Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго

в позитивизме («объективность» как вне– и бесчеловечность), а есть именно указание на диалектику свободы и необходимости. Человек свободен следовать или изменить собственной природе, из чего, однако, не следует, что человеческой природы вовсе не существует в реальности. Противоречия мира не отменяют его единства, так же как и реальные противоречия человеческой личности не отменяют ее природы, так же как и различные противоречия, встречающиеся на каждом шагу и в лексике, и в грамматике ни в коей мере не отменяют сам по себе язык. Но как человек, подверженный порокам, неизбежно становится уродливым (что и случилось, скажем, с портретом Дориана Грея), так же и человеческий язык всегда реагирует на реализуемую в нем личную и социальную безнравственность.

На встрече советских философов-участников Всемирного философского конгресса в Брайтоне (август 1968 года) Н. В. Мотрошилова говорила: «Язык, конечно, вместе с действием и мыслью принадлежит к главным опорам здания человеческой культуры. И не примечательно ли, что в нашей истории были органично взаимосвязаны такие, казалось бы, разноуровневые явления и процессы, как философская недооценка роли языка, с одной стороны, и пренебрежение к сохранению, развитию национальных языков, как деградация, обюрокрачивание повседневного языка, утрата традиций высококачественного обучения родному, в частности, русскому языку?»262. Обесчеловечивание общества неминуемо проявляется как деградация языка. Но это значит лишь то, что язык по своей сущности – человечен.

Мысль Достоевского о том, что мир красотою спасется, проявляется в нашем контексте этико-эстетическим единством языка и сознания. И потому смысл филологической работы – не в бесконечном «схемостроительстве» во имя «системоверия»263, а в познании и творческом пересоздании окружающей нас реальности на основе этико-эстетической сущности человеческого Я в его подлинной и естественной связи с другими людьми и всем миром.

Возможность осуществления этой филологической деятельности заключена в диалектической философии языка как философии человеческого сознания.

Примечания

1 Ср. интересное суждение об этом в работе Г. фон Вригта «Объяснение и понимание»: «Связь между действием и его результатом является внутренней, логической, а не каузальной (внешней) связью. Если результат не реализовывался, действие просто не было совершено. Результат – это существенная «часть» самого действия. Грубая ошибка – считать действие причиной результата» (Г фон Вригт. Логико-философские исследования. Избр. труды. – М.: Прогресс, 1986. – С. 101).

§ 1

2 Философия. Логика. Язык: Сб. статей ⁄ Составление и предисловие В. В. Петрова. – М., 1987.-С. 17.

3 См.: Виноградов В. В. История русских лингвистических учений. – М., 1978. – С. 227.

4 В. фон Гумбольдт. Язык и философия культуры. – М., 1985. – С. 365.

5 Блок А. А. Собр. сочинений: В 8-ми т. – М.-Л., 1962. – Т. 6. – С. 366.

6 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – Т. 3. – С. 448.

7 Интерпретация гумбольдтовой концепции языка, сводящая все к агностицизму, проявилась у ряда «неогумбольдтианцев». См.: Панфилов В. 3. Гносеологические аспекты философских проблем языкознания. – М., 1982. – С. 20.

8 В. фон Гумбольдт. Указ, издание. – С. 349.

9 Здесь происходит то же самое, что и с понятием атома в естественных науках. К признанию самодостаточной целостности человека иногда подталкивает и вполне либеральное стремление вывести личность из-под пресса государственной машины. Не признающий этой имманентности романтизм часто упрекают в том, что он стал идейной предпосылкой жесточайших тоталитарных режимов XX века. Это неверно не только исторически (о чем будет сказано ниже), неверно это и теоретически: тоталитаризм есть крайнее выражение замкнутого в себе индивидуализма, а вовсе не его противоположность.

В самом деле, основа гуманизма (и это общее место) в признании сущностного равенства всех людей, в признании права за каждым на его свободное развитие; причем, ограничение этого свободного развития существует лишь в том, что собственная свобода не должна исключать свободу другого человека. Но эти гуманистические принципы строятся на признании существования человеческой общности, а не имманентности человеческой индивидуальности. Напротив, тоталитаризм предполагает насилие одних людей и даже одного человека над другими именно потому, что не признается эта духовная общность и основанные на ней взаимосвязь и взаимозависимость людей, но признается их самодостаточная индивидуализированность. Вождь любого калибра, непостижимый в величии собственной обособленности, относится к другим людям как к необходимой предпосылке собственного вполне имманентного и самодостаточного бытия; постулированное в его сознании отсутствие духовной связи с людьми освобождает его от всякой моральной ответственности за свои действия. Между тоталитарным и гуманистическим обществами примерно то же соотношение, что между преступной группой и тесным кругом искренних друзей.

Словом, признание самодостаточности человеческой индивидуальности не только не противостоит, как это может показаться при поверхностном взгляде, тоталитарным режимам, но с социальной точки зрения является условием их существования, их порождением и их вольной или невольной поддержкой.

10 Лосев А. Ф. Языковая структура. – М., 1983. – С. 136.

11 Цит. по статье Г. В. Рамишвили «От сравнительной антропологии к сравнительной лингвистике» (В. фон Гумбольдт. Указ, издание. – С. 316).

12 Шеллинг Ф.В. Философия искусства. – М., 1966. – С. 90.

13 Гегель ГВ. Ф. Эстетика: В 4-х т. – М., 1966. – Т. 2. – С. 14.

14 В. фон Гумбольдт. Указ, издание. – С. 161.

15 Гегель. Сочинения. – М.: АН СССР, 1956. – Т. 3. – С. 362.

16 Там же. – С. 32.

17 Там же. – С. 265–366.

§ 2

18 Ср. у Бертрана Рассела: «Путь от амебы к человеку казался философам очевидным прогрессом – хотя неизвестно, согласилась бы с этим мнением амеба или нет» (Рассел Б. Почему я не христианин. – М., 1987. – С. 54). Через двенадцать лет в статье «Есть ли жизнь после смерти?» философ по сути, повторяет свое замечание, правда, «амеба» уже сменилась «мухой с теологическим умонастроением» (там же. – С. 210).

19 Юм Д. Сочинения: В 2-х т. – М.: Мысль, 1966. – Т. 2. – С. 11.

20 Там же. – С. 14.

21 Б. Рассел в своей известной статье «Мистицизм и логика» (1917) критикует классическую философию именно за то, что в ней «чувство очевидности, открытости истины приходит раньше, чем какое-либо конкретное понимание. «Последнее, – замечает философ, – уже результат рефлексии над неартикулируемым опытом, полученным в момент откровения» (Рассел Б. Указ, издание. – С. 42–43). Однако поскольку доверять этому «чувству очевидности» нельзя (ибо чувство слишком субъективно, да к тому же, по Расселу, и ошибается чаще рассудка), вся эта ложная «мистическая философия» противостоит у философа истинной «научной философии».

Можно, видимо, согласиться с английским философом в том, что «чувство очевидности» определяет и философию Платона, и работы многих других философов. Однако это само по себе вовсе не обесценивает