На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров

кинте «Элиса» знали о попытках полиции отыскать в этом преступлении «след Советов». Слежка за посольством в очередной раз ужесточилась, приняв, по оценке Хомицкого, «совершенно наглый и вызывающий характер»: «Нас пытались изолировать от внешнего мира, запугать местных граждан, чтобы они, опасаясь за своё благополучие, перестали посещать посольство».

Так совпало, что именно в это время разведка[95] направила в Каракас оперативных работников для организации резидентуры под «крышей» посольства. В первом составе посольства разведчиков не было. Однако венесуэльская контрразведка уже тогда старалась вычислить, кто из русских «шпионит», используя дипломатическое прикрытие. Своей активностью выделялся Лев Крылов, но он уехал в Москву. Хомицкий, временный поверенный в делах, ограничивался посещением протокольных мероприятий и настораживающих «импровизаций» не допускал.

Новые сотрудники посольства осваивали работу по прикрытию, «практиковали» испанский язык, изучали обстановку в стране. Опыт работы за рубежом имел только резидент «Остап», – Виктор Глотов[96]. Его команда состояла из двух молодых оперработников и шифровальщика. По тем временам почти все испытывали материальные затруднения и, собираясь в командировку в Венесуэлу, влезали в долги, обещая вернуть деньги в первый отпуск. Шифровальщик Б. воспользовался другой возможностью, не постеснялся обратиться к начальству:

«Заместителю председателя КИ т. Савченко Р.С.

В связи с предстоящим выездом в долгосрочную загранкомандировку по линии 1 Управления прошу Вашего распоряжения о выдаче мне и моей жене экипировки из фондов Комитета Информации, т. к. приобрести её за личные средства возможности не имею. Конкретно из вещей нам необходимо следующее: пальто мужское, костюм, ботинки, 3 сорочки; пальто женское, костюм, ботинки».

Всё необходимое шифровальщику, конечно, было выдано.

После убийства Чальбо ситуация в Венесуэле оптимизма не внушала: были отменены конституционные гарантии, введена цензура, запрещены собрания, митинги и демонстрации. Ещё в мае 1950 года после крупной забастовки рабочих-нефтяников была запрещена компартия. Проверка кандидатов на вербовку из списка Центра показала резиденту, что продолжение их разработки бесперспективно. Причины варьировались: кто-то оказался «мелкобуржуазным оппортунистом», кто-то предпочёл карьеру в банке, забыв об убеждениях, кто-то стал на путь предательства.

Глотов возлагал надежды на Эрнана Тортосу[97], испытанного коминтерновского кадра, работавшего в тридцатые годы в Москве. Постановление о привлечении его к разведработе утвердил сам Судоплатов в мае 1940 года. Однако связь с Тортосой (псевдоним «Ромеро») так и не была установлена. Возобновление контакта предусматривалось через его отца, администратора фабрики шоколада «Ла Индия» в Каракасе, но тот ничего определённого о местонахождении сына не сообщил.

В феврале 1951 года в Каракас вернулся Крылов, чтобы заменить Хомицкого в качестве временного поверенного. На вопрос Глотова о Тортосе Крылов замахал руками:

«Не думайте с ним встречаться, это провокатор. За раскольническую деятельность был исключён из партии. Об этом я узнал ещё в первый приезд в Каракас. Старый член партии Фортуль рассказал, что однажды после того, как у него на квартире ночевал Тортоса, из его стола пропали важные документы компартии. Тортоса, кстати, многим рассказывал, что, будучи в Москве, поддерживал связь с НКВД. И никуда он особенно не пропадал, работает в страховой компании «Ла Превисора».

Крылову, который теперь возглавил посольство, хватило несколько дней, чтобы убедиться в том, что венесуэльские власти тяготятся присутствием «Советов». Беседы с официальными лицами по конкретным вопросам не приносили ожидаемых результатов: дипломаты словно наталкивались на глухую стену. Впрочем, так повелось с самого начала. За годы работы в стране посольству удалось осуществить только одну крупную торговую сделку: венесуэльские издатели закупили в СССР партию газетной бумаги на сумму в миллион долларов! В области культурного сотрудничества, где, казалось бы, шансов на успех было больше, подвижек тоже не наблюдалось, если не считать издание в Москве романа Рамона Диаса Санчеса «Мене»[98]. Соглашение о публикации произведений Ромуло Гальегоса было заключено значительно позже – из-за сложностей с переводом…

Правительственная чехарда в Каракасе затрудняла работу венесуэльских дипломатов в Москве, не способствовала проявлению с их стороны инициатив по развитию двусторонних отношений. Венесуэльцы ехали в далёкую Россию с опаской, зная, что там их ожидают не только сложные климатические условия и нелёгкие бытовые обстоятельства, но и «политико-идеологические» проблемы. По возвращении в Каракас некоторые венесуэльские дипломаты сталкивались с тем, что к ним «присматриваются» с точки зрения благонадёжности. Кое-кто из них по этой причине отказался от дальнейшей работы в МИД.

Между тем в «Элису» поступил ещё один «сигнал» о слежке. Невероятно, но факт: начальник Управления национальной безопасности Мальдонадо Парилья[99], встретив в апреле 1951 года на дипломатическом приёме Хулио Сесара Марина, президента Института культуры, рассказал ему «по дружбе», что наблюдение за советским посольством ведётся с секретного поста, расположенного в доме напротив! Глотов, узнав об этом, был поражён: для чего столь конфиденциальная информация доводится до сведения посольского руководства. Предупреждают о неизбежном разрыве?

И ещё: почему «сигнал» поступил через Марина? Откуда он взялся вообще? Почему ему доверили институт? Художник Габриэль Брачо, член руководства института, давно предупреждал посольство, что Марин, по всей вероятности, является засланным «казачком». Достаточно взглянуть на его круг общения. Брат служит в МВД, о чём Марин помалкивает. Сам Марин якшается с троцкистами, а жена работает в посольстве Чан-Кайши. Вдобавок ко всему супруги находятся в тесных отношениях с семьёй нынешнего венесуэльского посла в Вашингтоне. Слишком много настораживающих моментов! Брачо высказал мнение, что Марин проявит своё настоящее лицо в самые трудные для посольства дни. Надо лишь набраться терпения.

В эти же апрельские дни к Крылову пришёл его хороший знакомый Агустин Катала, владелец издательства «Авила Графика». Он рассказал, что прежде не печатал книг, которые могут нанести ущерб Советскому Союзу. Поэтому Катала изумился, когда к нему обратился русский эмигрант Мягкоступ, сообщивший, что намерен опубликовать в «Авила Графика» разоблачительный труд «В паутине коммунизма». Крылов поблагодарил издателя за полезную информацию. Само собой, что о Мягкоступе Крылов проинформировал МИД, откуда поступило лаконичное указание: «Примите шаги к недопущению издания антисоветской книги».

Крылов посовещался с Глотовым. Мягкоступ – личность для резидента известная: этот власовец прибыл в Венесуэлу после войны, занимается антисоветской работой, сколачивает организацию на этой почве. О своей будущей книге Мягкоступ уже успел рассказать в интервью журналу «Элите»: ещё не опубликовал книгу, а рекламу ей уже делал. Крылов и Глотов обсудили ситуацию и решили, что лучше действовать через Агустина. Он приобретёт у автора права на публикацию книг и потом затянет её выход в свет на неопределённое время. Если Мягкоступ осмелится опубликовать рукопись в другом месте, то Катала обратится в суд. Венесуэльские суды с решениями не торопятся, и если всё-таки вынесут сентенцию в пользу Мягкоступа, то, глядишь, к тому времени содержание книги устареет.

Катала приобрёл авторские права, Мягкоступ воспользовался полученными деньгами для переезда в США. О судьбе своего антисоветского опуса у издателя больше не справлялся. Другая жизнь, другие заботы…

В середине мая