'Москва' над Берлином - Борис Николаевич Масленников

хорошо держаться в строю требует от него интуитивного предугадывания на несколько ходов вперед возможного изменения обстановки полета, быстрого, почти автоматического выполнения единственно правильного действия, учитывающего это изменение.　

Ведущим, им тоже нелегко: немного увеличишь скорость и вся эскадрилья может «налезть» на впереди идущую девятку сверху; немного уменьшишь — можно отстать на недопустимую дистанцию от впереди идущей девятки и «подлезть» снизу под идущую позади. В обоих случаях, чтобы исправить положение, приходится маневрировать летчикам почти всей группы, чаще всего — скоростью, реже　высотой и совсем редко, только крайним ведомым в звеньях, — курсом.　

Вот почему на фронте хороший ведущий ценится на вес золота.　

Практически же никогда, даже при большом мастерстве летчиков и хорошей слетанности эскадрилий и звеньев, не могут самолеты группы идти в строю с абсолютно одинаковыми — километр в километр — скоростями. Вот и в нашей группе, нам это хорошо заметно, чуть уменьшил скорость самолет Половченко — и все самолеты второй девятки начали маневрировать скоростью, совершать — взад-вперед, взад-вперед — перемещения ведомых относительно ведущих в звеньях самолетов, которые, в свою очередь, так же перемещаются относительно звена Половченко.　

Вынужден сбавить скорость и ведущий нашей эскадрильи Бабуров, причем делает он это несколько резковато. Но Иван, очевидно предвидя маневр Бабурова, вовремя убирает обороты двигателей, уменьшая скорость нашей «пятерки», чтобы не «выскочить» вперед бабуровской «тройки». Осуществляет он это неуловимо-четко, — самолеты как бы одновременно, от одного сектора газа, изменили режим полета, оставаясь на своих местах друг относительно друга.　

А как с этим маневром справились другие звенья?　

Я взглянул вправо и… прямо-таки оцепенел. Опять до боли необъяснимое, страшное своей трагической неизбежностью зрелище развертывалось перед глазами: самолет ведущего звена, Черствого, оказавшийся сзади самолета своего левого, внутреннего ведомого — Саши Черев- ко, медленно и неотвратимо, с выпущенными закрылками, надвигаясь на самолет Черевко, приближается к нему вплотную и… рубит его хвостовое оперение винтом своего левого двигателя. Оба самолета рухнули вниз. На фоне этой трагедии был виден уходящий со снижением вправо самолет ведомого звена Черствого — Ивана Игонина…　

Казалось, столкновение самолетов длилось нескончаемо долго, хотя на самом деле — секунды, даже доли секунды. Через мгновение на месте правого звена по-прежнему было чистое ярко-голубое зимнее небо, и о только что происшедшей катастрофе в его необозримом пространстве свидетельствовал лишь одинокий «одиннадцатый» — самолет Игонина, снизу пристраивающийся к нашей «пятерке».　

Случилась эта невероятная катастрофа, очевидно, потому, что либо Черствой, стремясь сохранить положение звена в строю, вслед за Бабуровым резко сбавил скорость своего самолета и оказался сзади своих ведомых, либо Черевко опоздал это сделать и его самолет выскочил вперед своего ведущего, а затем, чтобы восстановить строй звена, они оба, не оценив сложность сложившейся обстановки, начали изменять скорости: Черствой — увеличивать, Черевко — сбавлять. Кто из них допустил ошибку — сказать трудно, но в любом случае большая инертность самолетов в воздухе сыграла свою роковую роль.　

Иван же Игонин в опаснейших условиях полета принял и осуществил единственно правильное решение: сманеврировать сразу и скоростью, и курсом, и высотой, тем более что ничто ему в этом не мешало.　

Да, не совсем удачно закончился первый боевой вылет полка на новых самолетах. Боевую задачу мы, конечно, выполнили — цель была поражена нашими бомбами. Но и потери, которых не должно было бы быть, были большими.　

Погибло четыре человека: Гришин и его штурман Строганов, Саша Черевко, воздушный стрелок Назимов из экипажа Черствого, тот самый, вместо которого хотел участвовать в полете Иван Снаров.　

Потеряно четыре самолета. Четвертым был тот Ту-2, который покинул боевой порядок в самом конце его сбора. Как стало известно из рассказов очевидцев, летчик этого самолета, Вениамин Трифонов, со штурманом по редко встречающейся даже на Украине фамилии — Дремлюга, на одном работающем двигателе нормально зашли на посадочный курс, своевременно выпустили шасси и закрылки. Все вроде бы шло к счастливому концу. Но… ох уж это неприятное «но» — в это же время на посадочном курсе вместе с самолетом Трифонова оказался неизвестно откуда появившийся грузовой Ли-2, экипаж которого, не установив связи с руководителем полетов, спешил на посадку. Находящийся на старте солдат — помощник дежурного по полетам, не разобравшись, что заходящий на посадку Ту-2 находится в аварийном состоянии, дал ему красную ракету — приказ уходить на второй круг, что и пришлось выполнить Трифонову, когда самолет был уже в положении выравнивания. Он, проявив исключительную находчивость и недюжинное летное мастерство, успев убрать шасси и закрылки, приземлил самолет на расстоянии 600–800 метров от границ аэродрома, поскольку и второй двигатель начал отказывать…　

Трифоновскому экипажу все же повезло, никто из его состава не пострадал: самолет остановился буквально в трех-четырех шагах от высокой насыпи мелиоративного канала, предназначенного для дренажа летного поля аэродрома.　

…Грустными и расстроенными были все мы к концу этого несчастливого для полка дня войны. Не было никого, кто бы тяжело не переживал случившееся. Не слышалось обычных шуток и смеха среди приводящих в боевую готовность самолеты техников и механиков.　

Сумрачным и осунувшимся выглядел Дорохов, ставя посерьезневшему летному составу задачу на боевой вылет в следующий день. Но, разбирая причины потерь, которых и к боевым-то лишь условно можно было отнести, уверенно и, как оказалось впоследствии, — пророчески заявил:　

— Значит, будем воевать. Плохое начало, по приметам, обещает хороший конец, не такой, как под Тулой 13 июля сорок третьего…　

Боевые будни полка продолжались.

Счастливый для полка человек

Летом 1944 года в полку появился моложавый, подвижный, со спортивной выправкой и открытым симпатичным лицом, майор — новый заместитель командира полка по летной подготовке. Первый раз мы увидели его среди почетных гостей — дивизионного начальства во главе с командиром дивизии полковником Лебедевым — на вечере офицерского клуба полка, чтобы отметить и чисто авиационный праздник — День Военно-Воздушного флота, и участие полка в воздушном празднике над Красной площадью Москвы в честь этого праздника.　

Сразу видно было, что майор успел немало и неплохо повоевать — на его всегда тщательно выглаженной гимнастерке красовались четыре ордена: два — Красного Знамени, два — Отечественной войны. В те времена, не как ныне, фронтовики ордена носить не стеснялись, поскольку знали, какой ценой они достаются. Это был Салов Василий Геннадьевич.　

Не всем вначале пришелся по душе новый заместитель Дорохова, который и сам по отношению к Салову занял выжидательную позицию: давай, давай, действуй, посмотрим, на что ты способен. Командир первой, нашей, эскадрильи, капитан Бабуров, был явно недоволен: он сам метил на должность заместителя