Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга

— Когда ты залезаешь в постель с мужчиной, ты прекрасно понимаешь, чем это может закончиться. Всегда есть эта одна десятая процента.

— Потому я и не залезаю в постель к мужчине! — выкрикнула я, не вынеся прожигающего взгляда.

Лицо Шона сделалось каменным, и я прикрыла глаза. Слово не воробей… Может, так даже лучше. Чистосердечное признание поставит наконец жирную точку над всеми пустыми сантиментами.

— Я не имела в виду тебя, — Я накрыла ладонью пальцы Шона, стиснувшие ручку коляски. — Я… — Господи, как же тяжело это сказать! — Не было никакого Эрика. Я его выдумала, потому что… Потому что не могла сказать, что у меня пять лет не было мужчины. Шон, это правда.

Вторая рука Шона накрыла мою.

— Прости, я должен был догадаться. Но у меня не хватит ума понять, что я сделал не так, когда приехал к тебе. Скажи, и я постараюсь исправить ошибку. Или ты передумала за те чертовы три часа, которые прошли со звонка Падди? Ведь этот спектакль с расставанием ты придумала для меня. Скажи, что мне сделать, чтобы вернуть тебя?

— Замолчать! И дать мне договорить!

Шон отпустил мою руку, но мы остались на месте, хотя Грейс уже начала вякать. Надо было торопиться.

— Все, что я сказала Падди, правда, — затараторила я. — Да, Эрика не было. Была мисс Брукнэлл. Лиззи и Сильвия выставили меня за дверь, и это правда.

Лицо Шона осталось непроницаемо-серьезным.

— Прости, я не понимаю…

— Господи! Я пять лет жила с Лиззи и три последние года была ее любовницей. Что тут непонятного?!

Я в страхе обернулась. Никого. А на светофоре зеленый. Я сделала шаг к дороге. Шон покатил коляску следом.

Фу, я это сказала. Только бы Шон проглотил мои слова молча. Без очередного вынимания из меня души. Ему осталось вытерпеть меня всего несколько часов. И всего несколько слов, сказанных с его умелым цинизмом, утопят меня в луже слез. У меня уже дрожит губа. На другой стороне улицы я обернулась — Шон смотрел на меня, точно через прицел.

— Шон, ты первый, кому я в этом призналась, — выдохнула я, испугавшись, что через секунду у меня не хватит дыхания, чтобы сделать следующий шаг, не то что оправдываться. — Даже родители не знают.

Он поравнялся со мной, и я пошла рядом с передним колесом коляски, не оборачиваясь к Шону. Впереди у паба стояла табличка: понедельник — пиво, вторник — пиво, среда… И только напротив воскресенья был затертый меловой квадрат. А у меня, похоже, на всю неделю намечались слезы.

— Тебе что, стыдно? — словно подзатыльник, настиг меня вопрос Шона.

— Нет, просто…

И больше я ничего не сказала. Прошло больше минуты, прежде чем Шон схватил меня за руку и заставил идти рядом.

— Это из-за меня, да? Мисс Брукнэлл узнала, да? И потому ты так на меня злишься? Прости, я не умею скрывать чувства. Я же не знал. Господи Иисусе, ну не молчи ты!

Шон остановил коляску и меня слишком резко. Грейс даже откинулась на спинку, а на нас налетела спешащая пара.

— Нет, не ты! Ты ни в чем не виноват. Был бы ты или не было б тебя, она любит Сильвию, и точка. Виноват ее брат… Нет, он тоже не виноват. Я должна сказать ему спасибо, что наконец узнала, что на самом деле никогда не была ей нужна. Она меня пожалела, вот и все.

Шон отпустил мою руку и притянул к себе за талию, чтобы шепнуть прямо в мой ледяной нос:

— Я тебя не жалею. Я хочу тебя рядом. Я, наверное, решил это еще на озере, когда узнал, что ты не школьница. Только боялся признаться в этом даже самому себе. Хотя Падди сразу сказал мне, что о женщине, с которой только хочется переспать, столько не говорят…

— Ты что, не слышал, что я сказала?! — остановила я бурный поток ненужных сейчас признаний.

— Я все слышал. А что хотела услышать ты? Что мне противно стоять с тобой рядом? — Шон уткнулся в меня лбом. — Да я готов прямо сейчас послать мисс Брукнэлл благодарственную открытку!

— Ты ничего не понял!

Я попыталась вырваться, но Шон только сильнее вжал меня в себя.

— Я понял лишь одно — ты посылала меня, потому что боялась мисс Брукнэлл, ведь не успела она уехать…

— Нет!

Я сумела вырваться и налетела спиной на несчастного прохожего. Извинилась и опустила голову. Смотреть в глаза Шона было невыносимо. Я мечтала признанием потушить надежду, но только раздула ее пламя. Придется быть откровенной до конца. И чем грубее я скажу правду, тем лучше для нас обоих.

— Я пришла к тебе, потому что мисс Брукнэлл приказала переспать с тобой, чтобы доказать ей, что я действительно лесбиянка, а не неудачница, которая не смогла найти нормального мужика. Я бежала к ней из Корка, и если бы не появление Сильвии, сейчас блаженно лежала бы в ее объятьях, ни на секунду не вспоминая тебя. Теперь понял, почему я плакала? Теперь понял, почему тебе нечего со мной ловить?

Его лицо вновь окаменело, как и рука на ручке коляски. А та, что до того держала меня, сжалась в кулак.

— Только не обижайся! Мне не ты не нужен. Мне не нужен мужчина. Теперь между нами нет тайн. И у меня отлегло от сердца. Мне было очень тяжело играть с тобой обычную женщину. И я не должна была этого делать. Я должна была твердо сказать Лиззи нет. Если бы я действительно была ей нужна, она бы не потребовала от меня подобного. Но я наивная дура, я не поняла, что теряю ее. Что уже потеряла или лучше сказать — никогда и не имела. Даже не появись Сильвия, она порвала бы со мной. Просто Лиззи жалела меня и, не веря, что я в состоянии жить одна, пыталась доказать мне, что я могу быть с мужчиной и найти очередного мистера Донала.

Шон вновь схватил меня за руку, но не притянул к себе, а оттянул к обочине, чтобы мы не перегораживали оживленную улицу.

— Ты уже нашла мистера Мура. Чем он тебя не устраивает?

Я смотрела ему в глаза — они казались пустыми и потому страшными.

— Я не люблю тебя, а для другого мне мужчина не нужен. Как и женщина, впрочем. Пол Донал дал мне свободу в виде паспорта, а Эдвард Брукнэлл руками Сильвии подарил свободу в виде денег. На данный момент мне ничего не нужно. Вернее нужно — время, чтобы прийти в себя и сделать то, что я должна была сделать сразу после развода — снять квартиру и найти работу. Или пойти учиться на что-то более востребованное, чем мои холсты и кисти. Шон, не надо так на меня смотреть. Хотя я заслужила такой взгляд. Мне стыдно. Действительно стыдно перед тобой за весь этот ужас. Мне больно сознавать, что я стала невольной слушательницей не предназначенных мне слов. Повтори их кому-то более достойному, чем я, а меня прости, если сможешь.

Грейс уже вовсю прыгала в коляске, но Шон и не думал двигаться с места.

— Я знаю, о чем ты думаешь! — в отчаянье закричала я и закрыла ладонью рот, когда на нас обернулись.

Шон ответил совсем тихо:

— Ты не можешь знать, о чем я думаю, пока я не скажу тебе это. Я думаю, что я неудачник. Мне второй раз посчастливилось стать у женщины первым, и я не сумел стать для нее единственным.

— Прекрати сравнивать меня с Карой! — закричала я, наплевав на прохожих. Пусть крутят у виска, пусть ворчат. Я вижу их в первый и последний раз. А с этим мужчиной мне предстоит провести почти целый день. Я, наверное, поставила бы его перед фактом, что раскусила его задумку, если бы Шон не опередил меня.

— Тебя невозможно сравнивать с Карой. Вы как черное и белое. Я сравниваю себя

— тогда и сейчас. И я, увы, не изменился, не повзрослел, потому что так и не научился соответствовать желаниям женщины.

— Шон! — Я спрятала в мокрые ладони его кулак. — Услышь меня наконец! Это все не о тебе! Это все обо мне!

Он вырвал руку и подтянул меня к себе за кофту — я даже ахнула от неожиданности.

— Ты что, совсем дура?! — Шон склонился к моему лицу, и шепот его походил на рык: — Мне плевать в чьих постелях ты была до меня и с какой мыслью ты ложилась в мою. Ты была в моей постели, и точка! И я не сумел сделать так, чтобы ты в ней осталась!

Не знаю, до чего бы Шон договорился, если бы Грейс не разоралась на всю улицу. Мы умудрились пробежать с коляской два квартала, но ребенок не успокоился. Она продолжала орать, даже когда Шон взял ее на руки, отдав мне коляску. Теперь на нас оборачивались с сочувственной улыбкой, и мне хотелось провалиться на месте — я не хотела, чтобы нас считали семьей, и мне жутко было сознавать, что я понятия не имею, как должна в такой ситуации вести себя мать. Но Шон с ролью отца справился, пусть и через четыре квартала, но мимо театра мы шли, уже улыбаясь. Вернее улыбалась я — Шон покорно отдал племяннице нос — Грейс его не только щипала, но умудрилась даже укусить. Зато плач сменился хохотом. Особенно когда Шон усадил ребенка на плечи. Тогда приплохело мне — я каждую секунду проверяла, насколько крепко он держит ножки в розовых леггинсах, а он то и дело отпускал их, позволяя девочке попрыгать на его плечах. Как ему родители доверили ребенка, как?!