Только вперед! - Денис Старый

гордо выйти из комнаты, которую молодым выделили для зачатия наследника Российского престола.

— Сударыня, я… — сделал попытку заговорить Антон.

— Молчи! — зло прошипела Анна Леопольдовна, поднимая руку в сторону мужа, но даже не оборачиваясь к нему. — Не смей со мной разговаривать!

— Но я же ни в чём не виноват! — почти со слезами выкрикнул Антон Ульрих. — Думаешь мне хорошо? Нет!

Анна вскочила с кровати, оказалась у канделябра из восьми свеч, резко развернулась к Антону. Она поняла, что в свете свечей её лёгкая ночная рубашка просвечивается, демонстрируя все очертания молодого женского тела. Анна сорвала с кровати одеяло и укуталась.

Да, у них была вынужденная близость. Но полностью Анна не раздевалась.

— Вы не понимаете, насколько мне противны! — процедила сквозь зубы она. — Вы… Вы…

Её рука потянулась к канделябру — и почти обезумевшая женщина чуть не схватила его, чтобы ударить мужа. Но остановилась… У нее скоро будет другой способ прекратить все это, избавить себя от ненавистного мужа.

Антон постарался держаться мужественно. Он тоже поднялся и посмотрел на супругу. Зря… Вид его худощавого обнажённого тела, подросткового и нескладного, ещё сильнее помутил разум Анны. Она смотрела на мужа с ненавистью. Но не отрывала взгляда, чтобы еще больше напитать себя негативом, чтобы решиться…

И вдруг Анна стала милой. Изменилась, даже одеяло откинула на кровать, чтобы муж мог слюной подавиться, рассматривая контуры тела любимой женщины.

— Ладно, как говорят в России: чему быть, того не миновать. Раз нам суждено зачать наследника престола, так тому и быть, — сказала Анна.

Впервые за несколько дней Антон улыбнулся. Он вдруг, в одно мгновенье стал абсолютно счастливым человеком. Ему показалось, что ещё можно наладить отношения. Он не учёл резкой перемены в настроении жены. Не понял, что в этом есть опасность.

— Вы можете выйти и сообщить, что на сегодня ваша служба в кровати окончена, — с ядом произнесла Анна.

И это несмотря на то, что она уже приняла решение. Решение, за которое знала — не простит себя до конца дней. Но убедила себя, что, если не сделает того, что намеревается, наложит на себя руки. Ибо иных вариантов больше Анна не видела.

Между тем, натянув лишь портки, Антон Ульрих в приподнятом настроении распахнул двери в комнату, увидел дежурного медикуса, гвардейцев.

— Господа, можете быть спокойны. Свой долг перед престолом мы на сегодня исполнили, — сказал Антон.

Он, поочередно закрыв две половинки двери, с надеждой посмотрел на жену. Ещё вчера или позавчера она могла с криком выгнать его. А теперь — не гонит. Более того, Анна попыталась изобразить улыбку. И Антон потянулся к ней, как утопающий к тростиночке, не понимая, что та лишь даст надежду и вместе утянет на дно.

Скажи ему, чтобы сейчас сделал хоть какую глупость, да хоть бы и выпрыгнул со второго этажа, Антон тотчас распахнул бы окно и сиганул.

Всю жизнь Антон Ульрих слышал, что он «не такой», что он не приспособлен к военному делу. Хотя трудно было представить подростка знатных кровей, кто бы столь усердно занимался теорией военного дела. Мальчика упрекали в телосложении, закармливали, заставляли больше спать. Но, все тщетно. Не получалось полнеть. И даже мушкет удержать Антону было трудно, когда его сверстники уже стреляли.

Маленькие германские княжества были воинственны, сыновей там растили для войны, иное искусство мало ценилось. Художеством могли заниматься только те принцы, что преуспевали и в воинских науках.

А последние пять лет своей жизни Антон, по характеру ответственный и исполнительный, слышал лишь одно, что он обязан стать русским принцем. И давление на мальчика только усилилось.

На не самого крепкого человека навалилась непосильная ответственность. С одной стороны — семья, которая учила его, как поступать, кого из родственников в первую очередь продвигать в России по службе. С другой — императрица и десятки ее приближённых. Они взывали к Антону, внушая важность «долга перед Отечеством». Хотя под Отечеством имелся в виду, конечно, не Брауншвейг.

В России Антон сразу же оказался в центре политических интриг. То люди Остермана подходили и напоминали о «благодарности», то сам герцог Бирон внушал, кому обязан Антон.

Да всё бы ничего… Другие ведь справлялись, можно было найти себе опору в ком-нибудь из русских вельмож. Но императрица Анна Иоанновна зациклилась на наследнике. Она чувствовала недомогания, знала о заговорах, спешила. Волынский ежедневно находил новые «факты». И даже имя Бирона порой всплывало. Но именно для своего фаворита она и спешила. Его поставить регентом при наследнике хотела.

— Ну, куда же вы? Муж мой? Останьтесь! Или… приходите в спальню через час. Надо же хоть поговорить, а не только это… — сказала Анна.

— Сударыня, могу ли я поинтересоваться, с чего вы сменили гнев на милость? — осторожно спросил Антон.

Он-то по уже выработанной привычке собирался уходить. Да, радостный, счастливый, но все равно уходить.

— В России говорят: стерпится — слюбится. Я хочу ускорить это «слюбится», — артистично солгала она.

— Я буду в вашей опочивальне через час, — не веря своему счастью отвечал Антон.

После осмотра медиками Анна вызвала подругу — Юлиану Норову. В предвкушении осуществления плана княжна даже не сопротивлялась унизительной процедуре.

— Юлиана… Ты же моя единственная отрада. Можешь представить, через что я прохожу? Как же я тебе завидую. У тебя нет этих унижений, и ты делишь ложе с лучшим из мужчин, — рыдая, жаловалась Анна. — Я уже должна быть в тягости, но еще месяц, или больше это терпеть. Я не могу и не хочу.

Она уже была уверена, что беременна. Слишком много «соитий» было с мужем, слишком регулярных, под надзором врачей. Те уверяли императрицу: «Анна Леопольдовна уже должна носить ребёнка». Анна Леопольдовна подслушала один из таких разговоров.

— Ты принесла? — прошептала Анна на ухо подруге.

— Анна, умоляю, может, не стоит? — взмолилась Юлиана.

— Не стоит? А разве ты не видишь выгоды? — зашипела Анна. — Во всем сплошная выгода. И тебе не жалко меня? А о своем будущем ты подумала?

Они не раз говорили о судьбе Анны. И не раз речь заходила и о Норове. Анна Леопольдовна в своих фантазиях нарисовала такой идеал Александра Лукича, что и сама уже не понимала, любит ли его как человека или влюблена в созданный ею же образ.

Но при принятии страшного решения, Анна придумала множество поводов, чтобы убедить себя