Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

следовало приплюсовывать к семнадцати. Итого двадцать один. Двадцать один метр Михаил при собственной скорости, без учета переносной скорости потока, около трех с половиной метров в секунду мог пройти за шесть секунд. Это было на секунду дольше времени сноса к стене. – «Значит, номер не пройдет?» – подумал он. Но ведь байдарка уже будет разогнана спутной струей еще на подходе к стене, и дальше в потоке тоже будет составляющая скорости вдоль стены. Неужели это не позволит выиграть не только секунду, но и две? Ведь еще какое-то время понадобится для того, чтобы компенсировать отклонение корпуса байдарки от стены градусов на 20-30, чтобы замедлить свал к стене. «Думай получше и решайся!» – приказал он себе. Сбоя от своей психики Михаил не ожидал. Сколько раз в критические моменты на маршрутах на него находило особое состояние, когда, зная об опасности, но отрешенно думая только о том, что надо стараться сделать во что бы то ни стало, он успевал это сделать. Значит, стыдно будет и сейчас не рискнуть. Михаил напомнил себе, что если не успеет проскочить мимо ниши, придется кувырнуться. Очевидно, напоминание об этом дало ему сил развить достаточную скорость после прыжка с последнего слива на самом большом возможном удалении от стены. Когда Михаил увидел, что приблизился к стене на пять метров, он отвернул нос байдарки от нее градусов на 30 и тем почти наполовину уменьшил скорость сноса. Он вложил всю силу в греблю, не будучи уверен, что проскочит опасное место в оставшиеся несколько секунд. Краем глаза он видел, что ниша уже осталась позади, но вся длина прижимной скалы еще не кончилась. Когда расстояние до нее уменьшилось до полутора метров, он изогнулся к ней и сделал быстрый укол веслом, отпираясь от камня, одновременно нажав педалью руль влево, чтобы случайно не повернуться от этого укола носом к стене. Наконец он понял, что маневр удался, и дальнейший путь до конца участка был уже много проще, но и там Михаил не сбавлял внимания, хотя греб уже не через силу, пока не прибился к берегу перед следующей шиверой. Вот тогда только он ощутил, сколько нервов потребовало от него выполнение намеченного плана. Пожалуй, решение пройти вдоль этой прижимной стены было в этом походе самым рискованным и трудным. Сколько еще подобных задач он мог решить, не допустив ошибок ни при планировании, ни при прохождении? Было ясно, что не бесконечно много. Терпение Господа Бога могло истощиться в любой момент. Однако сознавать, что пока еще удаются такие вещи, Михаилу было приятно. Не желая вернуться в молодость, он все-таки хотел поступать по-молодому. Без этого благоразумная старость не выглядела особенно достойной. И не потому, что без риска ничто не щекотало нервы, а потому, что без рисков не протекала нормальная жизнь, а жить, пока живешь, хотелось полноценно – и в старости в том числе.

Тем не менее, он задумался, стоит ли сегодня после такой встряски продолжать сплав, и в конце концов решил устроить себе часовой перерыв, а тогда и решить, хватит ли ему этого для отдыха. Он снял с себя «мамбрин», поясничный бандаж и рубаху гидрокостюма и полез вверх посмотреть, нет ли здесь жимолости и, на всякий случай, места для палатки.

Через час с небольшим он все-таки отправился дальше. Глядя перед тем со своего склона на другой, под которым находилась прижимная скала, он так и не понял, как тут проходила компания Игоря. Их «Таймени» были длиннее «Рекина», вертеться на них в узкостях на слаломной трассе было сложнее, а вдоль стены, как казалось Михаилу, они вряд ли решились бы пройти. Впрочем, он мог и ошибаться. Ведь у них были экипажи из двух человек, они могли развить большую скорость или, на худой конец – провести байдарки на страховочных концах мимо стены вдоль противолежащего берега. Однако, как бы то ни было, прижим их не остановил и для ремонта они тут явно не задержались.

Следующий порог оказался не сложным. После беглого просмотра с берега Михаил быстро прошел его. Дальше потянулся большой плес, что казалось странным, ибо ущелье по-прежнему было стиснуто понизу крутыми скалами. И, с одной стороны, это было хорошо, потому что позволяло расслабиться, а с другой – и не очень здорово, потому что отсутствие видимого уклона на плесе означало, что где-то его подпирает порог с крупным локальным перепадом. Скоро все сомнения в этом отпали, и порог оказался действительно хорош. Главный слив находился по центру.

Струя в нем шла с высоты полутора метров вниз и наскакивала на скальную плиту, отбрасывающую воду вверх-вдаль. По бокам от главного слива было спокойней, особенно справа, но дальше шел резвый слалом по шивере. Медленно проходя мимо нее и стараясь запомнить хотя бы границы участков, где надо было маневрировать, чтобы перейти с одного фарватера на другой, Михаил досмотрел шиверу до конца и столь же медленно, думая, как проходить, вернулся обратно.

Он решил скользнуть с главного слива вбок, чтобы не приложиться днищем к трамплину прямо под ним. Проткнув косой вал, байдарка послушно миновала плиту, а там пошло – то прямая гребля, то поворот, то уход к дальнему берегу, то возвращение в центр.

Наконец, шум и кипение вод осталось за кормой. Еще одним рискованным местом на пути к Марине стало меньше. – «Сколько их еще осталось впереди?» – силился вспомнить он. Выходило порядком, но уже меньше того, что было пройдено до сих пор. Однако это все еще была даже не середина пути, а просто большая часть сложных препятствий. На сегодня Михаил не ставил себе задачу пройти весь каскад из восьми известных по отчетам порогов, но, тем не менее, он осилил его весь и тем самым вполне заработал дневку. Место для бивака нашлось рядом с последним порогом. Уже поставив палатку, Михаил обнаружил несколько ниже по течению бивак, где останавливалась компания Игоря. Три палаточных площадки, свежие щепки около кострища говорили об этом достаточно красноречиво. Следов, свидетельствующих о сложном ремонте, видно не было. Это улучшило настроение Михаила. Значит, у них все шло путем. Следовательно, и ему можно было перестать думать об их проблемах.

Подступал вечер. В одной отсыревшей под гирокостюмом одежде сделалось прохладно, но Михаил решил переодеться только на ночь, зная, что, вертясь у костра, к тому времени успеет подсохнуть. Однако засиживаться у огня под ветром, несмотря на исчезновение гнуса, его не тянуло. Почистив зубы и умывшись, он залез в палатку, а там в тепле пуховика и «слоновьей ноги» с полным правом отдался бездумью и покою. Так прошло несколько минут. Затем, случайно вспомнив, что где-то вдали идет другая жизнь, протянул руку вбок и нащупал маленький радиоприемник. Щелкнул выключатель, раздался чуждый миру здешних звуков раздражающий шум. Подкрутив ручку, Михаил наткнулся на политические новости, хотя искал не их, а какую-нибудь успокаивающую или разумную музыку. От программы новостей он не ждал важных сообщений. И действительно, вполне ординарные события подавались ведущими и комментаторами как чреватые угрозами в самом скором времени, из чего явствовало, что все власти всегда и непременно были глупы, и только одни журналюги и приглашаемые ими к микрофону люди чего-то стоили. В головах этой публики царил невообразимый нигилистский хаос. На любую идею, на любое предложение у них находилась только отрицательная реакция. Они давали в эфир только негативные и катастрофические прогнозы, причем последним отдавали явное предпочтение. Раздувание тривиальных событий до масштабов сенсации стало самым обычным делом. Смесь сообщений о нарушениях прав человека, о неисполнении государством его обязанностей, о всеобщей коррупции и крушении нравственных основ, о геноциде нации, о гибели отечественной промышленности, сельского хозяйства и вообще экономки, о кризисе деторождения, культуры, науки – все вроде бы действительно важное (и действительно важное – без дураков), но опошленное, нелепо раздутое, без вскрытия действительных основ безобразий, поскольку весь этот поток грязи выливался в интересах одних групп подлецов на другие группы подлецов, которые также не оставались в долгу – и все это превращалось в привычную жвачку для обывателей – для их пересудов и дальнейших извращений ими смысла. Фактически пресса подхлестывала негативное развитие страны, а не содействовала улучшению ее положения.

Особенное кипение в прессе происходило вокруг национальных проблем и проблем сохранения единого великого государства. Вот уж, воистину, где шло в ход все, кроме разума! Права на личные свободы мешались с правами народов на самоопределение. Признанная международными актами территориальная целостность существующих государств бездумно противопоставлялась столь же международно признанному праву отдельных народов на государственное самоопределение.

Короче, принципиальные недостатки и пороки юриспруденции в области международного права многократно умножaлись, доводя суть отношений между разными категориями субъектов этого права