Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

А разочарований действительно было немало. К увольнению Брюнинга и прусскому удару добавилась череда не столь крупных, но все же неприятных событий. И все – таки социалисты твердо придерживались всех постановлений, объявленных правительством. Некоторые лидеры социалистов даже считали, что любая альтернатива правительству Папена станет переменой к худшему, и потому хотели, чтобы он оставался на посту. А тот упорствовал в своей враждебности к социалистам, а многие его коллеги полагали, что социалисты почти ничем не отличаются от коммунистов. Еще более безысходным делало этот тупик понимание факта, что антагонизм Папена – это не совсем его выбор. Даже если бы он хотел, он не мог и помышлять о сближении с социалистами, чтобы не лишиться и так не слишком надежной поддержки. Пропасть между социалистами и умеренными правыми была уже так глубока, что о сотрудничестве речи не было.

В конце октября социалисты одержали нечто вроде моральной победы над правительством рейха. 27 октября государственный суд вынес вердикт по делу Пруссии против рейха. Суд отверг утверждение рейха о том, что прусское правительство уклонялось от исполнения своих обязанностей. С другой стороны, он оправдал временное вмешательство рейха в дела Пруссии, поскольку закон и порядок в этом государстве находились под большой угрозой. Одновременно суд посчитал, что назначенный рейхом комиссар может взять на себя только отдельные функции прусских министров и последних нельзя отстранять в полном составе. Поэтому правительство Брауна – Северинга частично вернулось к работе. В результате Пруссия получила два правительства и новые беды. Нельзя сказать, что судьи не понимали, какие проблемы создает их вердикт. Но перед ними стояла очень уж деликатная задача. Они были убеждены, что рейх превысил свои права, но желали по мере возможности оградить авторитет Гинденбурга и правительства рейха.

Желание поберечь президента демонстрировали все стороны, участвовавшие в конфликте. Главный прусский оратор доктор Брехт с самого начала дал понять, что его правительство не собирается нападать лично на президента. Прусские министры, подчеркнул он, уверены в намерении президента строго соблюдать конституцию. Они поддерживали его переизбрание и до сей поры взирают на главу рейха с глубоким уважением. Затем Брехт сказал, что президентские советники сообщили президенту недостоверную информацию и предложили неверное толкование конституции, а значит, именно они виноваты в нарушении основного закона государства. Точно так же и председательствующий судья стремился, чтобы на заседаниях о Гинденбурге не упоминали вообще. Когда другой прусский оратор заговорил о том, что именно президент, а не прусское правительство, издал декрет о запрете СА и СС, а это значит, что все обвинения в дискриминации нацистов в Пруссии направлены против Гинденбурга, председатель упрекнул оратора за упоминание имени маршала. Достаточно было сказать, что правительство рейха предложило проект декрета.

Учитывая явное намерение оградить авторитет президента от любых возможных посягательств, полное восстановление прусского правительства было невозможно. Даже прусские министры не ожидали возвращения «на круги своя» после удара Папена. Они дали понять, что в первую очередь заинтересованы в том, чтобы очистить себя от обвинений в уклонении от исполнения служебных обязанностей и нелояльности по отношению к рейху. Как бы ни разочаровал ожидания пруссаков Гинденбург, они понимали, что выживание конституционного правительства зависит от сохранения его авторитета. Газеты, расценившие судебный вердикт как поражение рейха, считали его неудачей Папена, а не Гинденбурга. Те же, кто посчитал вердикт победой рейха, приписывали заслугу в этом президенту и не упоминали канцлера.

В общем, преданность прусского правительства президенту не была вознаграждена. Через несколько дней после закрытия заседания суда Отто Браун посетил Гинденбурга, чтобы обсудить ряд трудностей, возникших между рейхом и Пруссией в интерпретации решения. Папен уже приступил к реорганизации прусской администрации, полностью игнорируя заключение суда о том, что он может принимать только временные меры. Однако никакой помощи Браун от президента не получил. Папен, участвовавший в совещании, говорил от имени президента и уклонялся от ответа на все поставленные Брауном вопросы. Сам Гинденбург произнес лишь очень короткое заявление, сказав, что рейхом можно управлять должным образом, только если рейх и Пруссия проводят одинаковую политику, а их силы объединены. Помимо этого, он лишь пробормотал не слишком внятный призыв правильно исполнить решение суда. Брауну маршал показался напряженным и больным. Рейхскомиссар пришел упрекнуть Гинденбурга за то, что тот согласился на меры, несовместимые с решением суда, но его решимость обернулась состраданием к этому старому беспомощному человеку, которого, как видел Браун, нагло использует собственное окружение.

Маршал казался совсем не тем человеком, который всего двумя месяцами ранее уверенно поставил на место Гитлера, а чуть позже был готов приостановить действие конституции и объявить чрезвычайное положение. Возможно, в уединении Нойдека многие вещи казались ему проще и понятнее, тем более в интерпретации Папена. А вернувшись в Берлин, он больше не мог закрывать глаза на углубляющийся кризис, и каждодневные проблемы навалились на него тяжелым грузом.

Больше Браун с Гинденбургом не встречался, хотя трения между двумя прусскими правительствами продолжались. Гарант конституции Пауль фон Гинденбург отказался разбираться с непрекращающимся потоком прусских жалоб и переадресовал их Папену. Когда же канцлер требовал дополнительных полномочий, президент с готовностью соглашался. Таким образом, кабинет Брауна– Северинга был вынужден вести неравную борьбу с могущественным противником. Вскоре даже самые преданные сторонники прусского кабинета утратили интерес к этой борьбе, потому что спустя несколько недель страну снова охватил национальный кризис. Его причиной стали выборы в рейхстаг 6 ноября.

Глава 11

От Папена до Шлейхера

Выборы в рейхстаг 6 ноября стали шестым по счету испытанием в том нелегком году. Страна была эмоционально истощена, страсти сменились полным безразличием. Вялой предвыборной кампании не хватало энергии и энтузиазма, лозунги были лишены вдохновения, а речи – живости. Даже нацисты больше не могли поддерживать среди своих сторонников боевой дух: посещаемость митингов заметно снизилась. За исключением коммунистов все партии заняли оборонительную позицию. Цели и требования оставались столь же расплывчатыми, как и в июле. Большинство ненацистов выступало против гитлеровской диктатуры, но не могло договориться относительно выбора курса. Только коммунисты, казалось, были готовы ее принять, но только в качестве предварительного этапа перед их собственным захватом власти. Немецкие националисты Гугенберга хотели видеть у власти Папена. Центристы туманно вещали о чрезвычайной коалиции с участием нацистов. Социалисты мечтали о возврате к веймарской демократии.

В дополнение к нереальности этих планов сторонники Папена не имели возможности проголосовать непосредственно за него. Как и прежде, не существовало «президентской партии», за которую можно было бы голосовать, хотя потенциальных сторонников таковой было значительно больше, чем в июле. Как предложила «Дойче фольксвирт», они могли лучше всего выразить свое одобрение, вообще воздержавшись от голосования, тем самым подтвердив заявление правительства, что оно не связано ни с одной партией. Но правительство могло выиграть от такой позиции, только если бы очень большое число избирателей не явилось на избирательные участки, а для организации такого бойкота времени не было. Поэтому снова голосовать за Папена означало голосовать за Гугенберга, поскольку все попытки сместить его с поста партийного лидера до сих пор оставались безуспешными, или, возможно, за Немецкую народную партию. Последняя гордо заявляла, что является единственной партией, «(которая поддерживала Гинденбурга, несмотря на все политические сдвиги и перемены».

Понимая, что Немецкая национальная партия занимает ключевую позицию, нацисты сделали ее первоочередной целью для нападок в своей избирательной кампании. Они знали, что вступили в решающую фазу борьбы. На недавних общинных выборах они потерпели явную неудачу: даже в сельских районах – Ольденбурге и Восточной Пруссии – их потери достигали 60 %, а в выигрыше во всех случаях оказывались буржуазные партии. Поскольку потери социалистов обернулись приобретениями коммунистов, представлялось маловероятным, что новые голоса будут найдены среди левых. Оставалась одна надежда – перетянуть на свою сторону сторонников Немецкой национальной партии. Если это удастся, Папену придется уйти, и шансы Гитлера занять пост канцлера заметно возрастут.