Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

Моему самолюбию был нанесен чувствительный удар и вместо того, чтобы, сжав зубы, попытаться нагнать их, я пошел по линии наименьшего сопротивления, совсем бросив секцию. Позже, повзрослев и став играть немного лучше, я несколько раз встречался на кортах с Алешей Данилиным и с сожалением должен констатировать, что он играл в теннис значительно сильнее меня.

Когда наша старая дача была продана Коноваловым, теннисный корт, к счастью, не только не был заброшен, но, напротив, был приведен в большой порядок и веревочные задние сетки заменили на проволочные. Поменяли и обветшавшую центральную сетку. Этим корт был обязан уникальному человеку, старому другу семьи Коноваловых Ивану Петровичу Воздвиженскому, дяде Ване. Иван Петрович, пожилой, худенький невысокий человечек с небольшим животиком, с лысоватой головой и живыми глазами, был фанатически влюблен в теннис. Говорят, что он даже не женился из-за тенниса, так как в день назначенной свадьбы должен был уехать на соревнования. Он не очень сильно, по-стариковски, но довольно точно бил по мячу, и играть с ним было легко и приятно. Прирожденный тренер, он многих научил этой замечательной игре. Он был первым учителем братьев Коноваловых. Иван Петрович много времени проводил с молодежью, и его все очень любили. Он не только ухаживал за теннисным кортом и был на нем распорядителем, но и организовывал братьев Коноваловых и их приятелей на садово-огородные и хозяйственные работы, а возвращаясь с ними на электричке в Москву, обязательно припасал на дорогу какой-нибудь кроссворд, который они вместе разгадывали. Теннисная политика дяди Вани была более демократичной, чем во времена Сперанских. Он составлял пары игроков не по качеству игры, как раньше, а строго по очереди, и поэтому в пару с сильными игроками могли попасть новички. Для последних это было полезно, но корифеи часто бывали недовольны. Другой особенностью Ивана Петровича, которая была мне не по нутру, было более легкое отношение к самой теннисной площадке. Нас приучили смотреть на корт как на какое-то святое место и, например, бегать по нему в кроссовках с рифлеными подошвами, оставляющими следы на грунте, или играть на непросохшей после дождя площадке нам казалось дикостью. Иван Петрович нередко после дождя убирал воду из луж на корте с помощью тряпочки или губки и разрешал начинать игру с просьбой не наступать на еще не совсем сухие места. (Те, кто играет в теннис, понимают, что выполнить эту просьбу невозможно). Поэтому корт стал довольно быстро ухудшаться, на нем появились углубления и неровности, в которых скапливалась дождевая вода, и опять все начиналось сначала. Во времена моего детства каждую весну корт перекапывали, добавляя в него песок, а затем долго укатывали тяжелым катком в разных направлениях и обязательно давали хорошо просохнуть в течение пары дней. При Коноваловых стали ограничиваться только неглубоким рыхлением граблями и, укатав, в тот же вечер начинали играть еще по свежему грунту, оставляя глубокие следы. Мне все это казалось странным, в глубине души я возмущался Хорошие теннисисты приезжали в последующие годы и к нам на дачу. Часто бывал у нас в гостях архитектор Юрий Николаевич Шевердяев, руководитель одной из мастерских Моспроекта. Шевердяев был автором кинотеатра «Россия» и ряда известных московских зданий. Интересный человек и хороший спортсмен, он больше всего увлекался теннисом и горными лыжами. Его, как и многих, о ком я пишу в этой главе, давно нет в живых, но у меня и сегодня перед глазами стоит Юрий Николаевич, худощавый, спортивный, с орлиным носом и профилем, который подошел бы для чеканки на древне-римских монетах. Он любил рассказывать смешные истории, в том числе и про себя. Не могу не привести здесь два анекдота, которые были особенно смешными для тех, кто знал этого культурнейшего и очень интеллигентного и тактичного человека. Однажды на площадке трамвая Шевердяев увидел, как у какой-то старушки выпала «трешница». Он нагнулся, чтобы поднять ее и отдать хозяйке, но та быстро наступила на бумажку ногой и сказала: «Мои!» В другой раз, будучи в Крыму и захотев попить, Юрий Николаевич, воспитанный в традициях Древней Греции, подошел к бочке с вином и попросил налить ему стакан вина пополам с водой. Продавец-грузин укоризненно посмотрел на него и сказал: «Дарагой, тридцать копеек стакан, неужели тебе дорого?»

Осталось рассказать конец истории нашего корта. С годами число игроков на нем сильно уменьшилось. Последние десять лет в основном на корте играли сами Коноваловы – Саша с Инной, а после них Юра с Наташей. Бывшие ребята стали взрослыми, а потом и пожилыми людьми, и катать тяжелый каток им стало все труднее и труднее, поэтому корт теперь совсем не такой, каким он был раньше. К сожалению, в отличие от «сперанского» и раннего «коноваловского» периодов, когда на корте работало много молодежи, в последние годы молодые люди с площадки практически исчезли. И разметали листья и изредка наводили линии только Саша, Юра и их сосед Алеша Пузицкий, которым вместе почти 220 лет. Большую часть времени площадка пустовала. Мокла и гнила оставляемая под дождем сетка, росла трава между следами разметки, на поверхности появлялось все больше земли и глины, которая в сухую погоду перетиралась в пыль…

Прочитав эти строки много лет спустя, я не могу не добавить, что братья Коноваловы все же привели корт в идеальный порядок, так что корт приобрел красноватый оттенок и абсолютно современный вид. Только такого количества игроков, как в прежние годы, на нем уже нет,

А что же автор этих строк? Я надолго перестал играть в теннис после того, как сломал на лыжах ногу (это отдельная история). Несколько лет после перелома я не мог бегать по корту, а потом и играть мне практически стало не с кем. Мне оставалось только с завистью смотреть на братьев Коноваловых, которые, будучи старше меня, поддерживали свою спортивную форму, регулярно играя в теннис и получая от этого много удовольствия и бодрости. У каждого своя судьба.

Глава 19

Рижское взморье

Мои дед и бабушка побывали в Прибалтике еще до революции. Об этом я знаю по их рассказам и фотографиям, сохранившимся в старых альбомах. Думаю, что у них остались самые приятные воспоминания об этой поездке, потому что в 1948 году, когда на Рижском взморье открылся дом отдыха Академии медицинских наук, дед с радостью вновь съездил в Прибалтику. На следующий год он поехал туда с бабушкой и взял с собой нас с Мариной. Потом в течение трех или четырех лет мы ездили на Рижское взморье