Зверь выходит на охоту - Гульнара Черепашка

там какие-то свои порядки. Все колдуны, с которыми Накато приходилось иметь дело, вели себя куда как непредсказуемо. Да, сгинувший хозяин был одним из отступников, он даже опасался показывать свое лицо в крупных городах. Но может, это сыграет против Накато.

Особых неудобств след от срезанной печати не доставлял. Только приходилось закрывать кожаным ремешком, чтобы не выставлять напоказ.

Хотя сейчас, когда она лишилась ребенка…

Быть может, и стоило рискнуть. С другой стороны – она уже выдала свои способности тем, кто явился забрать ее сына. Да, ее оставили в покое. Но кто знает, чего ждать, если она начнет мелькать перед колдовской братией со следом от печати!

Ведь печать колдуна была одной из примет, по которой ее некогда знали в Мальтахёэ. А она совершила непростительное – убила одного из могущественных колдунов.

Да и выдавать себя, собираясь пробраться в башню колдунов и выкрасть оттуда своего ребенка, неразумно. Как ни крути – ей еще не одну декаду предстоит изводить лекарские зелья и прикрывать рану украшениями. Быть может, когда-нибудь после, несколько лет спустя… В конце концов, проходила она с этой раной чуть меньше пары лет. Походит еще несколько – ничего не сделается.

Нужно только подобрать один широкий или несколько узких браслетов, чтобы закрыть как следует отметку. Странно будет выглядеть кожаная полоска на руке наложницы богатого человека.

Хотя Отино – всего лишь богатый делец, который, возможно, некогда служил стражником или был воином. Он – не важный сановник, приближенный к правителю, вроде ее последнего нанимателя. Можно будет подобрать полоску из кожи получше. С рисунком или отделкой металлом, деревянными бусинами. И сказать, что это ее блажь – хочет она носить браслет из кожи. О доме, мол, напоминает, или еще какую нелепицу сочинить. Женщинам такое свойственно.

Только нарядиться и подкрасить лицо как следует – давно уж этим не занималась. И прическу уложить – хоть и трудно будет что-то придумать с короткими волосами.

Ничего, отрастут. Интересно, скоро ли явится Отино, и часто ли станет навещать ее? Скоро она узнает.

*** ***

Служанка вытаращила глаза, когда увидала, как Накато накрасилась и намотала длинные бусы на руку вместо браслета.

- Чего это ты так глядишь? – она слегка улыбнулась. – Не признала?

В душе разливалось довольство. Она и сама себя в зеркале не признала. Все-таки хороша! Разве узнаешь в статной красавице мосластую переносчицу грузов из лавки в Рунду? Жаль, нет зеркала в полный рост – хотелось бы полюбоваться на себя!

- А мне хозяин сказал, ты – из простушек, - протянула служанка. – Из горской деревни. Я думала, тебя придется учить одеваться, краситься и бусы с браслетами носить.

Накато моргнула.

Вот так промах! Казалось бы – так очевидно, даже полный простак додумается. А поди ты! Ей даже в голову не пришло. Дурнина, вот дурнина!

- А хозяин не рассказывал тебе, как я свою деревню покинула? – осведомилась она, обретя дар речи.

- Да с чего ему мне что-то рассказывать? – фыркнула вдруг совсем невежливо служанка. – И самому ему что за дело?

- С торговцем проезжим я из деревни уехала, - мрачно отозвалась Накато, понимая, что совершает уже третий непростительный промах, но не в силах сообразить, какой именно, и не зная, как исправиться. – В городе долго жила.

«А пока жила в городе – научилась», - она вовремя проглотила фразу.

Нелепо звучит. Горская простушка не могла такого сказать. Научилась! Необразованной пастушке с гор вообще не положено слова такого знать – учиться.

- Ага, в доме богатом, - хмыкнула служанка. – А потом – долго жила в доходном доме для рабочих, служила всяким лавочникам.

- А ты откуда знаешь? – Накато сделала вид, что не заметила нахального тона.

- Да ниоткуда! Прости, госпожа, я заболталась, - она моментально сменила голосок, вновь потупила глазки, низко поклонилась. – Быть может, ты хочешь чего-нибудь еще? Какие будут приказания?

- Пока никаких, - растерялась Накато. – Спасибо за твою заботу…

Служанка развернулась спиной и, ни слова не говоря, направилась восвояси. А бедрами-то виляет! Ни дать, ни взять – девица из развеселого квартала. Был такой в Рунду – тамошние обитательницы привлекали проезжих купцов. Вся ее подобострастность улетучилась, как не бывало!

Эк ведь ее угораздило выдать себя. Хотя что она выдала? Что умеет краситься и наряжаться? Так и иные переносчицы грузов, и служанки в дешевых похлебочных и серьги носили, и браслеты. Иной раз и наряжались в крашеное и вышитое. С чего бы ей нельзя?

Она оглядела себя в зеркале. Вот гладкая прическа выглядит нелепо. И с короткими волосами ничего особенного не придумаешь.

Стоит заплести косы и вплести длинные ленты с бусинами на концах. Она когда-то так делала. Можно взять шелковые шнурки зеленого или черного цвета. Как подрастут волосы – будет укладывать локоны или косы. Интересно, скоро ли явится Отино? Не просто так ведь он привел в эти покои девицу с улицы.

А сидеть в комнатах и ждать – тоскливо. Хотелось выйти наружу и пройтись по улицам, оглядеть город, который увидела мельком. За день-то весь его не обойти.

Придется запастись терпением. Ничего. Терпеливый получает больше. Побеждают не только решительные, но и те, кто умеет ждать.

*** ***

- До чего все-таки вид бывает обманчив! – произнес знакомый голос.

Раздался звонкий смех. Накато замерла на нижних ступенях. Безотчетное чувство подсказало, что она не зря решила спуститься по черной лестнице.

Осторожно выглянула. Кухня. На скамейке возле стола сидит ее служанка, подперев голову рукой. Кухарка – что странно – терпит ее, не выгоняет. Напротив – кивает, соглашаясь.

- Я ведь думала – девица из горской деревни, - продолжила служанка.

- А на деле? – хмыкнула кухарка. – Незаконная дочка сановника или магистра?

- Тьфу ты, скажешь! – махнула рукой служанка. – Плюнь! Эта-то, черная, как сажа? Где ты таких дочек сановников видела – пусть и незаконных? Нет, - она покачала головой. – Не в том дело. Я просто думала – эта из простушек. Еще удивилась – чего это обо Отино на таких потянуло? Из купальни меня выставила – сама, мол, все. Стесняется. А это – штучка! Ты бы видела, как она вырядилась, когда из купальни вышла. Не всякая гулящая так раскраситься сумеет. Бус навертела, надушилась. У меня челюсть отвисла! А она мне – знаешь, и говорит: а ты, мол, чего думала