Особое мнение - Филип Киндред Дик

и целый век. Но рано или поздно наружу наверняка вылезет что-нибудь неожиданное, и – нате, пожалуйста. Получите кучу хищных машин, охотящихся на всех нас без разбору.

Фэй зябко поежилась всем телом.

– Жуть какая! Слава богу, до этого еще далеко!

– Вот-вот, и этот наладчик свибблов думает то же самое, – язвительно буркнул Кортленд. – Пока нас самих не коснется…

Этого взвинченные нервы Фэй не выдержали.

– Поговорим позже, – отрезала она и вымученно, судорожно улыбнулась Песбруку. – Еще кофейку? Сейчас приготовлю.

Развернувшись на каблуках, она со всех ног ринулась в кухню.

Не успела Фэй наполнить кофеварку водой, как в прихожей негромко, коротко звякнул дверной звонок.

Собравшиеся в гостиной разом умолкли, замерли, будто скованные льдом, в страхе переглянулись.

– Вернулся, – сипло выдохнул Херли.

– Может, это не он, – неуверенно возразил Андерсон. – Может, это оператор с камерой наконец соизволил…

Однако к двери никто не сделал ни шагу. Спустя полминуты звонок зазвонил вновь – куда дольше, настойчивее.

– Надо открыть, – безжизненно, монотонно проскрежетал Песбрук.

– Я лично – пас, – с дрожью в голосе заявила судебная стенографистка.

– Я тоже. Квартира-то не моя, – поддержал ее Макдауэлл.

Кортленд деревянной поступью двинулся к двери. Кто там, он понял, еще не успев взяться за ручку. Наверняка из той самой диспетчерской, раньше времени перешедшей на новомодную трансгрессионную установку моментального действия. Перебрасывающую техников-наладчиков и целые рабочие бригады прямиком к заказчику. Дабы контроль над свибблами оставался непогрешим. Дабы ремонтная служба работала без перебоев.

Однако установка все-таки засбоила. Система перехитрила сама себя. Встала с ног на голову, дала задний ход. Чрезмерное совершенство обернулось пшиком.

Повернув ручку, Кортленд рывком распахнул дверь.

В холле стояли четверо. Четверо в одинаковых тускло-серых форменных комбинезонах и каскетках. Первый – дюжий, плечистый, с густой темно-русой челкой над взмокшим от пота лбом – сорвав с головы каскетку, взглянул на бумагу, покрытую убористыми рукописными строками, и учтиво кивнул Кортленду.

– Добрый вечер, сэр! – жизнерадостно заговорил он. – Извините, мы… малость сбились с пути. Потому и запоздали.

Заглянув в квартиру, он подтянул пояс из толстой кожи, сунул бланк наряд-заказа в карман и энергично потер огромные, очевидно, умелые руки.

– Он там, внизу. В кузове, – во весь голос, обращаясь и к Кортленду, и ко всем, столпившимся в гостиной, объявил рабочий. – Покажите, куда ставить, мы мигом. Только места немало потребуется… ага, вон та стена, у окна, думаю, подойдет.

Развернувшись, он бодро повел бригаду к грузовому лифту.

– Ох уж эти свибблы… чем новее модель, тем громаднее!

Торговля без конкуренции

В субботу, около одиннадцати утра, миссис Эдна Бертельсон вновь приготовилась к недалекой поездке. Да, это еженедельное мероприятие каждый раз пожирало четыре часа драгоценного – как-никак, самый разгар торговли! – времени, однако приносившую немалый доход поездку она неизменно совершала сама, в одиночку, не раскрывая секрета своей находки ни единой живой душе.

Находки… да, именно: случайной находки. Счастливой находки. Такое немыслимое везение бывает раз в жизни, и то не во всякой. Сама миссис Бертельсон о подобном даже не слышала, а ведь коммерцией занималась уже пятьдесят три года. Если считать и годы, проведенные в лавке отца, вышло бы еще больше, однако на самом деле принимать их в расчет не стоило. У отца – о чем он сразу же предупредил начистоту – будущая миссис Бертельсон работала исключительно ради опыта, без жалованья. Действительно, за это время она, пусть ничего и не заработала, сумела прекрасно вникнуть в суть коммерции, прочувствовать, что значит заправлять крохотной деревенской лавочкой, стирать пыль с коробок карандашей, прикреплять по углам ленты липкой бумаги от мух, отвешивать покупательницам фасоль и выгонять кота из огромной банки с крекерами, где тот повадился спать.

С тех пор лавка изрядно состарилась, а вместе с лавкой состарилась и она сама. Рослый, грузно сложенный, чернобровый отец давным-давно отошел в мир иной, а ее собственные дети и даже внучата, повзрослев, разъехались по всему белому свету. Порой появлялись по одному, гостили в Уолнат-Крик, истекая по́том на сухой, немилосердной летней жаре, а на исходе лета тем же манером, один за другим, ехали восвояси. С каждым годом и лавка, и сама Эдна Бертельсон еще чуточку никли, ветшали, становились все более хрупкими, строгими, мрачными. Еще чуточку более одинокими и нелюдимыми.

Поутру Джеки, едва проснувшись, спросил:

– Бабуль, куда это ты собралась?

Ответ он, разумеется, давно знал заранее: в субботнюю поездку, как всегда – сядет за руль грузовичка и умчит по делам. Однако мальчишке нравилось задавать этот традиционный вопрос. Неизменность ответа его почему-то радовала, хотя, казалось бы, что за радость всякий раз слышать одно и то же?

Ответ на следующий его вопрос тоже оставался одним и тем же, но удовольствия мальчишке доставлял куда меньше. Далее следовало: «А мне с тобой можно?»

А миссис Бертельсон неизменно отвечала:

– Нет.

С трудом перетащив из задней кладовой во двор груду коробок и свертков, Эдна Бертельсон погрузила все это в ржавый, но еще на ходу грузовичок-пикап. Грузовичок здорово запылился, кое-где ржавчина проела мятый красный металл до дыр. Запущенный мотор машины натужно фырчал, греясь в лучах поднимавшегося к зениту солнца. В пыли у колес копались несколько грязных, растрепанных кур. Под крыльцом лавки, вяло, без интереса наблюдая за происходящим вокруг, уютно устроилась пухлая, обросшая длинными космами белой шерсти овца. Вдоль бульвара Маунт-Диабло катили легковушки и грузовики. По Лафайет-авеню вышагивали немногочисленные прохожие, отправившиеся по магазинам – фермеры с женами, мелкие коммерсанты, сезонники с ферм, компания городских дам в цветастых свободных брюках, узорчатых блузах, сандалиях и пестрых косынках. В лавке негромко, похрипывая, потрескивая, наигрывало популярные песенки радио.

– Я вопрос задал, – наставительно, с укоризной напомнил Джеки. – Спросил, куда это ты собралась.

Миссис Бертельсон неловко, хрустнув коленями, наклонилась за последней порцией коробок. Большую часть груза в кузов еще с вечера уложил Арни-Швед, громадного роста блондин, ведавший в лавке тяжелой работой.

– Что? – рассеянно, поджав сероватые губы в обрамлении кучи морщин, переспросила она. – Ты же прекрасно знаешь, куда я собралась.

С этим она направилась в лавку, за книгой заказов, и Джеки, понурив голову, потащился за ней.

– А мне с тобой можно? Пожалуйста, можно, я тоже поеду? Ты никогда меня… и вообще никого с собой не берешь!

– Разумеется, нет, – отрезала миссис Бертельсон. – Тебе там делать нечего.

– Ну и что, мне просто с тобой съездить хочется, – жалобно объяснил Джеки.

Вмиг перенесшаяся в привычный, досконально знакомый ей мир, старуха, точно блеклая, выцветшая птица, склонила на сторону седую голову и с хитрецой оглянулась на мальчика. Тонкие губы ее сложились в загадочную улыбку.

– Всем хочется, – негромко ответила миссис