Переплет - Бриджет Коллинз

Снова начинается снегопад. Пушистые снежинки слипаются по нескольку и, как перышки, проплывают мимо.

Я спешу к перекрестку с Элдерни-стрит, поскальзываясь на заледеневших лужах, спрятавшихся под свежим слоем снега. Кости от холода налились свинцом; идти тяжело, но я не замедляю шаг, пока не оказываюсь посреди Элдерни-стрит, в шаге от того места, где пересекаются Вокзальная улица и Рыночная площадь. Горят фонари. В центре улицы пробка из экипажей. Под портиком Королевского театра кучкуются проститутки, укутанные в плащи с оторочкой из крашеного кроличьего меха и линялых страусиных перьев. Одна из них машет мне рукой, но ее пробирает дрожь, и улыбка превращается в гримасу.

Я должен отправить записку Фармеру с указанием места и времени встречи. Лучше всего в полночь, в тихом безлюдном месте. Он не говорил, куда нам предстоит отправиться. Я планировал взять лошадей из наших конюшен, но сейчас возвращаться домой нельзя. Отец не должен меня увидеть – Эйкр наверняка расскажет ему про ключ. Мне нужно найти постоялый двор; там я смогу написать записку и отогреться, пока не настанет время уезжать. А лошадей можно взять напрокат в городской конюшне. Нащупываю ключ в кармане: он никуда не делся. Оглядываюсь и думаю, куда лучше пойти: в «Фезерс» или «Гросвенор». Но стоит чуть шевельнуться, и у меня кружится голова. Неожиданно накатывает волна тошноты. В желудке булькает кислота, поднимаясь к горлу. Я прислоняюсь к витрине ближайшей лавки и дрожу так сильно, что лоб бьется о заледеневшее стекло.

Даже если де Хэвиленд еще жив, ему осталось недолго. А все из-за того, что я рассказал отцу. Я мог бы предупредить де Хэвиленда, окликнуть его, но не сделал этого. Я беспомощно переминаюсь с ноги на ногу. Презрение к себе переполняет меня. Если я вернусь домой сейчас… Но мне страшно. Если отец узнает, что я солгал, и решит наказать меня… Однажды он уже грозился упечь меня в приют для умалишенных. И он не блефовал. При мысли об этом по спине бежит холодок. Почему я не герой? Почему я не из тех, кто готов был бы рискнуть собой, чтобы спасти де Хэвиленда? Но я не такой.

Дрожа, укутываюсь в пальто. Я должен был предвидеть последствия своих поступков. Но уже ничего не изменить. Я убил человека. Этот звук, когда Райт ударил его… и сдавленное бульканье, вырвавшееся из горла, когда де Хэвиленд вдохнул эфир… судороги, ужасное подергивание напряженных конечностей… Все это моя вина. Только моя.

Жду, пока пройдет дурнота. Взгляд проясняется. В витрине лавки разложены веером разноцветные перчатки. Они тянутся ко мне пустыми пальцами. Ужас стихает, сменившись притупленным чувством стыда. Так вот что чувствуют убийцы и трусы. Неудивительно, что я отправился к переплетчику. Если в моей книге есть нечто подобное, я обязан ее найти.

Теперь у меня есть ключ. Ключ, купленный ценой жизни де Хэвиленда.

Я вытираю рукавом лицо. Как бы страшно мне ни было, пути назад нет. Делаю глубокий вдох, поворачиваюсь и останавливаю экипаж.

XXV

Тем же вечером снег прекращается. Но ветер не утихает. Он разгоняет тучи, обламывает ветки деревьев и сдувает пыль с каменных плит, скрепленных известковым раствором. Когда я добираюсь до Рыбного рынка, на небе, залитом молочно-белым светом полной луны, не остается ни облачка. Рыночная площадь искрится под луной, будто пустая сцена, залитая светом прожектора. Сюда не доносится шум экипажей с главной улицы; его приглушают ряды домов. Тишину нарушает лишь отрывистый стук копыт. Мне не нравится ехать в связке со второй лошадью. Боюсь привлечь внимание; боюсь, что кто-то узнает меня и сообщит отцу. Но никто даже не смотрит на меня, кроме нескольких проституток у Королевского театра, оставшихся здесь в столь поздний час.

Происходящее так похоже на сон, что я отчасти не надеюсь встретить Фармера. Но он ждет меня под часами, как и условлено. Закутавшись в мое пальто, топчется на месте, чтобы согреться. Услышав топот копыт, удаляется в тень, но потом видит меня.

– Дарне, – произносит он, – я уже решил…

Фармер не договаривает и выходит на свет. Проворно вскочив в седло, он вырывается вперед, не говоря больше ни слова. Я щелкаю языком, погоняя лошадь, и следую за ним. Башенные часы бьют полночь.

Первые несколько миль пути я думаю лишь об одном – как бы поскорее выехать из Каслфорда. Каждый перекресток, закоулок и тень вызывают вспышки воспоминаний и зловещие предчувствия. Мне чудится звук удара металлической дубинки о кость и голос Эйкра, приказывающий остановиться. Я представляю, как Фармер падает с лошади, захлебывается кровью и бьется в судорогах, прежде чем лишиться сознания. Но вот мы проезжаем последние недостроенные дома на окраине, и я вздыхаю с облегчением. Воздух становится чище; в нем не чувствуется ни угольного смрада, ни фабричного дыма. За чертой города просторнее и светлее. Запрокидываю голову. На самом горизонте, куда не добирается свет луны, небо густо усеяно звездами.

Мы на краю леса. Тени ложатся на снег черными и серебристыми полосами. Впереди лес густеет, и тени углубляются. Дорога хоть и освещена, но справа и слева от нас тянется беспросветная тьма. Во мраке слышатся шорохи. Сверкают лисьи глаза. Мой конь догоняет лошадь Фармера и тихо ржет.

Мы едем рядом. Фармер все так же молчит. Лошади ступают медленно; ритм их шагов убаюкивает меня, и я почти засыпаю.

– Что случилось с де Хэвилендом? – спрашивает он.

В абсолютной тишине его слова звучат, как ружейный выстрел. Я машинально натягиваю поводья и чуть не останавливаю лошадь.

Фармер поднимает брови. Его взгляд прояснился, щеки порозовели.

Мой голос звучит хрипло и сдавленно, словно я заговорил впервые за несколько дней.

– А почему ты решил, что я все тебе расскажу?

– Ты можешь довериться мне. Терять тебе нечего.

– Неправда. Я могу все потерять.

– Не прикидывайся, Дарне. Я и так знаю о тебе больше, чем ты сам. – Он смотрит на меня с полуулыбкой.

Он прав. И, как ни странно, мне все равно, сколько он знает обо мне. Меня это больше не тревожит. Я отвожу взгляд. Черно-белый лес то расплывается перед глазами, то вновь обретает ослепительную резкость. Я слишком устал; больше нет сил лгать.

– Помощники отца усыпили его эфиром и хотят сжечь мастерскую. Вместе с ним.

– Что? – Фармер резко сдерживает коня.

Зря я ему сказал. Он таращится на меня, и в тишине я вижу, как изумление на его лице сменяется осознанием.

– Я не мог их остановить.

– Сжечь мастерскую? Целиком? А как же рабочие?