Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

свисающий с алтаря покров разорван; какой-то дикий зверь, в испуге убегая из табернакля, ставшего его приютом, опрокинул одну из деревянных фигурок свя­тых; под смоковницами не собираются больше музы­канты, танцоры, зрители, выпивохи; на кладбище отец напрасно ждет сына, мать — дочь, бабушка — внука: лежа в своих могилах и не слыша, чтобы рядом с ними копали землю, они удивляются и спрашивают себя: «Что там делается наверху? Неужели больше никто не уми­рает?»

Так вот, подобным же образом гибнет и обессиленный, охваченный слабостью Монморанси, ибо огненная арте­рия пренебрегла им в пользу Ангена; порой люди еще забредают сюда, поскольку всякий иностранец совершает паломничество в Ла-Шевретт; умирая, бедное селение получает средства к существованию благодаря покрови­тельству мертвого. Гений хорош тем, что при необходи­мости он может заменить солнце, которое его поро­дило.

И вот о чем я часто размышлял, друг мой: об этом движении вперед цивилизации, то есть духовного светоча человечества. Не раз, когда для чтения у меня не было ничего нового или интересного, я брал карту мира, огромную книгу с тысячами страниц, каждая из которых удостоверяет возвышение или падение какой-либо дер­жавы. Что я там искал? Быть может, историю индийских царей с неведомыми именами? Или же историю египет­ского Менеса, вавилонского Нимрода, ассирийского Бела, ниневийского Фула, мидийского Арбака, персид­ского Камбиса, сирийского Рехова, троянского Скаман- дра, лидийского Меона, тирского Абибала, карфагенской Дидоны, нумидийского Ярбы, сицилийского Гелона, аль- банского Ромула, этрусского Порсенны, македонского Александра, римского Цезаря, франкского Хлодвига, арабского Магомета, тевтонского Карла Великого, фран­цузского Гуго Капета, флорентийского Медичи, генуэз­ского Колумба, фламандского Карла V, гасконского Ген­риха IV, английского Ньютона, русского Петра I, американского Вашингтона или корсиканского Бона­парта? Нет, меня интересовала не история кого-либо из них, а история их общей матери, которая выносила их всех в своем чреве, вскормила своим молоком, обогрела своим теплом: меня интересовала история цивилиза­ции.

Смотрите, как она совершает свой великий труд и как ее не останавливают ни проливы, ни горы, ни реки, ни океаны! Вот, появившись на свет на Востоке, там, где рождается день, она уже уходит из Индии, оставив за собой гигантские руины городов, не имеющих более имен; она перешагивает через Баб-эль-Мандебский про­лив, оставив на одном из его берегов Белую Сабу, а на другом — Черную Сабу; встречает на своем пути Нил, вторгается вместе с ним на великую египетскую равнину, усеивает берега священной реки такими городами, как Элефантина, Филы, Дендера, Фивы, Мемфис; доходит до его устья, достигает Евфрата, воздвигает Вавилон, Нине­вию, Тир, Сидон; спускается к морю, как великан Поли­фем; правой рукой ставит Пергам на краю Азии, левой рукой — Карфаген на оконечности Африки, обеими руками — Афины возле Пирея; основывает двенадцать великих этрусских городов, дает имя Риму и погружается в ожидание: первая часть ее труда завершена, ею создан грандиозный языческий мир, начинающийся с Брахмы и заканчивающийся Цезарем.

Но будьте покойны: когда Греция породит Гомера, Гесиода, Орфея, Эсхила, Софокла, Еврипида, Сократа и Платона, то есть зажжет свет разума; когда Рим завоюет Сицилию, Африку, Италию, Понт, Галлию, Сирию, Еги­пет, то есть создаст единство; когда родится Христос, предсказанный Сократом и предугаданный Вергилием, великая путешественница вновь тронется в путь и даст себе отдых, лишь вернувшись туда, откуда она начала свои странствия.

И тогда падет Рим, угаснет Александрия, рухнет Визан­тий, и на смену им придут: новый Карфаген, предтеча нынешнего Туниса; Гранада, Севилья, Кордова — араб­ская троица, соединившая Европу и Африку; Флоренция и ее Медичи — от Козимо Старого до Козимо-тирана; христианский Рим с его Юлием II, Львом X и Ватика­ном; Париж с Франциском I, Генрихом IV, Людови­ком XIV, Лувром, Тюильри, Фонтенбло. И тогда выстро­ятся один вслед за другим, словно цепочка ярких звезд, святой Августин, Аверроэс, Данте, Чимабуэ, Орканья, Петрарка, Мазаччо, Перуджино, Макиавелли, Боккаччо, Рафаэль, Фра Бартоломео, Ариосто, Микеланджело, Тассо, Джамболонья, Малерб, Лопе де Вега, Кальдерон, Монтень, Ронсар, Сервантес, Шекспир, Корнель, Расин, Мольер, Пюже, Вольтер, Монтескьё, Руссо, Гёте, Гум­больдт, Шатобриан. И тогда, наконец, цивилизация, завершив все дела в Европе, пересечет, словно ручеек, Атлантику, приведя Лафайета к Вашингтону, Старый свет — к Новому, и там, где прежде обитало только несколько рыбаков, ловивших треску, и несколько тор­говцев, скупавших пушнину, создаст республику с чис­лом жителей не более трех миллионов, которая за шесть­десят лет увеличит свое население до семнадцати миллионов душ, протянется от реки Святого Лаврентия до устья Миссисипи, от Нью-Йорка до Нью-Мексико, в 1808 году будет иметь первые пароходы, в 1820 году — первые железные дороги, породит Франклина и возьмет себе в сыновья Фултона.

Но как раз там продолжить путь ей не дадут преграды, так что она будет вынуждена либо остановиться, либо отклониться в сторону, и эта неутомимая богиня, кото­рой помешают пустыни, лежащие у подножия Скалистых гор, и которую остановит Панамский перешеек, сможет проникнуть в Тихий океан, лишь обогнув мыс Горн, и все ее усилия будут направлены на то, чтобы сократить путь на триста или четыреста льё, отваживаясь пройти через Магелланов пролив.

Именно это вот уже шестьдесят лет утверждают уче­ные, географы и мореплаватели из всех стран, устремив взгляд на Америку.

Странное кощунство — верить, что для Провидения есть нечто невозможное, что для Бога существует какое- нибудь препятствие!

Так вот, послушайте. Один швейцарский капитан, изгнанный Июльской революцией, проследовал из Мис­сури в Орегон, а из Орегона — в Калифорнию. Он полу­чил от мексиканского правительства концессию на земли в Американском Трезубце и там, копая землю, чтобы привести в действие колесо водяной мельницы, заметил, что эта земля усыпана крупинками золота.

Это произошло в 1848 году. В 1848 году белое населе­ние Калифорнии составляло от десяти до двенадцати тысяч человек.

Три года прошло с тех пор, как под дыханием капи­тана Саттера взметнулись вверх эти несколько крупинок золота, которым, по всей вероятности, предстоит изме­нить облик мира, и сегодня Калифорния насчитывает двести тысяч эмигрантов из всех стран, а на берегу Тихого океана, возле самого красивого и самого большого в мире залива, построен город, которому суждено служить противовесом Лондону и Парижу.

Так что, дорогой друг, нет больше Скалистых гор, нет больше Панамского перешейка. Из Нью-Йорка в Сан- Франциско, подобно электрическому телеграфу, уже про­тянувшемуся из Нью-Йорка в Новый Орлеан, пройдет железная дорога, а вместо того, чтобы пробиваться через Панамский перешеек, что было бы чересчур трудно, сде­лают судоходной реку Хиугнитто и, прорезав горы, со­единят озеро Никарагуа с Тихим океаном.

И заметьте, что все это происходит в то самое время, когда Аббас-паша прокладывает железную дорогу, кото­рая пройдет от Суэца