. А к третьей женщине мы ходили за взбитыми сливками к клубнике, и это лакомство навсегда осталось у меня связано с Прибалтикой.

В те годы я не обращал на это внимания, но сейчас я вспоминаю, что из латышей на Рижском взморье я видел в основном женщин, чаще всего пожилых, и очень мало мужчин. Молодых мужчин и женщин не было совсем. Вообще в то время Рижское взморье было относительно немноголюдным, во всяком случае от станции Булдури в сторону реки. Побольше народу было в Дзинтари и Майори, но там и домов отдыха было больше. В наших краях на пляжах даже в разгар летнего сезона было полно свободного места, а дальше, в сторону реки вообще начинался дикий лес и безлюдные песчаные дюны на берегу, куда дамы из нашего дома отдыха ходили загорать голышом. Каждый день рано утром со всего длиннющего пляжа убирали мусор и водоросли, выброшенные волнами, увозили их на грузовике и граблями разравнивали песок. Это тоже в основном делали местные женщины среднего возраста.

Мы довольно часто ездили на автобусе в Ригу. Шофер автобуса Саша (для меня – дядя Саша) очень любил мою бабушку за большие чаевые. Поэтому, когда она решала поехать с нами в Ригу, проблем не возникало. Из-за этого, как я уже писал, однажды чуть было не сорвалась запланированная для отдыхающих экскурсия в Сигулду. В Риге нас привлекал конфетный магазин «Лайма» и кондитерское кафе (не могу вспомнить его название), где бабушка заказывала сбитые сливки с вареньем и кофе. Саша в это время терпеливо ждал нас в переулке или отъезжал ненадолго по своим делам, всегда возвращаясь к точно назначенному времени. У меня с дядей Сашей были свои интимные отношения. Я его просто обожал, да и он относился ко мне очень приветливо. Когда я, приехав в дом отдыха второй или третий раз, первым делом побежал в гараж и радостно подошел к Саше, он, узнав меня, сказал с улыбкой: «А, снова приехал, сукин кот!» Это обращение было мне очень приятно, так как подтверждало нашу с ним дружбу. В гараже дома отдыха, кроме автобусов Горьковского завода, был открытый маленький американский военный «виллис», на котором возили директора. На нем тоже ездил дядя Саша. На этом своеобразном автомобиле мне несколько раз удалось посидеть за рулем. Как-то раз дядя Саша взял меня с собой в местную поездку по делам и, возвращаясь домой, уступил моим просьбам самому повести машину. Мне было тогда лет двенадцать или тринадцать, и я уже неоднократно ездил с отцом на нашем «москвиче». «Виллис» оказался очень простым в вождении, но, вылезая из него, я приложился ногой к выхлопной трубе, проходившей вдоль правого борта, и глубоко обжог икру. Метка от этого ожога осталась у меня на ноге на всю жизнь как напоминание о жизни на Рижском взморье.

Возвращаясь к зарубежной жизни в Прибалтике, не могу не вспомнить женщин на пляже в длинных халатах, которые распахивались снизу, обнажая ноги до трусиков. Эти женщины приезжали по воскресеньям из Риги и были настоящими латышками, которые с презрением, а иногда и со злобой смотрели на нас, русских. На второй год все женщины в нашем доме отдыха, которые приезжали в Прибалтику не первый раз, в том числе и моя мать, уже ходили на пляж в таких же длинных халатах, что и рижанки. У моей мамы была знакомая портниха из Риги Марья Карловна, которая приезжала в Москву зимой и подолгу жила у нас в квартире, где шила маме и ее подругам платья и брюки, тогда только входившие в моду в Москве. Русский язык в то время латыши почти не знали. На рынке в Булдури, где продавались роскошные творог и сметана, на вопрос «Цик макса?» (сколько стоит) торговки отвечали