Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

рабочих и отыскал в Сижме тихую бригаду ремонта пути. Летом бригада была занята по горло, а зимой, когда засыпанная снегом и скованная морозом дорога лежала как забетонированная, ремонтники бездействовали. За день они забивали десяток костылей и завинчивали несколько болтов – это с успехом могли сделать обходчики пути. Костромин расформировал бригаду: двух рабочих направил к Осипову, а остальных поставил на очистку пути от снежных заносов, обязав их, когда потребуется, производить также и срочный ремонт дороги.

Поточная линия Осипова стала давать сто десять – сто пятнадцать кубометров в смену. Костромин послал Любу-нормировщицу на линию провести хронометраж, так как без секундомера, невооруженным глазом, уже трудно было заметить, что мешает дальше поднимать выработку.

Это было первое задание, которое инженер давал нормировщице. Не жалея ног, Люба усердно месила снег по всей поточной линии, сопровождая с часами в руках трелевочные тракторы, терпеливо мерзла возле обрубщиц и электропильщиков, потом сломя голову мчалась в Сижму, чтобы успеть сегодня же переписать хронометражные записи.

Поздно вечером Люба, запыхавшись, вошла в кабинет инженера и вручила ему красивые голубые листки бумаги с золотым обрезом, более пригодные для любовных писем, чем для хронометража. Затаив дыхание, Люба пристально смотрела на Костромина, уверенная, что теперь-то он похвалит ее работу и обратит наконец на нее внимание. Но Костромин небрежно перелистал голубые листки и спросил только, где запись первоначальных наблюдений.

– Видите ли, при переписывании часто бывают ошибки, – пояснил он.

Люба до слез покраснела от обиды и выложила на стол смятый блокнот.

– Спасибо, можете идти, – сказал инженер и углубился в блокнот.

Нормировщица постояла еще минутку, надеясь, что Костромин заметит все-таки ее особое старание, но он ничего не заметил, а повторил только:

– Можете идти.

И Люба вышла…

Записи показали, что электропильщики все еще загружены не полностью, а тракторы иногда простаивают на пасеке, ожидая, пока обрубщицы очистят от ветвей хлысты. Это случалось тогда, когда в сижемском, почти сплошь сосновом лесу попадались вдруг ветвистые, трудоемкие для обрубщиц ели. Надо было устранить и эти небольшие простои, но ставить еще по одному человеку на обрубку сучьев не имело смысла, и Костромин решил ввести «скользящих» рабочих, которых по мере надобности можно было бы использовать на любом участке.

Хронометраж помог инженеру и в другом. До этого он не совсем ясно представлял, почему Мезенцев со вторым трактористом не вывозят сейчас больше ста двадцати кубометров, тогда как раньше Мезенцев один вывозил до восьмидесяти пяти. Теперь картина стала ясной: тракторы мешали друг другу. Составить и выдержать расписание тракторных рейсов с точностью железнодорожного графика было невозможно, и тракторы часто встречались на магистральном волоке или одновременно подходили к разделочной площадке верхнего склада, и тогда одному из них приходилось ждать, пока другой освободится от воза и очистит место.

Выход был один: строить возле первой разделочной эстакады вторую, а на магистральном волоке расчистить разъездные площадки. Когда Костромин сообщил об этом Осипову, мастер сказал, что уже распорядился насчет разъездных площадок и к завтрашнему дню приготовит их через каждые пятьдесят метров. Мысль о скользящих рабочих тоже приходила Осипову в голову, но он сомневался, найдутся ли свободные рабочие.

– Найдем! – заверил мастера Костромин. После случая с ремонтной бригадой инженер был убежден, что в Сижме еще имеются неиспользованные возможности.

Чеусов охотно согласился строить вторую эстакаду, рассчитывая блеснуть поточной линией Осипова перед трестом, а о скользящих рабочих сказал:

– Бездельников на лесосеке мне не надо!

– Но ведь мы одним ударом двух зайцев убиваем, – убеждал Костромин. – Скользящие рабочие могут быстро ликвидировать любую заминку. А если все везде благополучно и помогать некому, они будут готовить следующую пасеку.

Директор не сдавался.

Тогда Костромин обратился за помощью в комитет комсомола.

– Нужно подыскать двух рабочих? – уточнил задачу Миша Низовцев. – Найдем!

Первым делом Миша направился к Степаниде Макаровне, чтобы узнать у нее, с какого возраста можно сдавать детей в ясли. Жены директора дома не было, но на все вопросы Миши толково ответила Александра Романовна. Затем Миша наведался к нескольким замужним комсомолкам и вечером того же дня явился к инженеру с двумя молодыми женщинами. Когда-то они работали в леспромхозе, потом вышли замуж, стали матерями и, так как заработка мужей хватало, не вернулись на производство. Секретарь сижемского комсомола, любивший книжные слова, окрестил это явление «деградацией» и давно уже задумывался, как бы обратить на путь истинный бросивших работу комсомолок. Просьба Костромина пришлась Мише как нельзя более кстати.

Осипов поставил новых работниц на обрубку сучьев, а расторопных Надю и Лену назначил скользящими рабочими. У Валерки появилась новая забота.

– Румяные! – кричал он девчатам. – Скользите на пасеку, там сплошная елка пошла, обрубщицы не справляются! – Или: – Красавицы! Бегом на склад! Раскряжевка заедает!

Теперь тракторы больше не простаивали ни одной минуты по вине обрубщиц. Выработка поточной линии Осипова прочно закрепилась на ста двадцати кубометрах, а в отдельные дни доходила и до ста тридцати. Инженер с мастером ждали окончания постройки второй эстакады, чтобы перешагнуть и этот предел.

4

Софья еще реже, чем прежде, стала видеть мужа. Они ни разу не возвращались к памятному для них разговору, и со стороны могло показаться, что никакой размолвки у них нет: просто живут на свете молчаливые, суховатые муж и жена, оба под стать друг другу. Но каждый из них помнил, чтó тогда было сказано, и хорошо видел: другой тоже все помнит. Оба считали себя правыми, и ни один не делал первого шага к примирению.

Геннадий ничего не рассказывал Софье о своих первых успехах, как раньше ничего не говорил о неудачах. Но стороною, от других людей, а главное – по резкой перемене, происшедшей с мужем, Софья знала, что производственные дела его изменились. Иногда, в минуты слабости, она готова была упрекать себя в том, что поторопилась: подождала бы всего несколько дней – и ссоры не было бы. Другая на ее месте, зная, что у мужа не ладится на работе, промолчала бы, довольствовалась тем, что муж сполна приносит домой зарплату, не пьет и не заводит симпатий на стороне. Но это «простое бабье счастье», как называла его Софья, даже в минуты раскаяния казалось ей унизительным.

Эти редкие минуты быстро проходили, и Софья видела, что поддакивать мужу тогда, когда он был не прав, хитрить и подлаживаться к нему, чтобы только сохранить видимость дружной семейной жизни, было не в ее обычае. Она с детства не любила потакать своим и чужим слабостям и давно уже пришла к выводу, что взаимные скидки и амнистии ведут ко лжи и убивают настоящую дружбу. С запоздалой проницательностью Софья поняла сейчас,