Судьба наизнанку - Дмитрий Селин

– Вы, товарищ Щербинин, наверное, понимаете причину, по которой вас сюда пригласили? – полуутвердительно спросил Сталин после небольшой паузы, заполненной звяканьем вилок и постукиванием ножей по тарелкам.

– Скорее всего, да, – ответил Михаил.

– Любопытно услышать ваше мнение об этой причине, – сказал вождь, не дождавшись продолжения ответа.

– Скорее всего, вас интересуют вопросы взаимодействия Харькова и Союза, в основном, конечно, военно-промышленные. Мне так кажется.

Сталин довольно улыбнулся.

– Нет, товарищ Щербинин, эти вопросы мы можем решать, и решаем в рабочем порядке. Скажите, есть ли у вас какие-либо претензии по заключенным договорам, комплектности и срокам поставок, условиям работы ваших представителей?

– Да так, в глобальном плане, в общем-то, нет. Мелочи, конечно, постоянно выскакивают, но мы их устраняем совместно с уполномоченными спецкомитета. Лаврентий Павлович может подтвердить.

Берия взглянул направо и, уловив какой-то не замеченный Щербининым знак, быстро ответил.

– За весь период сотрудничества, товарищ Сталин, инцидентов не зарегистрировано. Как по техническим вопросам, так и по кадровым. Все проекты выполняются согласно утверждённым планам.

Михаил наклонил голову, стараясь скрыть прорвавшуюся усмешку. «Все проекты» звучало громко, но реально к ноябрю смогли запустить только три – автомобильный на ГАЗе, модернизацию КВ и производственных мощностей на Кировском заводе, а также подготовку к выпуску ОБТ на Сталинградском тракторном, после пропажи «старого» Харькова оставшегося без какой-либо внятной перспективы, даже на ближайшее будущее. В Ярославле и на Урале всё ещё находилось на стадии проектирования и согласования.

– Хотите что-то добавить, товарищ Щербинин? – от Сталина не укрылось мимолётное движение лицевых мышц харьковчанина.

– Есть одна мелочь. Ваши местные работники, Лаврентий Павлович, иногда слишком рьяно выполняют свои обязанности. Вот недавно в Сталинграде, например…

– Позвольте, Михаил Анатольевич! – Берия аж пенсне поправил, – если ваши командировочные не помнят элементарных правил, объясненных им, кстати, ещё до приезда, то наши сотрудники всегда строго следуют законам и инструкциям.

– А что там случилось? – полюбопытствовал Молотов.

Пересказ в исполнении наркома и гостя изрядно развеселил собрание.

– Да, икра там хорошая, – вспомнил о былых царицынских подвигах Сталин, – хлеба мало было, пару раз только ей и питались.

– Предлагаю тост, – вылез вперёд Микоян, – за наше социалистическое сельское хозяйство!

Хозяин одобрительно кивнул головой, все дружно выпили и зашуршали в тарелках.

Задумчиво ковыряясь вилкой в фаршированной рыбе, Михаил старался незаметно поглядывать по сторонам. Вместе с ним за длинным столом свободно расположилось десять человек, не считая сидящего с выходящего к окнам торца Сталина. Если смотреть с его места, напротив разместились справа налево Молотов, Маленков, Вознесенский, какой-то смутно знакомый военный в высоких чинах и начальник сталинской охраны Власик. По его сторону стола расположились, опять-таки считая от вождя, Микоян, Берия, Калинин и незнакомец лет примерно тридцати пяти. Вот и вся компания.

Видимо решив, что гость успел утолить первоначальный голод, вызванный лёгким стрессом от высочайшего приглашения, Сталин приступил к основной части программы.

– Скажите, товарищ Щербинин, – вождь одновременно успевал набивать знаменитую трубку, – что вы думаете о самом факте вашего появления здесь, в это судьбоносное для нашей страны и всего мира время?

– Вас интересует физический смысл этого явления или, так сказать, онтологический? – уточнил Михаил.

– Любой, – вождь длинной спичкой разжег табак и сделал первую затяжку. Сквозь дым взглянул на задумавшегося Щербинина, – не спешите с ответом, нам интересно услышать ваше аргументированное мнение. Так, товарищи?

Товарищи всем своим видом выразили полное одобрение. «Вот собака» – нелицеприятно подумал о вожде Михаил – «философскую дискуссию решил развернуть на ночь глядя, марксист-самоучка. Теорию ему подавай!» Вслух же сказал совсем другое.

– То, что произошло это неестественным путём, сомнений не вызывает. Скорее всего, это результат некоего эксперимента существ, чьи возможности мы себе пока слабо представляем. Хотя кое-что можно предположить уже сейчас. Несомненно, это гуманоиды, подобные нам по строению органов чувств, способные воспринимать и обрабатывать информацию примерно на человеческом уровне. Что, собственно, странно.

– Почему? – задал наводящий вопрос вождь.

– Слишком велик разрыв между уровнем исполнения и последствиями данного, хм, явления. Существа способные манипулировать материей на таком уровне, не могут не просчитать всех последствий такого шага для человеческой цивилизации.

– О каких последствиях вы говорите, товарищ Щербинин? – Сталин усмехнулся, – Нет никаких последствий. Даже в капиталистических странах нет каких-либо апокалипсических настроений. Открытие Америки вызвало в своё время больший интерес, чем ваше появление.

Безапелляционность вождя несколько смутила Щербинина. Судя по радиоперехватам, на Западе тема иновременных пришельцев получила достаточно высокий рейтинг в общественном сознании. Не первый, но достаточно высокий. О чём он и сообщил собранию.

– Вот именно! Обсуждают, ноты нам всякие шлют. Так, Вячеслав? – Молотов сдержанно кивнул, – но что-либо изменилось, по большому счёту?

– С военно-политической точки зрения, – многое.

– И всё? – вождь внимательно смотрел Михаилу в глаза. Щербинин продержался какое-то время, но всё-таки отвёл взгляд

– Всё, – согласился он с генсеком ВКП(б).

– Марксизм не признаёт предопределённости и механической неизбежности судьбы каждого человека. Эта поповская басня давно выброшена нами на свалку истории. Марксизм изучает законы развития общества и эти законы всё так же действуют, направляя развитие производительных сил и общественных отношений, как в нашем мире, так и в вашем. Время не властно над ними.

Сталин сделал пару коротких затяжек.

– Возьмём для примера Англию. Продолжает работать промышленность? Продолжает, заводы и фабрики выпускают разнообразную продукцию. Сельское хозяйство снабжает страну продовольствием. Продолжается эксплуатация рабочего класса и сельских пролетариев. Присвоение прибавочной стоимости в интересах правящего класса никто отменять не собирается. Как год назад, десять и сто лет. Так что нового вы принесли в наш мир, товарищ Щербинин?

– Знания, – осторожно ответил Михаил, не совсем понимая, куда клонит хозяин Кремля.

– Практически всё, чем вы гордитесь, заложено в эти годы, – Сталин повёл трубкой куда-то в сторону, – от бытовой утвари до ракет и атомной энергии. Промышленная основа вашего мира покоится на индустриальном фундаменте тридцатых и сороковых годов. Совершенно нового у вас практически не появилось. Вот что удивительно. Вы не можете создать новые законы развития общества, но вы перестали их использовать! Ваше развитие практически остановилось!

– Так может в этом весь смысл нашего перемещения сюда, к вам? – крутя в руках пустой бокал сказал Михаил, – человечество ещё не прошло некую развилку и нам дали шанс отыграть всё назад и пойти другим путём.

Буквально по взгляду вождя бокалы снова наполнились терпкой, как летний воздух в субтропиках, Хванчкарой.

– Развилка, говорите? – Сталин посмотрел куда-то мимо Щербинина, – товарищ Капица недавно предоставил очень интересные соображения на этот счёт.

«Так вот это кто!» – вихрем пронеслось в голове Михаила, – «вот кого не ждал здесь увидеть, так это его. Он же ещё в Англии должен быть?»

Сидевший с края стола легендарный физик попытался привстать, но был остановлен движением держащей трубку руки.

– Под налитое вино не говорят, товарищ Капица. Сначала тост. За исторический материализм!

Общество не заставило себя ждать. Опустошив в очередной раз бокалы, собравшиеся за добрым столом вновь уткнулись в наполненные снедью тарелки. Возможно, в прошедшей реальности всё подобные собрания происходили как-то иначе, но сейчас Михаил не мог отделаться от ощущения, что абсолютное большинство собравшихся просто отбывает номер. Пьют, когда наливают и едят, что подадут. Чувствовалась витающая в гостиной некая механистическая, что ли, аура. Словно крутятся ещё бесшумно большие и маленькие шестерёнки в механизме исторического материализма, волею собравшего их конструктора обречённые на исполнение раз и навсегда заданного плана. Сам сидящий в президиуме стола демиург видимо тоже чувствовал нечто подобное, если судить по периодически бросаемым им на сподвижников взглядов, полных раздражённым недоумением.