Религия Библии. Христианство - Андрей Борисович Зубов

воля — это свой­ство природы. Грубо говоря, человеческая природа жела­ет есть и пить, а Божественная — равнодушна к пище, она ей не нужна, так как Божество — это полнота, не нуждаю­щаяся в восполнении. И воля человеческая во Христе была послушна воле Божественной. Не то что ее не было — она была, но она была послушна воле Божественной. Поэтому по естеству человеческому и по человеческой воле Иисус Христос хотел есть, пить, спать. Но именно по человече­ской воле Он хотел и быть в единстве со всеми людьми, и желал им блага, вплоть до того, что отдал Себя за всех нас на смерть и страдание. Божественная Троица, в любви к Своему творению — миру и человеку, желала восстанов­ления его разрушенного грехопадением естества, и челове­ческая воля Иисуса, несмотря на практически неизбежные для Него страдания, желала того же. Вопрос в том, желала ли по естеству или в свободном выборе. Я уже объяснял, что на этот счет существуют разные богословские мнения. Мне кажется, что позиция Максима Исповедника време­ни его «Диспута с Пирром» ближе к богословию Писания Нового Завета, нежели его более поздние утверждения, - Иисус воспринял в Себя всю полноту человеческой воли, в том числе и волю гномическую. Иисус выбирал свобод­но между благом и злом, и Его победа в том, что Он все­гда выбирал благо. «То, что не воспринято, то не увраче­вано», - говорил святитель Григорий Богослов.

Максим Исповедник, как мне уже приходилось объ­яснять, тонко различает две воли в самом человеке: во­лю естественную — природную и волю мудрую (гномиче­скую). По природе человек хочет есть, спать, испытывает половое желание. В этих волениях самих по себе нет ни­чего дурного. Они естественны, а то, что естественно, то не стыдно. Стыдно такое осуществление желаний, кото­рое наносит ущерб и самому человеку, и другим людям — скажем, обжорство, пьянство, принуждение к половым отношениям и т. д. Гномическая воля как раз выбирает путь осуществления воли физической — или греховный, или нейтральный, или благой. Голодный может украсть кусок хлеба, может заработать его честным трудом, а, за­работав, может или утолить свой голод, или поделиться с другим голодным. Последнее будет актом любви — про­явлением совершенства, воспроизведением в реальностях нашего мира межипостасных отношений Святой Троицы.

В знаменитом письме «кубикуларию Иоанну о люб­ви» [396 c-d; 397 b-c] (около 626 года) Максим объясняет: «Любовь, увещевает сознательное устремление свобод­ной воли (yvM^yv) следовать природе, ничуть не восста­вая против ее логоса, согласно которому мы можем обре­сти с Богом и другими людьми одну волю (уушщу) и одно желание (веХу^а), как имеем уже одну природу (с Богом через Христа и с людьми. — А. 3.), и не иметь никако­го с Богом и друг с другом расхождения (^laaraaiv), ес­ли изберем себе за основу закон благодати, по которому сознательно (yvw^iKwq) возобновим в себе закон приро­ды. Невозможно же, чтобы могли сойтись в устремлении свободной воли люди, прежде не сочетавшиеся едино­мыслием Богу. Сотворенная человеком в себе свобод­ной волей любовь к Богу боголюбивого соединяет с Богом и являет (аъофшуои&ау) Богом. Сын соединил с Собой по ипостаси нашу природу. став целиком ради нас (то есть по любви к людям. — А.3.) одним из нас и нам по­добным человеком. вернул природе нашей нетронутые (грехом. — А.3.) силы, возобновив силу любви и соеди­нив людей с Собой и друг с другом»[102].

У простого монаха монастыря святого Георгия в Кизике оказался несравненный дар понимания и объяснения про­стым языком высших богословских категорий Церкви. Потому он и восстал против императора и патриарха. И он, и папа Мартин были обвинены императором в ере­си и, главное, в государственной измене. Папа, сосланный в Крым, умер там от голода в 655 году, а Максим, несколь­ко раз судимый императором Константом II лично, был приговорен к бичеванию, отсечению языка и кисти пра­вой руки и ссылке в Колхиду — самую глухую черномор­скую провинцию империи. Там он и умер в 662 году.

Время было для Римской империи тяжелое. Все успе­хи Ираклия в войне с персами обратились в прах — ара­бы, только что приняв ислам, победоносно прошли и по персидским, и по римским землям. В 636 году византий­ская армия была разбита арабами на Ярмуке в Палестине, в 640-642 годах пал Египет, в 659 году, разгромив роме- ев под Кесарией, арабы вторглись в Малую Азию и под­ступили к Константинополю. Над империей нависла смертельная опасность. Видимо, это до крайности оже­сточило нравы — византийское общество переживало политическую истерию. Отсюда и жестокость расправы с Максимом и папой Мартином.

Церковь нашла в себе силы выправить крен мо- нофелитства. Это учение было осуждено на Шестом Вселенском Соборе в Константинополе в 680-681 годах, а на Седьмом Соборе, через сто лет, в 787 году с Максима, его верных учеников и папы Мартина были сняты и по­литические обвинения. Учение о двух волях во Христе — Божественной и человеческой утвердилось и на Западе, и в Константинополе. Только Восточные Церкви его не приняли и, хотя и с оговорками, продолжают настаи­вать на единой Богочеловеческой воле Иисуса Христа.

Итак, Церковь исповедала, что во Христе две природы, две воли-желания (векщ^а), но одна личность. Это так, но, по моему убеждению, только потому, что Христос пови­нуется Своему Божественному Отцу и повинуется Своему Божественному естеству, сущность которого составляет лю­бовь. Если бы Он по Своей свободной человеческой воле (гномической) сказал, что Он не будет слушаться Небесного Отца, не будет следовать сущности Божественной любви, а будет делать то, что Ему эгоистически приятно Самому, то, безусловно, произошло бы расторжение природ, проти­воборство воль и раскол единой ипостаси. И опять был бы совершен грех, произошло бы то, что произошло с Адамом и Евой. Но этого не произошло, Иисус сохранил Свою ипо­стась единой, а человеческую волю свободно подчинил Божественной, и именно из-за этого у нас есть возмож­ность, как считают христиане, войти в Его Божественное естество, из падшего человека стать богом.

Когда мы без стилизаций и благочестивого умалчива­ния, но честно и корректно изучаем становление христиан­ских догматов в контексте живого исторического процесса, мы не можем не поражаться тому, о чем для своей сфе­ры творчества прекрасно сказала Анна Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда.» (Тайны ремесла, 1936 год): столкновения честолюбий, вла- столюбий, алчности; чистосердечные заблуждения, а порой и сознательные извращения истины, вызванные далекими от искания правды политическими интересами; неудач­ные переводы терминов и определений, хамская грубость и вопиющее невежество, трусость и ложь, а среди всего