Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

Нужно иметь знание об этой «калечинке», начинать излечивать ее, иначе она приобретет неоперабельную форму – «свою Родину-душу предать» – станет не следствием, а источником, рассадником розни. Родина – это не только территория, а общность, духовная традиция, подвижнический путь вверх. Без нее человек неполный, с трещиной. Таким же становится и общество.

Скляр передал очень важное ощущение сопричастия внутреннего мира человека, его микрокосмоса и большого внешнего космоса. Человек не осколок, не блуждающий атом, отделенный от всего прочего, он единосущен своей Родине, которая в этом единстве становится его душой, а все вместе – световым столбом, обращенным к небесам. Музыкант раскрывает философию единства, которая является духом отечественной традиции: человек ведет свою жизнь-битву в составе полка, где и Бог, и ангелы, и святые, и братия. Путь вверх пронизывает всё и всех, соединяет – это солнечный луч и ветер, поднимающий вверх. Это единство становится сияющим, светоносным. Предательство, открывающее рознь, выбрасывает человека из этой целокупности, делает по-настоящему увечным, производит тьму. Необходимо стремиться к достижению этого переживания единства, состояния полка.

Захару приходится ругаться. И его можно понять. К примеру, в колонке «Давайте жить розно» он пишет, что «никакой дружбы больше не будет».

На сайте «Русская планета» он опубликовал колонку «Квиты» с предложением «давайте поругаемся». Повод: фильм режиссера Александра Прошкина «Райские кущи», который «о стране, полной нелюдей и стукачей, – речь там, естественно, шла о Советском Союзе послевоенного времени». Захар пишет про «нарочитую мстительность к советской эпохе». Свою статью он завершает так: «Пока вы внутри “советского” жили, уважаемый режиссер, фильмы у вас были в тысячу раз лучше. Вы тогда несколько раз были великим режиссером. А сейчас вы невесть кто.

Извините, конечно, что я не испытываю должного уважения к вашим сединам.

Вы же не испытываете никакого уважения к столетию, откуда я родом, где родились и прожили свою честную и вовсе не рабскую жизнь мои деды и бабушки.

Так что – квиты».

Тенденциозность душит талант, комплексы убивают творчество.

Прилепин воинственен, когда речь идет о безусловных ценностных категориях, таких как род, семья, Родина, вера. Эмоции Захара понятны. Он хорошо помнит то время, когда всё это было оболгано и растоптано, поэтому его долг сейчас – защищать. Причем всеми доступными способами, в том числе и с оружием в руках.

Это тоже традиционная отечественная поведенческая модель, ведь ее составляли далеко не только нестяжатели-молитвенники. В его страстных речах – дух православного подвижника, ратующего вовсе не за рознь, а ведущего жесткую полемику с языческим зловерием, с искажениями и ересями, идолами восприятия, облученными кривдой.

Это страстный полемический и воинственный дух государственника Иосифа Волоцкого. Как и он, Прилепин обличает ереси и пишет публицистикой своего «Просветителя». Преподобный Иосиф писал, что не принимает покаяние еретиков и отступников, обреченных на смерть, в силу их неискренности. О грехах следует «сказать прежде, не дожидаясь обличающего и осуждающего». Разве это не про то, что «дружбы больше не будет»?

Тот же Иосиф Волоцкий приводил свидетельство Иоанна Златоуста о том, что «не следует или ненавидеть какого-либо человека или творить ему зло, даже если это нечестивый или еретик, – до тех пор, пока мы не получаем от него душевного вреда». Прилепин видит этот вред, говорит о нем. Это уже не «калечинка», а идолы-истуканы, которых следует сбросить в Днепр, куда их и послал в свое время равноапостольный князь Владимир. Следует преодолеть инерцию контртрадиции, говорить не о розни, а о крепости.

Или вот тот же преподобный Иосиф Волоцкий в тринадцатом слове «Просветителя» набросился на новгородских еретиков и, ссылаясь на Иоанна Златоуста, пишет: «Когда же увидим, что неверные и еретики хотят прельстить православных, тогда подобает не только ненавидеть их или осуждать, но и проклинать, и наносить им раны, освящая тем свою руку».

Здесь уже действует принцип не подставить другую щеку, а «если же придется и побить его, не отвращайся – ударь его по щеке, сокруши его уста, освяти руку свою раной». Это о хулящих Сына Божьего. У Прилепина подобная логика включается в отношении возводящих хулу на Родину, народ, семью. В отношении их следует не подставление другой щеки, не прощение, а жесткая ответная реакция, потому как не пресеченное вовремя предательство будет нести еще больший вред.

Далее преподобный, транслируя Златоуста, продолжает: «Умоляю не объединяться с ними ни в пище, ни в питье, ни в дружбе, ни в любви, ибо поступающий так отчуждает себя от Христовой Церкви. Если кто-либо и проводит житие ангельское, но соединяется с еретиками узами дружбы или любви – он чужой для Владыки Христа». Собственно, этому следует и Прилепин, говоря, что «никакой дружбы больше не будет». По сути, сейчас он выполняет функцию православного проповедника, ведущего непримиримый диспут с разного рода ересиархами. И брань эта бескомпромиссна, потому что он чувствует ответственность, и его слова не просто досужая риторика. Только речь у него идет не об основах веры, не о защите Православия от искажения, а об основах отечественной культуры, русской жизни и государственности, хрупкость которых при нынешних вызовах он ощущает.

В книге «Не чужая смута» Захар пишет о необходимости закрыть тему раскола по линии патриоты – либералы: «Никакого раскола нет. Мы вообще живем в разных мирах, числимся по разным ведомствам и в гости друг к другу не стремимся».

«Нам больше нечего обсуждать», – формулирует он развод в той же «Не чужой смуте». Эта книга о надежде, которая возникла после десятилетий потери почвы. И с теми, у кого эта надежда пропала, он не собирается ничего обсуждать, говоря про две расы, которые «иной крови. Разного состава».

Формулировка о коренном и принципиальном различии – это не манифестация вражды.

Хотя вот, оказывается, были и другие ожидания. Что он всех примирит, слепит этакого Тяни-толкая или Франкенштейна, в котором бы вполне уживался патриот с либералом и не возникало бы никаких ментальных особенностей психики.

«Ну да, мне, например, хотелось думать лет пять назад, что мой добрый приятель Захар Прилепин, – это человек-мост, один из тех, кто соединяет собою такие взаимно непримиримые, но такие зеркально схожие, такие живущие на разрыв, но такие нерасчленимые, сиамские берега – берега русских „либералов“ и „патриотов“; а Прилепин с тех пор не только выбрал свой берег из двух, но и многое сделал для того, чтобы берега эти отодвинулись друг от друга на максимальное расстояние», – пишет Александр Гаррос в своей книге «Непереводимая игра слов». Наверное, Саша Тишин должен был и дальше выслушивать рассуждения Безлетова, с чем-то примириться, где-то поддакнуть. Смотришь, и Безлетов воспринимал бы его по-другому, за равного. Но всегда возникает момент,