Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

О чем они думают? Вспоминают ли свои юные годы? Смеются над собственными проделками? В скольких из них остались теплые чувства к школе? В ком до сих пор кипит ненависть? Кто греб всех под одну гребенку и, попав однажды в руки к нервному грубому учителю, теперь презирал всех остальных?

Оставалось очевидным только одно: здесь никто не оставался равнодушным – школа до сих пор была местом, которое всех объединяло и тревожило, очень личным для каждого, но все же с такими сходными для всех воспоминаниями. Школьная жизнь всегда будет раной, которая не заживает, и вместе с тем – памятью о беззаботной радости. Можно стать очень важным человеком и сделать вид, что школа осталась далеко в прошлом, но нельзя уничтожить воспоминания о ней полностью.

Врачи, юристы, депутаты, модели, предприниматели, клерки, повара, полицейские, домохозяйки – все они, как бы им ни хотелось отличаться от остальных, вновь оказывались за школьной партой, пройдя школу жизни, начало которой было положено в среде жестоких детей. Все они озирались по сторонам и чувствовали себя неловко, словно машина времени забросила их в далекое прошлое.

То же самое могли бы почувствовать и сильные мира сего. Но на собрание они обычно не ходят, хотя каждый из них наверняка задумывался о том, что миром скоро будет править какая-нибудь серая мышка, сидящая на последней парте, или неусидчивый паренек – заноза для всех учителей. И пока вершились их важные дела в судьбе народа, незаметно для них за простыми деревянными партами происходили куда более важные события, определяющие будущее на много лет вперед.

К началу собрания явились десять человек, что не составляло даже половины списка учеников шестого «А». Увидев молодого учителя, почти все из них обдумывали какую-то невысказанную мысль, которая незаметной дымкой повисла в воздухе.

В последующие пятнадцать минут, когда Озеров уже начал говорить, пришли еще пятеро. Несмазанная дверь отвратительно скрипела, и Кириллу каждый раз приходилось начинать фразу заново.

Как оказалось, среди присутствующих было не так уж много родителей – встречались бабушки, дедушки, сестры, тети и няни. Запыхавшийся мужчина в кожаной куртке вошел к середине собрания и пробасил:

– Здесь шестой «А»?

– Здесь.

– Я водитель Максима Урбанского, вернее, его отца. Родители не смогут прийти и попросили меня записать важную информацию.

Мужчина сел на первую парту, загородив всем обзор своей широкой спиной, и с деловым видом положил перед собой блокнот и ручку.

Кирилл говорил об экскурсиях, успеваемости и поведении – на лицах читалась только одна дума: «Когда все это закончится?» Периодически в класс входили другие учителя, и собрание затягивалось.

– Теперь ваши вопросы.

Единственной, кто поднял руку, была женщина в тонких очках с суровым лицом и острым подбородком. Она записывала практически каждое слово Кирилла на бумагу.

– Скажите, мы будем обсуждать действительно серьезные проблемы? Я, например, не вижу ничего существенного в том, что моя дочь в шутку распылила немного духов в классе.

– Вы не видите? – спросил высокий женский голос с задних рядов. – У моей девочки началась аллергия после проделок вашей Яны.

– Если бы их чаще вывозили на экскурсии, они не страдали бы ерундой! – отвечала первая, продолжая обращаться к Озерову, словно не слыша возразившего ей голоса.

– Если бы родители соглашались быть сопровождающими, то экскурсии проводились бы чаще, – отвечал Озеров. – В противном случае я не имею права возить детей куда-либо.

– Собственно, вопрос даже не в этом. До вас, в начальной школе и в пятом классе, у нас был опытный классный руководитель и замечательный состав. Скажите, как мы можем быть уверены в том, что вы достаточно квалифицированны, чтобы руководить нашими детьми?

В классе повисло тягостное молчание.

– Кем вы работаете? – прямо спросил Озеров.

– Я менеджер по подбору персонала, если хотите.

– Я так и предполагал. Только в отделе кадров нашей гимназии знают ответ на этот вопрос. Вам лучше задать его там. Вы, конечно, можете провести со мной собеседование, но это ничего не изменит – ваш замечательный класс никто не хотел брать.

В классе раздались смешки.

– Говоря проще, вам нечего предложить, – не унималась мать Кулаковой.

– Да что вы пристали к Кириллу Петровичу? – пробасил водитель Урбанского. – Он же вам ясно сказал, что больше руководить классом было некому.

– Я не понимаю, что вы тут вообще делаете! – возмутилась Кулакова.

В классе стало шумно, мать Бориса Тугина с недовольным лицом подлила масла в огонь:

– Хотя бы постарайтесь в следующий раз давать адекватную оценку произошедшему, Кирилл Петрович. Мне пришлось отпрашиваться с работы и приезжать в школу, потому что якобы мой сын напал на одноклассника с ножом. А в руках у него была просто игрушка – брелок с тупым лезвием.

– Тем не менее пострадавшему мальчику наложили швы…

– Хватит говорить о Тугине, его выходки известны с начальной школы, – усмехнувшись, проговорила чья-то бабушка. – Меня больше интересует, что у нас творится с историей…

– Какие выходки? – перебил ее отец Бориса. – Вы тут утверждаете, что одиннадцатилетний ребенок – злодей какой-то. Не вешайте ярлыков!

– Так что у нас с историей? Дети страшно недовольны учительницей…

Толпа загудела. На Озерова высыпали кузов с обвинениями в адрес Фаины Рудольфовны.

«Она читает по бумажке…»

«Она заставляла детей работать по учебнику, а сама ничего ни делала…»

«Она поставила моей дочке тройку, а когда я пришла к ней – перепроверила работу и поставила четверку…»

«Она говорит слишком быстро. Дети ничего не понимают!»

«У нас особенные дети, Кирилл Петрович! Что же это? А как же экзамены? Мы не сдадим их с таким учителем…»

Озеров поднял руки, прося тишины.

Недавно к нему пришла секретарь Светлана и предупредила, что мать одной девочки написала на него жалобу, потому