Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

пролистал текст по диагонали, но имеет свое мнение и желает на всякий случай наморщить нос. Наринская отказывает «Обители» в звании большого романа, ощущая себя, по всей видимости, раздатчиком подобных званий. Есть у нас такие персонажи…

Сам автор запустил применительно к своей книге эпитет «авантюрный», не в последнюю очередь для того, чтобы заинтриговать – ведь читатель клюет на захватывающий сюжет. Это определение романа подхватил Лев Данилкин (http://vozduh.afisha.ru/books/obitel-zahara-prilepina-lagernyy-ad-kak-model-strany). До Данилкина саратовский критик Алексей Колобродов тоже назвал «Обитель» романом «приключенческим, авантюрным» (http://www.svpressa.ru/culture/article/85562). Данилкин отмечает, что главный герой Артем «везучий, как бывают везучими герои авантюрных романов». Рецензия критика называется «Лагерный ад как модель страны», на понятии ада он и концентрируется. Ад в романе – это «самодельный, доморощенный Ад, парадоксальным образом выглядящий как без-пяти-минут-утопия», «ад, в котором проводится не только антропологический, но и экономический эксперимент по созданию уникальной, высокоэффективной формы хозяйствования в тяжелых климатических условиях». Отмечает Данилкин и полифоничность книги, где десятки героев-идеологов, и у каждого «своя неопровержимая правда». Всё-таки подобное определение книги достаточно односторонне. Сам автор замечает, что на Соловках был не только ад – там была жизнь. Да и говорить про героев-идеологов – обеднять книгу. Все-таки персонажи романа не ходячие идеологические концепции, они вводятся в плоть книги не для того, чтобы высказать те или иные сентенции. Они в нем живут, и развертывание их линии жизни в романном пространстве показательнее любой концепции, любой идеологии.

Данилкин, так же как и Максимов, не стесняется своего восхищения романом, который именует «“мгновенной классикой”, с момента публикации». Единственная его претензия – к главному герою, к его характеру, который на всем романном протяжении остается неизменным. Это отчасти верно. Артем Горяинов будто оправдывает свою фамилию, которая висит над ним злым роком. При этом почему-то вспоминается герой шукшинской «Калины красной» Егор Прокудин по кличке «Горе». Ожидалось всё же определенное преображение героя по ходу повествования. Вместо этого он топчется на месте, растрачивает себя и даже теряет лицо. Он так и остался человеком без прошлого и будущего. Хотя читательские надежды, что всё это не так обреченно, присутствуют. Однако надежды надеждами, а писательская правда – совершенно другое.

Относительно Артема Горяинова сокрушается и Яна Жемойтелите из Петрозаводска: «Буксует роман, его герой откровенно неинтересен, мелочен» ((http://vedkar.ru/kultura/recenziya-sverxcheloveki-i-karliki). Критик восклицает: «Что он вообще умеет, на что способен, кроме сексуальных подвигов? В некоторый момент это понимает и Галина, именно что Артем – ничтожество». Чисто женский взгляд. Схожим образом, кстати, критиковали героя книги Алексея Иванова «Географ глобус пропил» и фильма Александра Велединского Служкина. Как и Служкин, прилепинский Артем пребывает в ожидании чего-то большего, но это большее не произошло, так как нет поступка, одна инерция. Думается, не случайно идея написать книгу пришла на Соловках, где Прилепин был вместе с Александром Велединским, который готовился к съемкам своего «Географа».

Подзаголовок рецензии писателя и публициста Дмитрия Володихина – «”Обитель” Захара Прилепина как христианский роман» (http://www.foma.ru/prilepin-obitel.html). У Данилкина, как мы помним, роман «авантюрный», у Володихина же он «глубоко христианский», это «история покаяния». По мнению автора, «стержень всего повествования – крайнее обнажение того, как суть человеческая, как самая сокровенная часть души человеческой, измаравшись, испакостившись, все-таки взывает к Богу: ответь же Ты мне, ну что Ты молчишь?».

Любопытно и утверждение: «Прилепин, человек левых убеждений, хотел бы дать свирепствам советской власти оправдание. Хотя бы такое – она-де бич Божий, народ наш получил ее “по заслугам”». Но эти свои желания автор какими-то титаническими усилиями обуздал и не сделал из романа идеологический лубок.

Герой книги Артем Горяинов, по мнению Володихина, – «никто». Возможно, потому, что в романе о покаянии он так и не решился на этот шаг, отверг его. Гоголевский Чичиков, а то и Хлестаков – ни то ни се. Авантюрист – ведь многие воспринимают роман как авантюрный. Едва ли. Горяинов в борьбе, в сомнениях, это мятущаяся душа. Говорить, что он «никто», уже с одних этих позиций будет неправильно.

Рецензент «Газеты» Полина Рыжова называет Артема «человеком без свойств», который «не обременен какой-либо четкой системой ценностей». В силу инфантильности у него отсутствует «намерение выбирать между белым и черным» (http://www.gazeta.ru/culture/2014/04/14/a_5992013.shtml). Но с другой стороны, в хаосе лагерного мира, в который он погружен, это черное и белое не всегда четко обозначено, всё очень зыбко, переменчиво, возможно, поэтому герой и не спешит с этим выбором.

Критик из Краснодара Алексей Татаринов называет «Обитель» «радостным» романом (http://www.kublog.ru/blog/Litkritika/4321.html) и связывает это с приближением Прилепина к своему пику мастерства. Главный же герой, по мнению Татаринова, «волевой персонаж, цепляющийся за жизнь, прославляющий ее своим крепким телом, но пытающийся при этом не стать сволочью, – вот герой, которого уважает Захар Прилепин» (Дмитрий Быков напишет, что этого героя автор как раз не уважает). Волевой никто – если совместить реплики о Горяинове Татаринова и Володихина. При этом вопрос воли в романе неоднозначен: личная воля здесь моментально теряется, когда на первый план выходит общая надличностная воля.

Наверное, вся проблема Артема в том, что у его линии жизни есть предопределенность, как и у страны, символом которой Соловки являются. Что бы он ни делал, он не смог преодолеть этот рок. Слишком сильно к его телу пристает тюленья чекистская куртка, которую он в финале вывернул наизнанку. Если Соловки – образ России, то Артем становится образом Соловков. И, будучи этим образом, он не может совершить покаяние, не может взять Евангелие из рук «владычки» Иоанна. Хотя сам индивидуальный Артем Горяинов всеми силами к этому стремится. Лично он покаялся через свои страдания, путь которых в полной мере должен был пройти.

При этом Татаринов отмечает, что у автора проблемы с композицией «с кульминацией действия, смазан финал». Сравним, что пишет Володихин о композиции романа: «Книга получилась пестрая, перекошенная, жуткая, языки смыслов не образуют в ней стройного здания, вылезают изо всех щелей, извиваются, жалят…» Сам автор в интервью газете «Ведомости» отметил, что «сюжет не придумывал, он складывался строка за строкой» (http://www.vedomosti.ru/library/news/25537101/intervyu-zahar-prilepin-pisatel?full#cut). Возможно, отсюда и переживание пестрой до хаотичности композиции – кардиограммы прилепинского письма. Хаотичная композиция – это еще и отражение фантасмагории изображаемого мира. На усиление содержательного плана играет не смазанный финал, как считает Татаринов, а множественность финалов.

Может быть, ответом на претензии к композиции будет сериальность, которую увидели в романе некоторые рецензенты. Появились версии, что роман восходит к «модной традиции американского сериала» (http://www.gazeta.ru/culture/2014/04/14/a_5992013.shtml). Но здесь кто чем живет, кто что смотрит, тот с тем и сравнивает…

С другой стороны, критик Лев Пирогов утверждает, что «сконструирован роман просто. Одна сюжетная линия. Около десятка основных персонажей собраны вокруг одного главного. Каждый в той или иной мере “выразитель