Сломленный бог - Гарет Ханрахан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Присутствие Ран-Гиса скребло в подсознании, но не слишком назойливо. Она догадывалась – хотя это из области, в которой разбиралась не она, а скорее Эладора, Мири или кто-то еще, – что дело в согласованности с божеством. Шпат – не бог, однако если прищурить внутренний глаз, то довольно-таки смахивал на повелителя Гиссы. Может, эффект наждачки возникал от трения между остаточной святостью Кари и иносвященными местами, куда ее заносило. Чем более бог несхож, чем враждебнее настроен, тем ощутимее трение.
Если бы только Шпат помог ей в этом разобраться. Святому свойственно не осознавать, какие мысли и впечатления взаправду твои, а какие текут от богов. Тем не менее длинный список причин, отчего святость – говно, загодя пополнился и «риском непроизвольного возгорания от трения».
Вещь номер два. Ходить по городу оказалось очень просто, потому как граждане Гиссы были, как правило, невменяемы, шатались кругом, как лунатики, обменивались бубнивыми молитвами. Создавалось впечатление, что Ран-Гис несогласия не терпит и любой, кто спорил со сверхъестественным тираном, давным-давно получил нишу в стене.
Пользуясь невниманием большинства населения и их неспособностью отличить реальность от памяти о былом, Кари незаметно шныряла повсюду. В этом «городе» были свои пустые участки, постоянные шрамы, что передвигались наряду с остальным бродячим метрополисом. Она полагала, что это районы, сметенные Божьей войной. В них никто не обитал, и она сворачивала туда, когда возникала необходимость прятаться. Засиживаться там, впрочем, не стоило – в таком районе тени были холодны как лед и высасывали тепло из крови.
Кари руководствовалась догадкой, что Ран-Гис, если захочет, выследить ее сумеет, но, пока его не дразнить, она в безопасности – как любой в этом призрачном городе истовых психов, на полях кошмара посреди Божьей войны.
Ее отчасти интересовало, кем был Ран-Гис – не бог, а человек, ставший Его святым. Сомнительно, что от смертного там много осталось: тело лишь инструмент, канал между богом и этим миром. Полый внутри. Интересно, радовался ли он, принимая эту участь, как верный последователь бога Гиссы, надеясь, что будет возвеличен, а не съеден заживо? Или был подвергнут перерождению насильно и с ужасом осознавал, что с ним происходит? Или знал правду, знал цену, но все равно выполнил долг? Ближе к концу, когда Шпат по-настоящему ослабел, чудеса взымали с него тяжкую дань. Останься Карильон в Гвердоне, Шпат поглотил бы ее? Она всегда считала, что самопожертвование – цветастое слово, означавшее «сдаться». Но если выбор только таков – согласилась бы на это она, чтобы не дать ему умереть? Если бы по-другому никак нельзя было защитить людей, за которых она отвечала?
Из бездонного кладезя ужасных мыслей, что зародила в ней Божья война, выплеснулась еще одна: что, если так оно и работает и именно так будет со Шпатом? Она съездит в Кхебеш, найдет способ помочь ему выжить – а через несколько лет ее пустая оболочка начнет пускать слюни, как святой Ран-Гиса, а по Новому городу будут бегать безголовые с нацепленными камнями? На этом отрезке жизненного пути понятия Кари о приемлемом и нормальном несколько сбились, но она отдавала себе отчет – так нельзя.
Третью вещь она узнала на следующий день, после полудня.
Сюда заявился Артоло.
«Лунное Дитя» – гигантский корабль, но налегке он просто мчался через океан. Грохот алхимдвигателей и дикая качка палубы воодушевляли Артоло. Если закрыть глаза, можно представить себя на драконьей спине.
Он не спал. Ни разу с той первой ночи на борту. Сон Кракена подступал слишком мощно, затапливая мозги образами ишмирского бога. Артоло не хотел быть зачарованным Кракеном. Избранником ему не быть, но и на колени он больше не встанет. Это Кракен – его орудие. И жрица, Дамала, орудие тоже.
Цель ясна. Сначала найти Карильон Тай, женщину, что сгубила его жизнь, а потом ее уничтожить. Умертвить медленно. Задушить. Переломать окончательно и бесповоротно. Он распнет ее на форштевне «Лунного Дитяти», грозный знак – так будет с каждым, кто покусится на Артоло из…
Нет. Просто Артоло. Артоло теперь один. Артоло, Пиратский Король. «Лунное Дитя» он возьмет на войну. Оснастит вооружением и покажет этим трусам из Лирикса, что такое истинный морской разбой. А то и сплавает в Гвердон, и поставит город под факелы. Спалит целый мир.
Дамала говорила – а может, ему пригрезилось, – что они идут по следу ведьминой лодки. Ведьму тоже ждали мучения. Он собирался своими новыми руками – сноровистыми, бескостными, нечеловеческими руками – заварить ее в прежний костюм, залить изнутри жидким свинцом, а потом утопить. Прадедушку он застрелит и установит драконий череп тоже на носу корабля. Он будет ссать этому миру в глаза, давить любое живое создание, пока не сравняет чаши весов и все вокруг не познают страдания, какие уже познал он!
В моменты некоторого просветления он думал о сыне, о Вире. Думал о жене, Лоранне. Не мог припомнить их лиц. И ладно – главное, они не в этом аду. Они в безопасности на другом конце света, в Гвердоне и Лириксе. Никто не причинит им вреда. Весь вред уже причинили ему.
Дамала говорила, что добыча уже очень близко. И ночью вместо сна он обходил палубы «Лунного Дитяти». Обследовал просторные пещеры грузовых отсеков – их полагалось заполнить бочками с Прадедушкиным илиастром. Однажды набрел на какого-то палубного матроса и душил его, пока мальчишка не отрубился, потом привязал к ногам свинцовый груз и выкинул за борт, а сам при этом выпевал псалом на незнакомом языке Ишмиры.
На следующий день морской след Карильон оборвался. «Лунное Дитя» курсировало вдоль побережья, пока впередсмотрящий не углядел ведьмину лодку. В малюсенькую бухточку большому кораблю не войти, поэтому Артоло приказал команде плыть на юг, параллельно цепи гор. На якорь стали в первом заливе, который нашли, и ждали указаний.
Ждали знамений.
Артоло сошел на берег, взяв с собой Дамалу и отряд Эшданы. У солдат тряслись поджилки выдвигаться на Божью войну, но стоило Артоло принести одного в жертву Кракену, как остальных обуяла смелость. На берегу виднелся любопытный след, будто нечто выползало из океана. Они двинулись по нему до Эрефиса и отыскали в грязи отпечатки ног двух женщин. Артоло лег на землю и по-собачьи лакнул
