Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

смот­ри». А потом занавески там закачались, в комнате. И вот, холод­но, как ветром подуло. И у иас по всему телу пошла... не от стра­ха, нет — я тогда ничего не боялась... как вибрация. Я говорю: «Скрести руки и ноги — закрыть свое биополе». И все. Эта дрожь прошла, вибрация. А мне... а она немножко ясновидением как бы обладает. Уже, [нрзб., возможно, «мозг»] такие люди они, это. она говорит: «Я сейчас вижу, вот, смотри, — говорит, — белое об лако какое-то тут, вот, витает. Как бы дымка какая-то». Ну она [нрзб]: «Пошел вон». Вот. Ну все. Больше ничего не было. <...>

ФИ Это полтергейст тоже, вот, в девяносто третьем, девяносто четвертом или раньше?

С Вот, это все вместе, в одно время было, да. Сначала полтергейз, потом... потом, вот, где-то через год она к нам приехала... как-то события одно за другим шло А потом, вот, я.. мне привезли икону освященную из церкви. Я стала свечи ставить, читать молитвы на ночь, все окна обкрещивать на ночь, двери Потом еще прочитала, что нужно втыкать в косяки острое что-то. В дверь и в окна. Они не будут попадать — боятся острого. Вот, после этого начались стуки, когда я воткнула все. Тогда это, видимо, что-то было. Что-то еще было, сейчас я не припомню. Да, кот однажды забежал. Я обкуривала багульником — тоже прочитала: нужно окуривать багульником. И комнату просто окуривала. А кот, а дверь откры­ла кот забежал и потом, вот, так, вот, смотрит, вот, туда. Не на меня, а мимо меня. И кого-то проводил, вот, так, взглядом У него шерсть поднялась дыбом. Проводил к печке. Что-то в печку улетело.

Приходящие/снящиеся покойники

№ 410 [НЗВ, ПФ-02]

И А не рассказывали здесь тоже таких историй, что, ну, вот, умер­шие приходят к человеку там?

С Ну, это как бы во сне снится.

И А расскажите что-нибудь.

С Слушайте Вот, у меня мама... [Прощается и уходит соседка]. У меня мама так говорила. Она уже умерла. На той квартире я жила. <...> Она уже умерла. И вот, приходит она, еще на той квар­тире, приходит ко мне ночью. А мы, вот, в покат все, как бы наша семья, все на полу, все лежим. Она приходит и говорит... маленько­го росточка... говорит: «Нина...» Я говорю: «Мама, а ты чего при­шла?» — «А ты, — говорит, — платок купила. Платочек ты... Я пришла...». А видно, ей в гроб не положили платочек, я-то не хо­ронила ее уже, это без меня. «Ты мне, — говорит, — отдай этот платочек». Ну, с бани, беленький. Тогда все дешевое было. Я ут­ром встаю. А белорусы со мной жили. Я говорю: «Лида, ко мне сегодня мама приходила, — я говорю, — просила платок отдать, — я говорю, — Возьми, пожалуйста», я ей отдала. И, вот, уже после того, как мама умерла, сорок лет, я ее никогда не вижу. А если б не отдала, она б приходила ко мне все время.

И А кому вы отдали?

С Вот, этой белоруске, с которой на кухне жили вместе.

И А почему ей отдали?

С Ну, а хоть кому. Хоть любой бабке отдать. Отдать эту вещь надо! Только отдать! Если видишь, то отдай лучше всё, она будет всё время ходить.

№ 411 [ГЗО, ПФ-25]

И А бывает так, что неправильно похоронят, и, вот... Не расска­зывали люди? И что-то не положено в гроб, или еще что-то... и приходит?

С Да. Вот, она, моя мама, рассказывала. Ее свекровка родила, и с роду[114] умерла. И вот. Ну, как обычно, послеродовый... идет же это всё крови, всё. Она и говорит. Приснилось, г<ово>рит, мне, и... что ж вы наде­лали, говорит. Народ, говорит, ходит, глядят все на меня, а я вся в крови лежу. Так, они хитрые, назавтра, вот, как этот сон увидели, г<ово>рит, пошли и... я же, говорит, просила у вас, положить белье в гроб. И вот, г<ово>рит, при... пошли и выкопали, там, вот, чё-то около креста, и, вот, положили. Не стала ходить. Не стала ходить.

№ 412 [ГЗО, ПФ-25]

В общем, мама у меня выпить любила. Вот, покупает каждый день по поллитра — она будет пить, пить. А уже было восемьдесят шесть лет. Вот. Ну другой раз начну [ругаться], ну просто... ну сама я... редко когда, так стопочку или... давление всё время двести, да... и, вот... Так она на меня матом, пустит: «О, жмота, вот! Вот, подохну, я тебя приду и задавлю». Это она мне. И что вы думаете, померла она. <В> первый день приходит — вот, так, то<ль>ко боком про­шла, ничего, не поглядела на меня, ничего. Второй раз пришла — вот, так... со мной разговаривала: «Как мне здесь хорошо. Тепло». А она ж мёрзла, у мужа кровь-то не грела: ни в ногах-то, нигде. Всё время было: «Что вы топите, холодина такая в доме, о». А потом еще, еще пришла. Схватила меня, вот, так за место, за это... Я не могла... Я так боюсь покойников. Хоть родная мать, но, ить, я так боюсь! Дочка, вот, с краю спала, а я только к стенке, и одеялом... одеялом даже перевернусь. И вот, она пришла. Чувствую! Уже хозяин спит, храпит, дочка тоже спит. Двенадцать часов — идет... с той комнаты, вот, как она ходила, как наяву. С дубиночкой. Идет. Идет с той комнаты, слышу, идет. Ой! Я одела... одеялом тут зак­рываюсь, сама с под одеяла гляжу, нет, нет никого. Думаю, сейчас придет в комнату. Нет никого. Вот, а потом... и всё. Вот, она меня за горло схватила. Я во сне кричать. Ну, никак мне не крикнуть, ничего. Потом проснулась я, Ленке рассказываю, дочке. Она гово­рит, это она ходит, мол, к тебе, что ты ее... за водку-то ругала ее.

Ну, ладно. А потом еще, после этого, вот, еще раз пришла. Схвати­ла меня за ноги и тянет с кровати. Я опять ору, кричу, ну... как-то не крикнуть. Она как, бывало, видит какой сон, а-а-а-а-а, ночью. Но мне не крикнуть было. А как, вот, сорок дней сполнилось, всё, и ходить не стала.

№ 413 [НЗВ, ПФ-2]

И А не было так, что... Вот, не говорили... в лесу, что есть ка­кие-то места, где чудится?

С Ну... как бы вам... Вот, я когда молодая была, еще не замужем, там