Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Между тем царь дал по этим челобитным иное решение: он приказал Аввакуму продолжать его безысходно тягостный путь по направлению к Ледовитому океану; однако остановил его на Мезени. Там находились в глубоком северо-западном заливе Белого моря, много ближе к Холмогорам, чем к страшному Пустозерску, две слободы – Окладникова и Кузнецова, разделенные между собой пустырем. Окладникова слобода было более зна чительным пунктом. Дважды в год там проходила ярмарка, куда приезжали самоеды для обмена своих мехов на порох и охотничье снаряжение. В эти времена кеврольский воевода переселялся туда для сбора ясака, то есть натуральной дани. В Окладникове находилась съезжая изба, таможня и кабак. Но в обычное время местечко было в запустении: с ноября его заносило снегом, летом население, жившее в первобытных условиях, погибало от комаров. Переписчики насчитывали там «сорок пять крестьянских дворов», где жило сто шесть душ, считая малолетних (но без женщин); было еще два «дыма» безземельных бобылей с тремя душами; шесть «дымов» с нищими и сорок восемь «покинутых дымов». Эти «дымы» были покинуты, так как их владельцы ушли в разные другие города из-за отсутствия хлеба, или же умерли в разное время, или же, наконец, утонули в море[1297]. В слободах жили исключительно ловлей семги и охотой на тюленя.

В этом запустелом местечке Аввакум со своей семьей прожил весь 1665 год и всю зиму 1666 года. Семья, вероятно, занимала какой-нибудь покинутый дом. На свое ежедневное пропитание она получала: 1 грош, или 2 копейки, на взрослого, 3 денежки, или 1 ½ копейки, на детей; правда, может быть, несколько больше на самого протопопа[1298]. Несмотря на то, что Аввакум находился под надзором, он, благодаря положению вещей, пользовался довольно-таки широкой свободой. Протопоп крестил тут своего последнего новорожденного – Афанасия. Он смог даже отслужить обедню и причастить младенца[1299]. В этих местах старая вера была едва затронута новшествами.

С Москвой снова быстро завязались сношения. Новости были неутешительными. Неожиданное решение царя: после терпимости – преследования; всякие неприятности по отношению к такому умеренному человеку, как Неронов, которого перевели к новому архиепископу в Вологде; архиепископ Симон обвинил его в том, что он сеет «раскол и раздор»[1300], – все это произвело среди верующих глубокое разочарование и известного рода панику. Многие верующие покинули Москву или собирались это сделать. Едва возникшее братство готово было распасться. Согласие между дьяконом Федором, обладавшим рассудительным характером, и юродивым Афанасием, так же как и с Гавриилом, не было полным[1301]. Кое-кто сердился на Аввакума: «Это он из-за своей деятельности, своего нетерпимого характера навлек царев гнев»; «Было бы лучше, если бы он там в Даурии умер», – так открыто говорили некоторые люди, не стесняясь своей подлости. Самые достойные из окружающих находились в растерянности. Чтобы оправдаться, а особенно, чтобы восстановить единство и придать бодрости, Аввакум написал Феоктисту и «всем братьям» письмо. Он начал со смирением:

«И то, отче, не моею волею, но Божиею до сего времени живу. А что я на Москве гной разшевелил и еретиков раздразнил своим приездом из Даур: и я в Москву приехал прошлаго году не самозван, но взыскан благочестивым царем и привезен по грамотам. (…) Не кручинтеся на меня, Господа ради, что моего ради приезда стражете».

Затем он поучает следующим образом:

«Отче, что ты страшлив? Слышишь ли: есть о нас промышленник! Феоктист, что ты опечалился? Аще не днесь, умрем ж всяко. Не малодушьствуй: понеже наша брань несть к крови и плоти. А что на тебя дивит! Не видишь. Глаза у тебя худы. Рече Господь: ходяй во тме, не весть, камо грядет. Не забреди, брате, со слепых-тех к Никону в горкой Сион! Не зделай беды, да не погибнем зле! Около Воскресенскова ров велик и глубок выкопан, прознаменует ад: блюдися, да не ввалисся и многих да не погубиши»[1302].

Далее он продолжает снова:

«И ты не кручинся на меня, миленкой! Я поехал от вас с Москвы паки по городам и по весем словесныя рыбы промышлять: а вы там бегайте от никониян! Поминайте реченное: не бойся, малое Мое стадо, яко Отец Мой благоизволил вам дати царство».

Он посылает свое благословение всему братству, просит прощения у тех, кого он мог обидеть и кончает личными советами.

Да отпиши ко мне кое о чем пространно, – не поленись, или Афонасья заставь. А я жду на Мезени вашева писма до весны. (…) По сем мир ти, господине, и брате, и отче! И жена моя и дети благословения просят, и Фетинея, и Григорей»[1303].

Письмо это было получено в Москве дьяконом Федором[1304]. Феоктист сначала уехал в Переславль, затем в январе он отправился к своему покровителю вятскому епископу Александру в Успенский монастырь[1305]. Положение не улучшалось: дьякон Федор вручил царскому духовнику челобитную, где просил даровать Аввакуму свободу, духовник же с чрезвычайной яростью бросил ее дьякону в лицо[1306]. Однако небольшая паства, объединенная вокруг нескольких стойких столпов веры, таких как дьякон Федор и окружение гостеприимной боярыни Морозовой, постепенно отходили от своей первоначальной тревоги. Вести, приходившие от Аввакума, который даже в своем изгнании продолжал уловлять души, могли только придавать бодрости этой небольшой пастве.

В самом деле, Аввакум и на Мезени готовился одержать победу, и притом немалую. Он отвечал на постигшую его немилость тем, что обращал к старой вере жену воеводы. Оба были поляки и, перейдя на царскую службу, приняли православное крещение: воевода Алексей Цехановецкий принял его только формально, оставаясь в глубине души католиком, жена же его, Евдокия, приняла его от всего сердца. Несмотря на то, что Аввакум был сосланным, для обоих поляков, затерянных в северных льдах, он был неоценимым собеседником. Он прибыл из столицы, он мог столько рассказать о всем том чудесном и изумительном, что постигло его в прошлом, о боярах, о патриархе, даже о самом царе. И в то же время, повествуя обо всем этом, он поучал. Очарование его пламенной души покоряло Евдокию. Когда после родов она заболела, то она выбрала своим духовником именно его. Он защищал ее от злых духов. Она говорила с ним с неописуемой экзальтацией; в видении она видела его уже спасенным в раю, она проклинала троеперстие, римскую веру, своего мужа; она хотела быть с ним, Аввакумом, на небесах. Протопоп успокоил ее, вернулся к себе домой. Но после неудачного вмешательства мужа ее нервное состояние повторилось: бегут за Аввакумом, он бранит мужа, «пан» его выгоняет вместе с доброй Анастасией, которая также пришла туда. Его зовут снова, он возвращается и присутствует при ужасной сцене между несчастной женщиной и ее мужем. Он выставляет вон сначала мужа, затем изгоняет злых духов, причащает Евдокию, которая умирает спокойно, с христианским достоинством, творя истинное двуперстное крестное знамение[1307].

II

Аввакум возврагцен в Москву. Экспедиция Лопухина. Арест Федора, Никиты и Неронова

Сосланные начинали было привыкать к своей судьбе, как вдруг они были потрясены новым приказом из Москвы: то был приказ о разлучении его с Анастасией. Этот указ появился, очевидно, в январе или в начале февраля 1666 года. До этого времени чета разделяла между собой все жизненные удачи и неудачи, радости и горести, а тут впервые Аввакум расставался с Анастасией! Для нее наступил день, который она предвидела по приезде своем из Сибири! Здесь, на земле, им пришлось свидеться, может быть, только на одно мгновение, когда отлученный протопоп снова проехал через Мезень, в сопровождении стрельцов, направляясь к месту своего последнего изгнания. Отныне они уже больше не будут поддерживать друг друга, но ни тот, ни другая не сдадутся[1308].

Аввакум был увезен со своими старшими сыновьями, Иваном и Прокопием, мать же с другими детьми были оставлены на свободе в своем доме. Этот приказ не был следствием новых жалоб против протопопа; он был вызван решительной кампанией, предпринятой Собором против всех инакомыслящих, какого бы толка они ни были. Желание покончить с ними было сильно еще и потому, что религиозная смута ослабляла Русь перед лицом иностранцев[1309].

В течение 1665 года положение особенно ухудшилось в районе Вязников. Священник, донесший о собраниях «капитонов», по возвращении был убит[1310]. Затем осенью митрополит Иларион, предупрежденный монахами Макарьева монастыря, вскрыл новые факты. В дремучих лесах целые села с женщинами и детьми уклоняются от господствующей церкви: это становилось опасностью как для церкви, так и для государства. Они бегут от антихриста или его предтечи. Они говорят о царе такие мерзости, что их даже написать невозможно. Они предрекают конец мира на этот год. А монахи, что живут на Кшаре-озере, учат, что еще до прихода антихриста нужно уморить себя голодом; соблазненные этими монахами, многие мужчины, женщины и девушки умерли от истощения… Они зарывают их живыми в землю, или кладут под кельями, или же хоронят в ямах. А в свое оправдание они говорят: «Мы де сей путь Лукияна мученика проходим». Среди самых опасных были названы Вавила и Леонид[1311].