Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

все-таки обратилась, ее после беседы с тамошним начальством почему-то не потянуло (возможно, потому, как впоследствии подумал Михаил, что тот институт был много дальше от ее дома, а она всегда после работы спешила к своим старикам). Поэтому их знакомство ко взаимному удовольствию продолжилось. И Саша была первой после Марины, кому Михаил давал частями читать свою философию. Однажды, возвращая ему прочитанное, Саша сказала: «Я просто любовалась вашей логикой!» Сказано это было по делу, и Михаил был доволен вполне уместной похвалой. Сашу давно интересовали эзотерические учения и астрология, и Михаил много почерпнул для себя из пространных бесед с ней. Внешность у Саши была располагающая – красивое удлиненное лицо с большими выразительными карими глазами, прямые черные волосы собраны в гладкую прическу и хвост, изящная тонкая и высокая фигура со стройными ногами и (Михаил не мог не испытать сожаления) маленькой грудью. Но все равно было видно, что любить ее можно не только за ум. Тем не менее Михаил никогда не ощущал к ней труднопреодолимого влечения. А потому его прямо-таки изумили два видения, которые пришли к нему, как когда-то с Наташей, НЕ ВО СНЕ. Эти видения возникли перед его глазами ни с того, ни с сего, сами по себе, буквально на пустом месте, особенно учитывая то, что в мыслях Михаил ни разу не представлял ее обнаженной или в соитии с собой. Он при этом видел себя и Сашу вроде как по телевизору, у которого выключен звук. Саша полулежала в постели на белой простыне, головой и торсом на подушке, поверх которой лежал веер черных распущенных волос. На ней не было никакой одежды. Она с открытой радостной улыбкой смотрела в глаза Михаилу, а он смотрел то на ее лицо, ставшее сейчас еще прелестней, то на нежную, едва наметившуюся грудь, но почему-то не на лоно. Во время всего видения не было произнесено ни слова. Михаил мог с уверенностью утверждать, что ни ее, ни его губы не шевельнулись, не попытались что-то произнести. Все свелось к взаимному созерцанию. Кстати, сам Михаил был одет. Он воспринимал ожидающую женщину как девушку, только-только вышедшую из отрочества, но все-таки уже знающую, чего она от него ждет.

Размышляя потом об этом видении, Михаил твердо знал, что перед тем не думал ни о Саше, ни о сексе с кем бы то ни было, тем более с ней. Никакая случайная ассоциация в его мозгу не могла быть поводом для того, чтобы он представил себе такое. Да и прежде он не испытывал к ней вожделения. Неужто это было послание ему из ее мечты? Ведь не раз и не два вскоре после его появления в секторе у Саши ее подчиненные одна за другой тихо исчезали из комнаты, оставляя их наедине (как подозревал Михаил, это делалось не столько для того, чтобы не мешать своей молодой, но довольно требовательной шефессе насладиться его обществом, сколько для того, чтобы удрать с работы на какое-то время по своим делам в полной уверенности, что им за это не нагорит). Так вот, именно в те минуты созданного ее сотрудницами уединения, когда Михаил оставался сидеть на том месте, которое было впереди – сбоку от Сашиного стола и продолжал разговор, не давая воли своим рукам, ее руки непроизвольно тянулись в его сторону и пальцы, не доходя до цели, словно перебирали что-то невидимое, пока Саша их не убирала, но вскоре ее руки еще и еще раз повторяли прежний путь. Он удерживался, потому что не собирался ни кружить ей голову, ни лезть руками под юбку, тем более что в комнату в любой момент мог войти кто угодно. Сама же Саша была слишком хорошо воспитана, чтобы самой сделать первый шаг к нему, если ей и впрямь хотелось сближения. Но руки ее проявляли своеволие – или она сама не желала их унимать.

Примерно двумя месяцами спустя Михаилу довелось изумиться еще сильнее. Новое видение представляло собой оживленный диалог, но опять с выключенным звуком. Это было настоящее немое кино. Мимика лица позволяла понимать, что Саша о чем-то увлеченно говорит, да и сам Михаил чувствовал, что отвечает ей и что-то произносит. На сей раз они оба были вполне одеты, сидели в мягких креслах vi¢s-a-vis по сторонам разделяющего их низкого круглого стола. Этого интерьера Михаил прежде не видел. Беседа была явно дружественной, полной симпатии. И вдруг Михаил увидел, как он сам, ни на секунду не отвлекаясь от разговора, расстегнул ширинку и абсолютно спокойно выпустил через нее наружу свой напряженный член. Сашенька в свою очередь этому совсем не удивилась и, не запнувшись, продолжала увлеченно говорить. Демонстрация члена вовсе не стала для нее неожиданностью. Было очевидно также, что тема и ход разговора делали совершенно естественным и уместным поступок Михаила, хотя для него как раз в этом заключался основной парадокс и главная загадка. Все дело было в том, что Михаил НИКОГДА не доставал перед женщиной член, чтобы соблазнить ее, и вообще НИКОГДА не представал в таком виде перед дамой, если не был с ней близок раньше, вообще без одежд.

Кроме того, его очень удивило, что член был напряжен, а сам Михаил не ощущал ни возбуждения, ни, тем более, никакой переполненности желанием близости с Сашей. Просто так среди приятной светской беседы вдруг взять и достать? Нет, ничего такого он не знал за собой, хотя от людей, бывавших на Кубе, и слышал, что там подобным образом мужчины пытаются заинтересовать собою понравившуюся женщину. Но ведь сам-то он не был кубинцем и даже никогда не представлял себя одним из них.

И еще. По всему выходило, что ни Саша, ни он не усмотрели в этом никакой пошлости. Сашины глаза продолжали сиять точно так же, как сияли до этого, ее увлеченность разговором и воодушевление не изменились – точно так же, как не изменилось настроение и самочувствие Михаила – он это определенно знал. Так что это было? Новый сигнал с ее стороны? Новый зов? И таков был его собственный отклик? Невероятно!

Михаил не стал рассказывать Саше о видениях. Он молчал до того дня, когда пришел к ней прощаться перед увольнением из института, молчал и потом. А при прощании он впервые поцеловал ее, притянув почему-то к себе не за плечи, а за гибкую талию, и, еще не успев прижать ее к себе, успел подумать, что вот так же привлек к себе прекрасную княжну Мери герой нашего времени Печорин, когда они верхами перебредали поток. Потом, когда Саша сама прильнула к нему и ответила своими губами, он понял, что поцелуй получился скорей любовный, чем дружеский и прощальный. Но и здесь сексуальное возбуждение не захватило его.

Казалось, Михаил имел достаточно оснований полагать, что Сашенька любит его. Он еще не раз целовал ее при встречах, когда заходил повидаться в старый институт, а затем и при прощаниях, в том числе когда провожал в район ее дома. Именно в район дома, а не до дому, так как Сашенька неизменно уклонялась от его попыток проводить ее до подъезда. У Михаила создалось впечатление, что она боится случайно попасться с ним на глаза своим родителям, хотя его звонков домой по телефону совсем не стеснялась. Обычно трубку брали отец или мать. Голос отца сопровождали нотки старческого дребезжания, и он чем-то напоминал Михаилу голос его бывшего начальника и учителя Николая Васильевича Ломакина. Материнский же голос, тоже немолодой, был полон такой всегдашней любви, теплоты и нежности к дочери, что этого нельзя было не заметить: «Лапушка! Подойди к телефону! Это тебя!»

Пожалуй, именно эти два голоса и объяснили Михаилу причину решимости Саши посвятить себя не мужу, а родителям – они больше нуждались в ней, чем она нуждалась в муже, который мог ей наделать детей, а она не хотела рожать детей для жизни в тоталитарном обществе – этого она не скрывала.

После выхода его книги по специальности Михаил подарил ей экземпляр. Оказалось, что кроме Сашеньки книгу прочел и ее отец, который тоже работал в системе научно-технической информации. В результате Михаил получил от этого семейства еще один комплимент. – «Папа сказал, что до сих пор никто не мог объяснить ему одну вещь (Саша не сказала, какую), А в вашей книге он нашел объяснение, которое его вполне удовлетворило». Михаил тогда понял, что мнение отца для нее значит очень много, и что похвала отца автоматически означает похвалу и от нее.

И все же при всей естественности потрясающей теплоты и любви в отношении ее родителей к дочери оно казалось Михаилу достаточно эгоистичным. Она обслуживала все хозяйство, совершала покупки – и за всем этим у нее само собой куда-то в будущее, а то и в никогда отодвигалась мысль о собственной семье. Пожалуй, в свои двадцать восемь лет она уже привыкла обходиться без секса и даже без мечты о нем. Несмотря на посетившие его видения Михаил все же склонялся к убеждению, что и его Сашенька тоже не любит –