Переплет - Бриджет Коллинз

Некоторое время мы молчим.

– Спасибо, – наконец произносит он.

– Понадобится больше денег – пришли записку. Мой адрес ты знаешь.

Он кивает. Мы долго смотрим друг на друга. Солнце за его спиной пылает, в щели между домами заливается красный свет. Свет блещет в его волосах. Алеет на его виске, скуле и кончике уха. Внезапно он улыбается мне – улыбка расцветает на губах так же неожиданно, как луч солнца возникает из-за туч. Она полностью меняет его лицо. Я не помню, чтобы кто-либо смотрел на меня так: ни разу в моей жизни не было такого. Закат вдруг кажется краснее, запахи копоти и парафина – острее, а пальцы сильнее болят от холода. Над нашими головами в трубе поет ветер. Скомканный листок бумаги шурша летит по мостовой. Гудит фабричный рожок.

Он протягивает руку и гладит меня по щеке.

Мое сердце гулко ударяет всего раз. Затем я отдергиваюсь. Вспоминаю слова бармена: по мне так лучше собой на углу торговать, чем своей памятью.

– В чем дело? Погоди, Люциан… Дарне.

– Я не за это предлагал тебе заплатить. – Не знаю, почему я так злюсь; можно подумать, раньше никогда не покупал проституток. Но его?

– Я не… Я вовсе не… – Он смотрит на меня, округлив глаза. Внезапно рот его кривится, и он начинает смеяться.

– Не трогай меня. – Я все еще чувствую его прикосновение на щеке, мягкое, как паутинка. И мне хочется, чтобы оно осталось там навек, но вместе с тем хочется, чтобы оно исчезло.

Он замолкает.

– Прости. Правда, извини меня. Не надо было…

– Меня не заботит, чем ты зарабатываешь на жизнь. И мне безразлично, за что тебя уволил де Хэвиленд. Я просто хочу, чтобы ты помог мне найти мою книгу, а потом оставил меня в покое.

Он открывает рот, но не произносит того, что хотел. Коротко кивнув, он разворачивается и уходит. Мне хочется повернуться и проводить его взглядом, но я сдерживаюсь, хотя это стоит мне больших усилий. Наконец его шаги стихают. Лишь когда он пропадает, я понимаю, как сильно замерз. Я дурак, что доверился ему. Не надо было давать ему денег. А может, надо было дать больше.

Красный свет солнца совсем поредел, и каждый камень на мостовой очерчен тенью. Ботинки скользят по тротуару. Под подошвами хрустит битое стекло. Перешагнув через полосу света, я оказываюсь на другой стороне улицы, где уже совсем темно. Светится окно лавки Фогатини, заклеенное газетой. Отсюда не так уж далеко до Элдерни-стрит с ее каретами и уличными фонарями. Кружит поземка на мостовой; холодный ветер хватает за щиколотки. Я шагаю как можно скорее, стараясь согреться. В мутных витринах переплетных мастерских проплывает мимо мое отражение, ссутулившееся от холода. Я вижу его краем глаза, и на миг мне кажется, будто оно – мой спутник, торопливо шагающий рядом.

Выхожу на Элдерни-стрит и останавливаюсь. Гляжу на ряды уличных фонарей и перила, отбрасывающие решетчатую тень на свежевыпавший снег. Окно де Хэвиленда светится. Должен же быть какой-то способ раздобыть этот ключ… Но если он не согласен отдать его даже за деньги… Я должен найти выход и обязательно его найду. Я что-нибудь придумаю.

Наконец холод заставляет меня повернуть к дому. Щека еще горит: прикосновение Фармера словно проникло мне под кожу. Я резко замираю на мостовой, глядя на последнюю полосу заката над горизонтом. За спиной шевелится тень. С глупой надеждой оглядываюсь, ожидая увидеть Фармера, но там никого нет. Я один.

XXIV

Утром все кажется серым, зернистым, мигающим, словно подступает мигрень. Когда я открываю дверь в отцовский кабинет, огонь в очаге трещит и пригибается на сквозняке. Мне тошно в этой комнате. Стены цвета запекшейся крови колышутся и смыкаются надо мной. Отец меня не ждет, насколько мне известно, но жестом повелевает садиться в кресло, даже не подняв головы. Я сажусь. Я плохо спал, висок и челюсть ноют от боли. Осторожно разминаю лицо, надеясь, что спазм пройдет.

– Люциан, мой милый мальчик, – наконец произносит отец, откладывая ручку и подняв брови. – Надеюсь, твое плачевное состояние не вызвано предстоящей женитьбой.

– Нет. Благодарю.

Следует пауза. Он ждет, пока я заговорю, и смотрит на часы.

Я глотаю слюну. Я репетировал всю ночь, но теперь не могу произнести ни слова. В темноте, пока все часы Каслфорда отсчитывали время, я мог думать лишь о предстоящей беседе с отцом, но сейчас заготовленные фразы застревают в горле.

– Отец…

– Возможно, лучше… – произносит он одновременно со мной, и мы оба замолкаем, неотрывно глядя друг на друга. Боль в челюсти простреливает в плечо.

Он откидывается в кресле и проводит пальцем под нижней губой.

– Мой мальчик, – говорит он, откладывая в сторону промокашку, – что бы ты ни хотел мне сообщить, я слушаю.

Я киваю, смотрю мимо него на обои и закрываю глаза. Кроваво-красные завитушки отпечатываются на сетчатке, как последнее, что увидел перед смертью покойник. Мысленно окружаю себя серой стеной, но с тех пор как я вчера повстречал Эмметта Фармера, мой старый метод не помогает. Все остается цветным, пульсирующим, кроваво-красным.

– Но хочу напомнить, что у меня не так много времени, – добавляет он.

Я заставляю себя посмотреть ему в глаза.

– Мне нужна твоя помощь.

– Неужели? – Взяв перо, он принимается крутить его между большим и указательным пальцами. У него спокойное, внимательное, даже заботливое лицо. Не знай я его, подумал бы, что он меня любит.

– Де Хэвиленд, – запнувшись, отвечаю я, – он…

– Да? – Отец не шевелится, но в его глазах проскальзывает любопытство.

– Он знает… у него есть…

– Что у него есть, сынок? – Он встает и кладет руку мне за плечо. Я чувствую удушливый аромат сандалового мыла. Смотрю ему в глаза. – Ты сам не свой, Люциан. Скажи, что случилось? Наверняка мы сможем все исправить.

Я делаю глубокий вдох. В трубу залетает ветер и нагоняет в комнату дым. Глаза начинают слезиться. Если кто и в силах добыть у де Хэвиленда ключ, так это мой отец. Но мне трудно сформулировать свои мысли.

– Его ученик сказал мне…

– Что? – Отец крепче хватает меня за плечо и тут же отпускает. – А, так вот в чем дело. Ты ищешь свою книгу, верно? Значит, ты все-таки ходил к де Хэвиленду… Ну что за двуличный тип! Что ж, тревожиться не стоит. «Лайон и сыновья» – весьма надежный банк, но если хочешь, могу распорядиться перевезти твою книгу к Симпсону.

– Не в этом дело. – Я замолкаю, увидев, как загорелись его глаза: в нем пробудился