Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Но всего того было еще не довольно. Сим образом обеспокаиваемо было наше тело; но присовокупиться к тому надлежало еще такому ж или злейшему беспокойству душевному. Не успел я только отпустить домой лошадей своих, как поражает слух мой такая всеобщая молва, разнесшаяся тоща вдруг во всей Москве в народе, которая потрясла всею душою моею и заставила тысячу раз тужить о том, что я услал лошадей своих. Заговорили тогда вдруг и заговорили все и вявь о невероятных и великих успехах злодея Пугачева; а именно, что он со злодейским скопищем своим не только разбил все посыланные для усмирения его военные отряды, но, собрав превеликую почти армию из бессмысленных и ослепленных к себе приверженцев, не только грабил и разорял все и повсюду вешал и злодейскими казнями умерщвлял всех дворян и господ, но взял, ограбил и разорил самую Казань и оттуда прямо будто бы уже шел к Москве, и что самая сия подвержена была от соумышленников с ним ежеминутной опасности {См. примечание 4 после текста.}.

 Теперь посудите сами, каково было мне тогда, как я все сие вдруг услышал, и в такое время, когда мысли о Пугачеве не выходили у всех у нас из головы и мы все удостоверены были, что вся подлость и чернь, а особливо все холопство и наши слуги когда не вявь, так втайне сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей взгоревшейся искре произвесть огонь и полымя. Пример бывшего незадолго в Москве страшного мятежа был у нас еще в свежей памяти {В 1771 г. во время чумы в Москве было восстание, во время которого был убит архиепископ Амвросий (см. примечания после текста), Болотов рассказывает об этом в письме 151–м.}, и мы не только подобного тому ж опасались, но ожидали того ежеминутно. Глупость и крайнее безрассудство нашего подлого народа была нам слишком известна, и как при таких обстоятельствах не могли мы на верность и самих наших слуг полагаться, а паче всех их и не без основания почитали еще первыми и злейшими нашими врагами, а особливо слыша, как поступали они в низовых и прямо тогда несчастных местах со своими господами, и как всех их либо сами душили, либо предавали в руки и на казнь злодею Пугачеву, то того и смотрели и ждали, что при самом отдаленнейшем еще приближении его к Москве вспыхнет в ней пламя бунта и народного мятежа. И как не сомневались, что в таковом случае первое устремление черни будет на дом главнокомандующего тогда Москвою князя Волконского, сей же дом находился близехонько подле нашей квартиры, и для безопасности вся площадь пред ним установлена была пушками, — то не долженствовало ли все сие приводить нас в неописанный страх и ужас и подавать мне повод тужить о том, что я поспешил отсылкою лошадей своих в деревню и остался в Москве с одним только, и к тому же не слишком надежным, человеком, и чрез то лишил себя средства и возможности при первом появлении и начала мятежа, бросив все, ускакать в деревню. Словом, мы все почитали себя в таком случае погибшими и не знали, что делать и к каким мыслям прилепиться. Я не рад уже был ни волости, ни чему и несколько раз твердил только, кабы знато было да ведомо сие, то и не подумал бы изо двора ехать.

 В сих неизобразимых трудах и телесных и душевных беспокойствах не знаю истинно, как могли мы проводить несколько дней сряду, в которые не только трудная, но и наискучнейшая работа продолжалась: ибо письма было так много, что со всем поспешеннем своим не могли мы инако как в несколько дней все дело наше кончить. Но как бы то ни было, но мы, наконец, его кончили и князю все написанное представили, который был тем крайне доволен и меня очень за то благодарил. А как по счастию и он к тому времени собрался и готов был совсем к отъезду, то, севши с ним в карету, и полетели мы из Москвы неоглядкою, и я не вспомнил сам себя от радости, увидев себя в поле и от ней удаленным.

 Но как письмо мое достигло до обыкновенных своих пределов, то дозвольте мне на сем месте остановиться и в окончание оного сказать вам, что я есмь, и прочая.

Декабря 28–го дня 1808 года.

ДЕЛА ПО НОВОЙ ВОЛОСТИ

ПИСЬМО 172–е

 Любезный приятель! Как я должен был быть князю проводником и мне хотелось показать ему сперва худшие места волости, а там мало–помалу довесть и до лучших, то и повел я его не большою Каширскою, а той дорогою, по которой возвратились мы с Шебашевым в Москву, дабы провезть его сперва в село Покровское с деревнями, как отдаленнейшую и ближайшую к Москве часть волости Киясовской. И как нам до сего надлежало ехать сперва несколько десятков верст по большой Коломенской дороге, то наехав верст за двадцать от Москвы, при берегах Москвы–реки и прекрасном положении места построенный вчерне и не отделанный еще совсем преогромный каменный дом, стоящий в запустении, любопытствовал я узнать, какое бы сие здание было и для чего, по употреблении на построение оного толь многих коштов и трудов, было наконец брошено и находилось в прежалком положении? Мне сказали, что место сие называется Люберицами, что принадлежит казне, что здание сие воздвигнуто по повелению наших монархов, восхотевших основать себе туг загородный увеселительный дом и отделать сад, который действительно тут находился; но для неизвестных причин остался так вчерне и не отделанным, и что уже многие годы стоит в запустении {Речь идет, видимо, о развалинах разрушенного в XVIII в. дворца Меншикова. Из кирпичей дворца была выстроена сохранившаяся до сих пор церковь Преображения.}. Я дивился, сие услышав, и жалел о употребленных тщетно толь многих трудов и убытков. Но сколь мало знал я тогда, что некогда достанется и самому мне трудиться и хлопотать над построением дома несравненно еще величайшего, но подвергнувшемуся после таковому ж несчастному жребию.

 По привезении князя в село Покровское и по пересказании ему всего относящегося до сей части волости, приехали мы в село Малино. Сие полюбилось князю уже более. Тут встретил князя начальник сего села с старшинами, и князь не мог селу сему довольно налюбоваться. Было оно почти наилучшее и многолюднейшее селение во всей волости, и народ в нем был трудолюбивый и занимающийся не только земледелием, но и самою мелочною торговлею и разными промыслами, и потому многие из крестьян жили в изрядных домах и были довольно достаточны. Все сие князю полюбилось и было очень приятно, а особливо примеченное добродушие жителей оного. Все они чрезвычайно радовались, узнав, что продаются они самой государыне, и потому принимали будущего своего главного командира с оказанием возможнейших ему учтивств и почестей.

 Осмотрев сие знаменитое село, поехали мы в село Спасское и расположились в находящемся там деревянном домике для отдохновения и провождения одних или двух суток в оном, ибо тут надлежало нам обстоятельнее осведомляться о межевых спорах. Князь приказал тотчас призвать к себе наилучших и старейших из крестьян для расспрашивания оных, а между тем, будучи до садов превеликим охотником, пошел тотчас со мною в тамошний сад. Осматривая оный, удивился и князь великому множеству вишенных дерев, а того более страшной на них завязи вишен.