Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зуек выйдет из меня самого, т. е. сделает то, что я делаю повседневно: старый мир мне служит как подмостки, как возбудитель для постройки своего собственного мира, для понимания духа видимой жизни, т. е. человеческой души, за всякой живой тварью или созданной вещью. Зуек - это буду я со своей «воробьиной гипотезой».
18 Ноября. Морозно без снега, но солнечно и весело.
Удалось купить белую булочку. Мы ее разделили на три части. Наслаждение было после черного хлеба, но... вспомнились наши обжоры-купцы и подумалось: далеко не уйдешь с таким наслаждением.
Читаю понемногу Джона Голсуорси «Сагу о Форсайтах».
Все-таки теща героически борется за свою индивидуальность. Нас поражает, как это она могла сохранить после всего нетронутым это свое какое-то глубокое властно-мещанское «я» и остается в неприкосновенной сущности.
Думаю, что в прогрессе человека - не фактическом (какой тут прогресс!), а потенциальном - чувство собственности должно перерождаться в служение.
363
И у нас в мире сейчас идет спор американцев с нами: они за собственность (личность), мы за служение (общество). Мы впереди.
Но вот вопрос: не пережив чувства собственности, не воспитав себя на служение ей (т.е. себе), можно ли перейти к служению обществу?
В нашем примере пока мы видим на каждом шагу рост неуважения к государственной собственности (массовое воровство, «блат»). Очень просится на язык: Colchosia (latifundia) perdudera Russuan (Italian). Боюсь, что скоро будут на улицах городов ловить беглецов из колхозов и возвращать их обратно.
Вчера банщик, худой, голый, с пояском на бедрах, Егорушка, рассказал, что его дедушка под Зарайском лишился хлеба и иждивенческой карточки, а ему 90 лет, пройдет и упадет. - Вот бы, -сказал Егор, - вам туда поехать, посмотреть на него. - Зачем? -Книжку написать. - Да что же туда писать? - Как что: живой же человек, неловко. Напишите, что ежели курице отсечь голову, будет другая курица, а человек не курица, с человеком так нельзя поступать.
Ах, Андрюша, Андрюша, вспомнил я своего племянника-коммуниста... Слышишь ли ты этот голос народный, на котором воспитывалась наша интеллигенция и создала прославленное во всем мире искусство как образ поведения? Вот что разделяет нас с тобой: не можем мы умириться с этим, а вы именно через это должны перейти, тут между нами абзац, точка по ту сторону и тире: мы остаемся на точке, а вы начинаете с новой строки.
Число на молитву: число и дела (какая это сила!).
19 Ноября. Снежная метель. Написал VIII главу. Думаю о смене родового (собственнического) чувства служебным (та же сила). Телеграмма от Вани: задерживается, мать в больнице. Масло украли. Подозрение на тетю Машу. Звонок Фадеева: явиться завтра в 1 дня («Берега», книга в «Сов. писателе», шофер, Литфонд). Ляля подала в
364
группком. Отказался смотреть на повешенных (фильм Нюрнбергский), боюсь, что останется в глазах.
«Канал» движется хорошо. Верю, что по этому каналу выберусь в море из своих болот.
20 Ноября. Ясно, мороз, резкий ветер. Зима.
Фадеев весь опух от пьянства. Ничего не понял в моей вещи, ничего не принял. Пахнуло отдаленнейшими временами марксизма, когда я его пережил и вышел на волю. Так вот та самая неволя мысли от Ульриха (1898 г.) до РАППа и оказалась без изменения до нынешнего дня. И какие поганки вырастают на этой почве, посмотришь только на них: Субботский, Лебединский, Кирпотин, Пузырь (все забываю его фамилию) и великое множество шкрабов марксизма, и все евреи! Если что выходит живое из этой сети, то берут или натурой (наивностью), или понимая марксизм как путь заграждения, который умело можно обойти. И мне он не мешал, пока я, умница, не полез прямо на колючую проволоку.
21 Ноября. Михайлов день
Ясно, морозно, злой ветер. Зима. -17.
Несильный [удар] от свидания с Фадеевым. Надо, впрочем, радоваться, что, проглотив пилюлю школьного марксизма, успел отстоять свой сборник в «Советском писателе» - раз, и возбудить ходатайство о шофере - два.
Читал в Б[ританском]С[оюзнике] речь Эттли* и понял, что в точности у нас большевики, у них меньшевики.
Завидую Михалкову, который, смеясь всем животом, схватил все ордена и все блага советской жизни. Дивный плут!
Национальное, русское все наше выметается, но из него выбирают что-то (напр., Пушкина). Просеивают через
* Клемент Эттли - премьер-министр Великобритании, британский политик, который сменил Черчилля в 1945 году.
365
какое-то сито русскую культуру еврейские шкрабы марксизма.
22 Ноября. Большой мороз. Тихо. Земля еле прикрыта снежком.
На слова Эттли о свободе индивидуума, свободе слова и
демократии отвечать можно так же, как меньшевизм; они точно так же говорили и на их слова не посмотрели, потому что свобода слова приводит немедленно к зависимости. Принцип свободы индивидуальности нашел смерть свою в мировой войне. И точно так же теперь устанавливается принцип свободы коллектива, который должен процвести, увянуть и найти свой конец так же, как нашел конец свой принцип свободы индивидуальности.
Необразованный и талантливый парень Фадеев силен только тем, что необразован и тем самым смел, и может говорить авторитетный вздор.
Страшный суд.
Все, все у нас на земле, и не когда-нибудь, а сейчас, о чем только ни подумает человек - все уже есть и делается возле него. Так и Страшный суд: чем же это не страшный суд, как судят теперь. Вы не смотрите на тех, кто судит, что какие это, мол, судьи, Сашка с Ивашкой - знакомые человечки. На них не смотрите, через них только судят незнакомые судьи, и вы сейчас отвечаете не за свои лично грехи, а за грехи тех, кто вас породил.
Когда пришла «Аврора» и против Васильевского острова дала залп по Зимнему дворцу и потом пришло утро, октябрьское хмурое и сырое, то в эту природную хмарь вмешалось особое человеческое чувство сомнения, страха и чего-то еще такого похожего на то чувство, когда тебя ведут на суд и ты идешь, а судей нет: вместо судей люди, которые не знают сами, что делают. Тебя выводят к ним, но ты из-за них не видишь судьи, и они спрашивают, а отвечать тебе некому. Тут в этом чувстве Октября и было начало конца света. И это теперь продолжается, переходит
366 на другие страхи. И люди теперь только тем и заняты, чтобы
