Только вперед! - Денис Старый

уже понятно, что на юге острова есть японцы, у них там фактория. Но насколько остров японский — это вопрос.

На острове Мартын Петрович решил оставить монаха Игнатия, в миру Ивана Петровича Козыревского. Наверное, для освобожденного по личной просьбе Александра Норова, монаха, такой поворот в жизни даже предпочтительнее. Ведь Козыревский ждал исполнения смертного приговора. А раньше был одним из исследователей Русского Востока, всей душой болел этим делом.

Теперь, принявший сан, бывший морской офицер, мог совмещать свои призвания. С одной стороны, он изведывает новые земли. Как делал бы, будучи офицером. С другой стороны, приводит к Христу язычников. Как монах.

— Должен сказать вам, господин капитан, что вы излишне жестокий человек, несмотря на суровые условия нашей службы, — тяжело дыша от негодования, высказывался лейтенант Лаптев.

— Так вы имеете все возможности прямо сейчас присоединиться к своему товарищу! — усмехнулся Шпанберг. — Там условия не такие суровые.

Лаптев же, сжав зубы, промолчал. Он дважды давал себе слово, чуть ли не клялся в том, что будет предельно сдержанным с Мартыном Петровичем Шпанбергом. Для общего дела так нужно. Иначе под вопросом будет экспедиция.

Всем было известно, что Шпанберг — человек крайне сложный, мстительный, жестокий. Первоначально предполагалось, что в тех суровых условиях службы на Камчатке именно такие характеры и нужны. Оказалось, что это не совсем так.

А еще Мартын Петрович интриговал, писал кляузы на Витуса Беринга, тот отвечал ему примерно тем же. И это противостояние мешало работать, в немалой степени замедляло подготовку к новым экспедициям.

И в этом человеке рядом с таким несомненным набором плохих качеств, было и другое. Шпанберг был отличным морским офицером. Его напор и характер позволяли выбивать все нужно для экспедиции из руководства Охотска и от главы Камчатской экспедиции Витуса Беринга.

— Думаете, я не знаю, почему вы, лейтенант Лаптев, представлены ко мне? — сказал Шпанберг. — И как это соотносится с вашими разумениями о чести?

Харитон Прокопьевич не ответил на этот выпад. Уже в который раз они со Шпанбергом цепляются языками и спорят. Но одно понятно — Мартын Петрович опасается Лаптева. Иначе, зная характер Шпанберга, он мог бы приказать даже высечь Харитона.

Тяжело дыша, силясь не вызвать на дуэль капитана, Харитон Прокопьевич смотрел, как удаляется остров Эдзо. А там, на этом острове, остаётся монах Игнат, Козыревский Иван Петрович.

Да, этот монах сам вызвался быть миссионером у народа айнов. Более того, даже за короткое пребывание русского корабля у северной части острова Эдзо уже появились несколько десятков христиан православного вероисповедания. Будет, конечно, на кого опираться у монаха Игната.

— Вы же понимаете, господин капитан, почему айны принимают православие? — решил сменить тему Лаптев.

Сложно постоянно ссориться, находясь на корабле. Тем более на таком небольшом пакетботе, каким являлся «Святой Николай». Поэтому вольно или невольно приходится быть по большей части лояльным и даже поступаться собственной честью.

Это ещё в армии могут принять дуэль. На флоте, во время похода, это невозможно. Тем более, когда капитан на корабле — царь и Бог.

— А вы не находите, господин лейтенант, что иного выхода у России нет, как не поднять айнов на бунт? Только нам нужны более серьёзные силы, чтобы помочь этому народу принять подданство российской короны, — Мартын Петрович тоже решил не лезть в бутылку, не усугублять натянутые отношения со своим лейтенантом.

У Шпанберга были мысли о том, что Харитон Лаптев — никто иной, как присланный от адмиралтейства «соглядатай». И такие мысли капитана было чем подпитывать.

Во-первых, и что самое главное, Лаптев привёз такие карты, о которых до его приезда и мечтать не стоило. И на картах тех указаны и Японские острова, и ряд таких территорий, которые, как считалось ранее, ещё даже не разведаны ни русскими мореплавателями, ни англичанами, ни голландцами.

Кто мог эти карты выдать, как не адмиралтейство? Откуда-то эти карты появились. Разве станут давать столь ценный груз какому-то простому лейтенанту? История там не совсем ясная, что произошло в Балтийском море. Весьма вероятно, что и раньше Харитон Прокопьевич занимался тайной ревизией на флоте.

Ведь одного капитана уволили со службы. Причём, обвинили его в сумасшествии. А Лаптев был с тем капитаном в ссоре. Шпанберг всерьез опасался, что и его могут обвинить в сумасшествии.

Во-вторых, оснащённость экспедиции, из которой вернулся Харитон Прокопьевич, была на высоком уровне. Кто ему выдал такие деньги? Шпанберг не мог даже и подумать о том, что как бы не треть всего нужного Лаптев закупал за собственные средства. За те деньги, которые добыл благодаря гвардейцу Норову под Данцигом.

Карты же произвели фурор в Охотске. Витус Беринг уже знал наверняка, что от Камчатки можно добраться до Америки. Причём, ходили слухи, что это уже было сделано ранее Семёном Дежнёвым. Но знать, быть уверенным — это еще не открыть. Нужно было флаг русский поставить на Американском континенте. Вот тогда и состоится открытие.

Настолько точно были прорисованы острова, берега Америки и ряда островов, названных на карте гавайскими, что это явно работа не одного десятилетия и не одного мореплавателя. Да за такие карты англичане или голландцы мать родную продадут. Впрочем, они бы продали своих матерей и за меньшую плату.

— Держим курс на Японию! — констатировал Шпанберг.

— Всё непременно, господин капитан! — согласился Харитон Лаптев.

Хотя он-то больше предпочёл бы отправиться в Америку. Вот только это направление лично для себя и своей команды взял Витус Беринг. И сейчас уже три пакетбота должны были отправиться из Охотска в сторону Аляски.

* * *

Перекоп

4 июля 1735 года

Военный совет при командующем длился уже второй час. Было видно, что фельдмаршал Миних остался недоволен ни этим сражением, ни предыдущем. Три дня враг совершал каждодневные штурмы на разных участках. Часть оборонительных сооружений Первой русской армии уже разрушены. И еще два, может, три штурма, и все… Проблем будет крайне много.

Поэтому, что называется, накручивал хвосты своим офицерам.

— Восемьсот пятнадцать убитых! Мы стоим в обороне — у нас только потери! — невзирая на то, что часть присутствующих офицеров плохо понимала немецкую речь, Миних говорил именно на ней.

Причём фельдмаршал проявлял эмоции. И, как мне кажется, делал это намеренно. Понимал, что от него привыкли видеть только сухое и выдержанное лицо. Нынче же, на контрасте, высший офицерский состав должен был проникнуться ситуацией.

Не сказать, что нам очень сложно оказалось отбиться уже от семи штурмов. Учитывая, конечно,