Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

время, когда можно было что-то исправить. Достоевская «духота» тотальна, герою везде душно: на улице, в квартире, внутри себя: «на душе такая сухость, такая тоска, и подташнивает немного», «всюду было переслащенное огромное солнце», «лето в этом году сбежало из ада». От этой жары возникает ощущение хаоса, личной раздробленности. Внутренняя сущность героя расползается, как пальцы на ногах женщины-убийцы, которые в финале зеркально трансформировались в грязные пальцы героя, похожие в темноте на червей…

Но это не атмосфера преступления и даже не кипящая сковорода адского пекла. Это атмосфера «недо»: недобытия, недоростков, недочеловека… Сам герой – почти воплощение гоголевской формулы пошлости «ни то ни се», он будто в сомнамбулическом сне бессмысленно носится по вертикали и горизонтали текстового пространства.

Семантической парой жаре у Прилепина выступает водная субстанция: вода, дождь, грязь, пот, теплое пиво, слезы, сперма, кровь. Лужи, в одну из которых он упал после избиения у площади Трех вокзалов. Река, на другой берег которой надо переплыть, но и там может таиться смерть, как в случае с рыбаками, которых перебили таинственные «недоростки» перед штурмом города во вставной новелле.

Причем вода в романе всегда подвержена действию жары. Пиво нагревается, пот выпаривается. Это создает ощущение липкости. В повести дважды возникает фраза: «Как липко всё вокруг».

Проявление липкого, обволакивающего – грязь, болото, «непреходящее кислое болотное марево» – своеобразная инерция повседневности, средоточие пошлости, убивающей всё живое и производящее чувство «постыдной гадливости». В этом болоте теряешь сам себя. Выбраться можно только благодаря детям, «по тропкам оставляемым ими… там, где они светлыми пяточками натоптали…». Герой же и здесь сжигает мосты: практически предает своих детей, лишая себя надежды на спасение.

Атмосферу гадливой липкости добавляет еще и секс, через него также происходит растрата внутренней сущности героя, которая будто вытапливается из него. Герой изменяет супруге, ищет блуд. Вокзальная проститутка привлекает его тем, что похожа на жену. Он ищет подобия, обезьян. В метро познакомился с Алькой, которая стала его любовницей. Не будет большой натяжкой сказать, что в нее у Прилепина трансформировалась святая блудница Соня Мармеладова. Показательно, что они познакомились на эскалаторе: один поднимался, другая спускалась, а когда он повернулся, чтобы посмотреть, показала язык. Собезьянничала. Алька – пародия. Она не спасает героя, не вытаскивает его из той воронки, скважины, в которую он погружается. Они идут разными путями: вверх-вниз. Она лишь помогает герою соскальзывать еще глубже.

«Нескладеха» Алька – существо из недобытия, зеркало мира подмен, где вместо любви покупаешься на пустую страсть. Как в чайнике у нее никогда не было воды, так и отношения с ней не спасают героя, а еще более расшатывают, растрачивают его сущность.

Важное место в повести занимает «одноклассник», «родственник» главного героя – большой человек во власти Велемир Шаров, к которому в юношеском возрасте пристало прозвище «Вэл». Он своеобразный теневой герой «Черной обезьяны». В нем, безусловно, угадывается главный государственный идеолог нулевых и дальний родственник Прилепина Владислав Сурков.

Поступками Шарова «движет близкая к идеальной целесообразность». Эта целесообразность заточена на то, чтобы «с имеющимися средствами и с наличным человеческим материалом» добиться «наилучшего результата». Качество материала может быть любым, даже «чудовищным», но это никак не влияет на результат. Нет никакой разницы, псих ли тот или министр, торгует ли он человеческими органами или сбивает насмерть людей. Это не аномалии, а общие симптомы мировой пандемии.

Шаров у Прилепина – персонификация высшей целесообразности, которая силится сорганизовать недобытие. Недаром он пользуется исключительно наличным человеческим материалом, который невозможно исправить, невозможно спасти, трансформировать во что-то лучшее. Вот поэтому в книге и появляется признак «недоростков», которые одновременно являются плодом воображения героя и конструкцией Шарова.

По большому счету Шаров недалеко ушел от чиновника-философа Безлетова из романа «Санькя». Тот заявлял: «Здесь нет ничего, что могло бы устраивать. Здесь пустое место. Здесь даже почвы нет… И государства нет». Только он говорил, что людям надо дать дожить «спокойно по их углам», потому как «народ… невменяем», а основной тезис Шарова – «ломать». Собственно «пустое место» Безлетова это и есть «недобытие» героя «Черной обезьяны». Философия безлетовского нигилизма сменяется целесообразным прагматизмом. Воспринимая реальный мир как пустоту, большой государственный человек попросту играет с ним, собирает конструктор, замысливает книгу. В чем-то схожую книгу на Соловках пишет начальник лагеря Федор Эйхманис («Обитель»).

Мир «Черной обезьяны» в какой-то мере – это книга, которую хотел написать Шаров. Эксперимент над человеком с привкусом шаровской высшей целесообразности. Герой, сам того не ведая, погружается в чужой лабораторный эксперимент, становится подопытным. Недобытие героя – «книга о человеке», которую Шаров проецировал в реальность.

Пустыня недобытия «Черной обезьяны» наполнена «недоростками», которые появляются то там, то тут, одновременно являясь чем-то фантомным, подобным мамлеевским и елизаровским человеко-чудовищам. Как отметил сам Прилепин в одном интервью, это дети, «изуродованные аморальностью мира». Ростки обыденности, ее «недо». «Потаенная мечта героя “Черной обезьяны” – в том, чтобы они пришли и уничтожили его самого» (http://www.izvestia.ru/person/article3154897). В этом уничтожении – спасение от себя, своей внутренней черноты и внешней липкости. К слову сказать, так же самоубийственно ведет себя и тот же Артем Горяинов из «Обители»…

«Недоростки» в возрасте от семи до семнадцати осаждают город во вставной новелле. Их отцы «мягкие, как гнилые яблоки». «Недоростки» не умеют воевать, но «у них страха никакого». Они направляются неизвестно кем – высшей целесообразностью? В финале новеллы отец мальчика, потерявший остатки чести, узнаёт сына, который подхватил венок и меч «недоростков». Большой человек во власти Велемир Шаров вырос без отца и призывает сломать догму «всевластия седых»…

«Недоростки» – разновидность казней египетских. Они символизируют распадающийся, беспочвенный мир. По словам Милаева, Бог не может самолично наказать, истребить человека. Он не поручает и «погрязшему в грехах человеку самому же истребить человейник», только «безвинные, не вкусившие плода – и напрочь лишенные жалости» – дети могут это сделать. Возможно, это и есть высшая целесообразность, которой руководствуется, которую пытается уловить, прочитать Шаров. Через этих безвинных детей может произойти обновление мира, впавшего в инерцию декадентского текста. Они – чаемый дождь, который бы омыл, очистил сухое пекло реальности.

«Недоростки» – это черная обезьяна героя, закоулки и тупики его сознания, а также проект почти идеальной целесообразности, который реализуется в обществе. Образ-символ «недоростков» – фантом героя, мозги которого сварились в духоте, как яичный желток. Так он выдумал другой «ад, взамен собственного». Он сам конструирует внешний мир по подобию внутреннего, поэтому и реальность для него становится символической. Она как вывернутая наизнанку душа.

Обезьяна – то, во что трансформируется человек, теряя человеческое и становясь своей карикатурой. Причем для потери человеческого не обязательно совершать откровенно дурные