Особое мнение - Филип Киндред Дик

Этот ответ совсем не понравился Джеки. Насупившись, глубоко сунув руки в карманы джинсов, мальчишка отошел в угол: ну, дескать, и пожалуйста, не больно-то и хотелось… хотя на отказ, ясное дело, обиделся до глубины души. Однако миссис Бертельсон, оставив обиды внука без внимания, накинула на хрупкие плечи изрядно поношенный синий свитер, отыскала темные очки, закрыла за собой дверь, затянутую частой сеткой, и быстрым шагом направилась к грузовичку.

Воткнуть первую передачу, как всегда, оказалось не слишком-то просто, но миссис Бертельсон не сдавалась – раз за разом упрямо дергала рычаг, жала сцепление и в нетерпении ждала, когда же зубья шестерен встанут на место. Наконец шестерни с лязгом, со скрежетом вошли в зацепление, грузовичок чуть дернулся вперед, и миссис Бертельсон, прибавив газу, ослабила ручной тормоз.

Как только грузовичок, судорожно содрогаясь, с натужным воем покатил к автостраде, Джеки украдкой выскользнул из тени под стеной дома и метнулся за ним. Матери поблизости не оказалось, да и вообще на дворе не было ни души, кроме задремавшей под крыльцом овцы да пары кур, роющихся в пыли. Даже Арни-Швед куда-то подевался – наверное, отлучился к холодильнику за кока-колой… одним словом, время – лучше не придумаешь. Более подходящего момента наверняка не дождаться, а рано или поздно он непременно так бы и сделал. Хоть раз съездить с бабулей на загадочную субботнюю прогулку Джеки решил твердо.

Ухватившись за задний борт кузова, мальчик подтянулся и рухнул ничком на плотно уложенные штабеля коробок и свертков. Грузовичок, вильнув вправо, затрясся, подпрыгнул так, что мальчишке пришлось, подобрав под себя ноги, сжавшись, вцепиться в ближайшие коробки изо всех сил, лишь бы не вылететь за борт. К счастью, грузовичок тут же выровнялся, покатил прямо, и Джеки, вздохнув с облегчением, устроился поудобнее.

Готово. Вот он и в пути. Наконец-то едет, едет вместе с бабулей и выяснит, куда, по каким необычным, секретным делам, приносящим – об этом он слышал – баснословную прибыль, она ездит каждую субботу. До сих пор об этом не знал никто, кроме нее самой, и в глубине души мальчишка чувствовал: сегодня ему предстоит захватывающее, чудесное приключение, открытие, ради которого стоит потерпеть и жару, и тряску, и прочие неудобства.

Оставалось только всем сердцем надеяться, чтобы миссис Бертельсон не вздумалось остановиться на полдороге и проверить, цел ли груз.

К приготовлению «кофе» Тельман подошел основательно, со всем возможным старанием.

Первым делом он отнес жестяную кружку с обжаренной пшеницей к старому бочонку из-под бензина, заменяющему в лагере миску для смешивания. Высыпав туда зерно, он поспешил добавить в него горсть цикория со щепотью сухих отрубей. Перепачканные руки тряслись мелкой дрожью. Он с трудом разжег огонь среди золы и углей под ржавой стальной решеткой, водрузил на нее кастрюлю с остывшей водой и оглянулся назад в поисках ложки.

– Что это ты затеял? – сурово спросила жена, незаметно подошедшая со спины.

– Э-э… ничего особенного, – промычал Тельман, нервно заслонив от Глэдис «кофе». – Отдыхаю, как видишь. В конце концов, имею я право приготовить себе чего-нибудь? Имею! Точно такое же право, как все остальные!

Несмотря на все старания говорить спокойно, уверенно, в голос его сами собой вкрались предательские жалобные нотки.

– Тебе там, снаружи, быть следует. Остальным помогать.

Тельман, жилистый, средних лет, с опаской обогнул супругу, одернул остатки изорванной, грязной белой рубашки и подался к двери хижины.

– Я и помогал. Пока в спине что-то не хрустнуло. Проклятье, отдых ведь каждому иногда требуется!

– На месте отдохнем. Когда доберемся, – отрезала Глэдис, устало откинув со лба пышную темно-русую челку. – Представь: что, если, на тебя глядя, все тоже начнут валять дурака?

Тельман вмиг побагровел от возмущения.

– А траекторию кто рассчитал?! Кто всеми навигационными вычислениями занимался?!

Растрескавшиеся губы жены дрогнули, складываясь в легкую насмешливую улыбку.

– Вот посмотрим, на что годятся твои расчеты, тогда и поговорим, – парировала она.

Взбешенный Тельман шагнул за порог. Снаружи в лицо ему вновь ударил безжалостный, слепящий свет предвечернего солнца.

Стерильно-белый солнечный свет – восход в пять утра, закат в девять вечера – он ненавидел всем сердцем. С тех пор как Большой Взрыв выжег из атмосферы водяные пары, солнце палило с небес во всю силу, не щадя никого… но впрочем, после Большого Взрыва это уже почти никого и не волновало.

По правую руку от Тельмана жались друг к дружке хижины лагеря, эклектичные сооружения из досок, листов жести, проволоки и рубероида, бетонных блоков, поставленных вертикально – словом, всего, что только удалось отыскать и приволочь сюда из руин Сан-Франциско в сорока милях к западу. В дверных проемах уныло покачивались на ветру холщовые одеяла – какая-никакая, а все же защита от комаров и мух, время от времени налетавших откуда-то необъятными тучами. Птицы, естественные враги насекомых, исчезли бесследно: по крайней мере, Тельман уже два года не видел птиц ни разу и не рассчитывал еще когда-либо увидеть хотя бы одну. Позади лагеря тянулись к горизонту бескрайние россыпи мертвого черного пепла – обугленный лик планеты, лишившийся всех привычных, живых черт.

Лагерь угнездился в естественной впадине. С одной стороны его защищали жалкие остатки величавого горного хребта. Взрывная волна разнесла могучие утесы вдребезги – лавины щебня и валунов текли, струились в долину не один день. После того как Сан-Франциско погиб в пламени взрыва, уцелевшим пришлось прятаться под грудами камней в поисках убежища от солнца. Вездесущее солнце… оно-то и мешало жить сильнее всего. Не мухи с комарами, не тучи радиоактивного пепла, не буйство взрывов – солнце. Жажда, обезвоживание, умоисступление и слепота погубили куда больше народу, чем радиация и боевые токсины.

Нащупав в нагрудном кармане драгоценную пачку сигарет, Тельман кое-как прикурил. Костлявые, тонкие пальцы его тряслись не только от усталости, но и от жгучей, безысходной злобы. Как же он ненавидел и этот лагерь, и всех вокруг, включая жену! Достойны ли они спасения? Вряд ли. Два года, а уже скатились в варварство, в дикость… какая разница, поднимут они корабль или нет? Стоит ли надрываться, растрачивать силы ума и тела – саму жизнь – ради их спасения? Да катились бы они к дьяволу!

Одна беда: без них не спастись самому.

– Ну? Как продвигается? – буркнул Тельман, деревянной поступью подойдя к Барнсу с Мастерсоном, занятым разговором.

– Прекрасно, – ответил Барнс. – Осталось всего ничего.

– Последняя партия груза, – встревоженно хмуря кустистые брови, добавил Мастерсон. – Надеюсь, все обойдется без накладок… вот только где же она? Должна бы уже подъехать.

Как ненавидел Тельман скотскую вонь, вонь пота, исходящую от его бычьей туши! В конце концов, трудное