Камера - Джон Гришем

— К черту правительство! Мне в любом случае осталось совсем немного.

— Вот и давай подготовимся.

Кэйхолл вновь опустился на краешек стола, почти вплотную к Гриффину.

— Будьте поблизости, падре. Мне понадобится ваша помощь. В душе много чего накопилось, разом не избавишься. Нужно время.

— Если ты и в самом деле готов, то сможешь, Сэм.

Сэм похлопал священника по колену:

— Поблизости, святой отец. Договорились?

Глава 44

Когда Адам ступил в «гостиную», в ней плавали клочья сизого табачного дыма. Глубоко затягиваясь сигаретой, дед читал заметку о себе в воскресном выпуске газеты. На столе стояли три пустых стакана из-под кофе, валялась скомканная фольга от пирожного.

— Устроился как дома, а? — спросил Адам, окидывая взглядом беспорядок.

— Ага. Торчу здесь с утра.

— Принимаешь гостей?

— Я не стал бы называть их гостями. День начался с Наджента, что, сам понимаешь, мало способствует бодрости духа. Заглянул капеллан — узнать, сколько времени я провожу в молитвах. По-моему, уходил он несколько разочарованным. Потом был врач, ему требовалось удостовериться, что состояние моего здоровья позволяет властям штата убить меня. Чуть позже ненадолго наведался братец Донни. В самом деле, Адам, встреться, поговори с ним. Ты принес мне хорошую новость?

Адам опустился на стул.

— Нет. Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Судьи отдыхают.

— А они в курсе, что у меня выходных нет? Что часы тикают и в субботу, и в воскресенье?

— Может быть, как раз в эту минуту судьи рассматривают мои апелляции.

— Может. Если только как раз в эту минуту они не сидят с пивными кружками вокруг гриля, где поджариваются свиные ребрышки. Согласен?

— Вполне реальная возможность. О чем пишет пресса?

— Пересказывает бредни о бесчеловечных преступлениях Сэма Кэйхолла, анализирует комментарии губернатора. Информации — ноль. Зато сколько эмоций!

— Твое имя сейчас у всех на устах, Сэм. Уэндалл Шерман и его издатель предлагают уже сто пятьдесят тысяч, но решение необходимо принять до шести вечера. Уэндалл в Мемфисе, сидит наготове с диктофонами. Уверяет, что ему потребуется не менее двух дней.

— Отлично. Как, по-твоему, я должен распорядиться этими деньгами?

— Оставишь любимым внукам.

— Ты это серьезно? Берешься их потратить? Если так, вези его сюда.

— Оставь. Я шучу. Твои деньги не нужны ни Кармен, ни мне. Совесть не позволит ими воспользоваться.

— Слава Богу. Мне бы очень не хотелось в течение двух последних суток болтать о своем славном прошлом с каким-то незнакомцем, будь он даже набит банкнотами по самую макушку. Кому, к дьяволу, интересна моя биография?

— Я взял на себя смелость отказать Уэндаллу.

— Хвалю.

Сэм встал, прошелся по «гостиной». Адам устроился на уголке стола, взял газету и раскрыл спортивное приложение.

— Знаешь, я буду рад, когда это все закончится, — сказал Кэйхолл, подтверждая свои слова энергичным взмахом руки. — Надоело ждать. Хорошо бы прямо сегодня вечером. — Голос деда стал выше, в нем слышалось явное раздражение.

Адам сложил газету.

— Мы должны выиграть, Сэм, уверяю тебя.

— Выиграть что? Отсрочку? Надо же! Что она даст? Еще жалких шесть месяцев? Год? Ты понимаешь, что это значит? Да лишь то, что нам придется пройти через пытку еще раз. Я опять начну считать дни и шаги, перестану спать по ночам, примусь выстраивать новую стратегию. Опять буду слушать тошнотворные рассуждения Наджента и откормленной дуры-психички, шептаться с Гриффином, терпеть снисходительность охраны. — Напротив стола Сэм остановился, в его повлажневших глазах сверкала ярость. — У меня больше нет сил, Адам! Слушай! Слушай! Это хуже, чем смерть.

— Мы не можем все бросить, Сэм.

— Мы? Кто — мы? Накачать газом готовятся меня — не тебя. В случае отсрочки ты отправишься назад в Чикаго. Станешь героем — еще бы, ведь ты спас жизнь своего клиента. Твой портрет украсит обложку «Адвокатского вестника» — или что вы там, модные юристы, читаете? Новая звезда, взошедшая над Миссисипи. Вытащил с того света собственного деда, отъявленного расиста, между прочим! А я пойду к себе в клетку — ставить крестики в календаре. — Сэм швырнул окурок на пол и схватил Адама за плечи. — Взгляни на меня, внучек! Повторения не будет. Я требую, чтобы ты остановился. Брось! Сообщи судьям: я отзываю все ходатайства. Позволь старику умереть с достоинством.

Руки Кэйхолла тряслись, дыхание стало прерывистым. Внук смотрел в его усталые голубые глаза. По серой щеке скатилась слеза и исчезла в седой бороде.

Адам впервые ощутил исходивший от деда запах застарелого, въевшегося в кожу пота и табачного перегара. Странно, но тяжелый аромат не казался отвратительным, как было бы, если бы источником его являлся человек, который имеет неограниченный доступ к хорошему мылу, горячей воде и дорогим деодорантам. Через мгновение Адам перестал замечать этот запах.

— Но я не хочу, чтобы ты умирал, Сэм.

— Почему?

— Я ведь только что нашел тебя. Ты — мой дед.

Хватка Сэма ослабла, он сделал шаг назад.

— Прости.

— Тебе не за что просить прощения.

— Есть, есть за что, Адам. Ты нашел себе неважного деда — древнюю обезьяну в красном спортивном костюме, убийцу, готового через пару деньков вволю надышаться веселеньким газом. Подойди к зеркалу. Кого ты в нем увидишь? Красивого молодого человека с великолепным образованием и блестящим будущим. Где, где я мог ошибиться, где свернул не на тот путь? Что случилось? Всю жизнь я прожил, ненавидя окружавших меня людей, и теперь мне предъявлен счет. Ты же ни к кому не испытывал ненависти — и куда вознесла тебя судьба? Но в наших жилах течет одна и та же кровь. Почему я здесь?

Сэм медленно опустился на стул, упер локти в колени, ладонями прикрыл глаза. В «гостиной» повисло долгое молчание. Слышались лишь негромкие мужские голоса в коридоре.

— Знаешь, внучек, я бы с радостью умер как-нибудь по-другому, — хрипло проговорил Сэм, потирая виски. — Не сама по себе смерть меня сейчас беспокоит. Я давно понял, что окончу свои дни именно тут. Пугает мысль умереть незаметно, безвестно. Уходишь, и никто даже головы не повернет. Никто не посидит у гроба, не бросит в могилу горсть земли. Мне часто снился сон: лежу в дешевом гробу, в пустой часовне, и рядом ни души, нет даже Донни. Только священник хихикает — ведь мы с ним одни, чего стесняться? Но сейчас все переменилось. Я вижу, что кто-то обо мне заботится, я знаю, моя смерть огорчит тебя, потому что ты пытался мне помочь. И похороны ты устроишь, как положено. Я готов, Адам, честное слово, готов.

— Верю, Сэм. Верю и уважаю тебя за это. Не сомневайся, я пробуду здесь до последней минуты, и буду скорбеть, когда ты уйдешь, и похороны устрою, как положено. Ни один человек не посмеет тебя обидеть, пока я рядом. Но, прошу, посмотри на все моими глазами. Я молод, передо мной — целая жизнь. Не делай так, чтобы я потом думал, что мог сделать больше. С твоей стороны это было бы несправедливо.

Кэйхолл поднял голову, сложил на груди руки. Лицо его стало спокойным, в уголках глаз поблескивала влага.

— Мы поступим с тобой так, — глухо сказал он. — Завтра и во вторник я займусь кое-какими приготовлениями. Полагаю, все произойдет около полуночи, времени должно хватить. Относись к этому как к игре. Выиграешь — отлично. Проиграешь — я расплачусь.

— Значит, слушание…

— Нет. Никакого слушания, никаких петиций. Проблем тебе и без того хватает: на два ходатайства ответы так и не получены. Нового я ничего не подпишу.

Сэм с трудом поднялся, на негнущихся ногах подошел к двери, привалился к ней плечом.

— Что слышно о Ли? — спросил он, доставая из кармана сигарету.

— Она по-прежнему в клинике, — солгал Адам. Ему хотелось сообщить деду правду — стоит ли врать, когда жить человеку осталось всего два дня? Удержала мысль: до вторника Ли наверняка объявится. — Хочешь ее увидеть?

— Думаю, да. Она может оттуда выйти?

— Не уверен, но попробую вытащить. Она слабее, чем я рассчитывал.

— Моя дочь — алкоголичка?

— Да.

— Это все? А наркотики?

— Только спиртное. Тетка призналась, что пьет уже долгие годы. Клиника стала для нее вторым домом.

— Да хранит ее Господь. Моим детям тоже не повезло.

— Ли — замечательная женщина. Ей действительно не повезло — сначала в браке, потом с сыном. Он подростком ушел из семьи и больше не возвращался.

— Уолт?

— Уолт. — У Адама защемило сердце: дед даже не был уверен, как зовут его внука. Кто же проклял род Кэйхоллов?

— Сколько ему сейчас?

— Не знаю. Наверное, мой ровесник.

— Обо мне он хоть что-нибудь слышал?

— Трудно сказать. Уолт покинул страну много лет назад. Живет в Амстердаме.

Сэм протянул руку к стакану с остывшим кофе, сделал глоток.