Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

являлась легитимной, ибо была санкционирована указами короля Карла VI. Но покинувшие Париж и основавшие «с чистого листа» параллельную администрацию под властью дофина Карла чиновники воспринимали эту ситуацию, в том числе, и как посягательство на утвердившийся принцип несменяемости. Не случайно поэтому в указах дофина Карла об учреждении параллельных ведомств обстоятельно излагается незаконность произведенных смещений, в результате которых «старые, добрые и верные служители… кто долго и верно служил» были изгнаны со службы без законных оснований и без соблюдения принятой процедуры[1401].

Однако этот кризис с особой наглядностью показал, что возникший в интересах верховной власти и ее служителей принцип несменяемости чиновников никак не ограничивал всевластие короля в сфере комплектования. Конечно, для посягательства на него у короля должны были быть веские основания, но если они имелись, то никакие правила и гарантии не могли отменить «волю короля». И вот тут мы возвращаемся к важному вопросу, ответ на который позволяет лучше понять границы действия складывающегося принципа несменяемости. Зачем отстраненные новым назначением короля должностные лица подают иск в Парламент и просят занести в протокол, что назначение сделано «не в ущерб им»? Какой еще ущерб они имеют в виду, если уже потеряли свою службу и вряд ли сумеют ее вернуть?

А между тем, именно с таким явлением мы сталкиваемся всякий раз, когда новое назначение отстраняет прежнего служителя, не обвиненного, однако, в должностном преступлении. Ярким примером этой практики стала широкомасштабная акция короны Франции по замене корпуса бальи и сенешалей в ситуации политического противостояния арманьяков и бургиньонов. Парламент скрупулезно фиксировал протест отстраняемого чиновника и возбуждал дело, которое сводилось к «восстановлению чести» отстраненного[1402], однако ученые прошли мимо этой, на мой взгляд, важнейшей с точки зрения складывающегося института королевской службы процедуры.

Чего добивались чиновники, требуя фиксации своего протеста в протоколах Парламента? Ведь такой протест не мог противостоять воле монарха. Однако он подтверждал важнейшее для дальнейшей карьеры чиновника обстоятельство: отстранение последовало не из-за должностного преступления и у чиновника сохранялась незапятнанной профессиональная репутация, являвшаяся одним из фундаментальных критериев отбора на службу[1403]. Так, с помощью протеста чиновник сохранял право на занятие другой должности, переходя «в резерв». Именно этому и призвана была, на мой взгляд, послужить запись в протоколе Парламента, констатирующая незапятнанную репутацию смещенного чиновника. Косвенно, но весьма красноречиво об этом свидетельствует формуляр уже упомянутого письма с разрешением короля принять к рассмотрению жалобу отстраненного чиновника. В нем само отстранение новым назначением квалифицируется как «великий ущерб и бесчестие ему», а отказ в иске — «еще большим ущербом и бесчестием, если ему будет отказано в нашей милости и защите суда»[1404].

Таким образом, процедура отстранения не в результате должностного преступления, а по «воле монарха» и с фиксацией протеста, констатирующего отсутствие «ущерба правам», апеллировала к несменяемости, поскольку потенциально сохраняла за смещенным чиновником право на занятие другой должности. Об этом шла речь на собрании Штатов в Туре в 1484 г.: сам автор «Дневника» Жан Масслен напомнил о королевских указах, благодаря которым смещенные без причины чиновники могли быть восстановлены в должностях или сохраняли потенциальную возможность судебным путем (justitia via) вернуться на службу[1405].

Следовательно судебный путь предусматривал не столько восстановление на отнятой должности, сколько право получить другой пост, если король по каким-либо причинам желал чиновника заменить. Право оспорить смещение являлось, таким образом, составной частью принципа несменяемости чиновников. Возникновение фактической несменяемости и оформление гарантий на занимаемую должность привели к складыванию своеобразных владельческих прав на долго и безупречно исполняемую службу.

В формулах писем о назначении на должность примерно на рубеже XIV–XV вв. появляется предписание «ввести во владение и сейзину службы» (en possession et saisine dudit office). В этой формуле соединялись два разных концепта владения, взятых из римского и из обычного права. Сейзина как форма владения означала в Средние века передаваемое вассалу фактическое держание «по праву давности» (земли, недвижимости или иных прав), но без права собственности на них[1406]. Основанная на фактическом владении, сейзина была неприкосновенным правом, которого нельзя было лишить без веских и законных оснований. Таким образом, с помощью этой формулы ординарные службы передаются во владение, а чиновники впоследствии именуются их «владельцами» (possesseurs)[1407]. Однако это владение принципиально отличалось от позднейшего, возникшего после учреждения «полетты», права чиновника на должность, которую он теперь покупал и не мог быть с нее смещен. В исследуемый период это, скорее, фактическое (как и несменяемость) владение, не закрепленное никаким легитимирующим актом, кроме сложившейся бюрократической практики. Как и в случае с феодом, владелец не мог быть лишен службы, если соблюдал все условия контракта с королем. Владение подкреплялось оформлением корпоративных бюрократических правил карьерного роста чиновников, выраженных в своеобразной форме cursus honorum во Франции исследуемого периода.

Правила карьерного роста

Оформление бюрократических и корпоративных правил карьерного роста сыграло существенную роль в становлении института службы[1408]. Наличие подобных стратегий, остающихся еще слабо исследованными, было мной обнаружено при изучении истории самого крупного ведомства короны Франции — Парламента в первой трети XV в. Анализируя политику верховного суда в сфере комплектования и конструируя логику разрешения возникающих конфликтов за должности, я столкнулась с существующими четкими правилами продвижения чиновников внутри корпорации[1409]. Вне зависимости от личных достоинств кандидата и ранга его покровителя, в том числе внутри парламентской корпорации, путь карьерного роста был к XV в. предельно отлажен. Любой, приходя на штатную должность советника Парламента, поступал вначале в Следственную палату, где набирался необходимого опыта судебных расследований. Когда же освобождалось место в Верховной палате, собственно выносящей приговоры в последней инстанции, то в нее попадали из Следственной палаты или Палаты прошений в строгой очередности — по выслуге лет (selon ancienneté/selon l'antiquité)[1410]. Соблюдению ее способствовали также определенные места, которые занимали советники в залах своей палаты в соответствии со сроками службы, так что самые почетные места отводились старейшим членам корпорации[1411]. Такое правило «рассадки» наглядно демонстрировало очередность и закрепляло ее в памяти. Таким образом, стаж работы в Парламенте являлся пружиной карьерного роста чиновника, и потому за подсчетами сроков службы строго следили, а секретари неизменно указывали в протоколах время службы чиновников как мерило их статуса[1412].

Важно обратить внимание на то, что стратегии карьерного роста не прописаны были ни в одном ордонансе и должны расцениваться как собственно чиновное изобретение, очевидно, вытекающее из универсальных корпоративных правил. Показателем приверженности парламентариев этому «золотому правилу» карьерного роста является и выявленное мной