На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров

Дипломатическое ведомство СССР было перегружено работой, и потому вязкие проблемы с открытием посольства в Венесуэле решались с трудом. Многочисленные «согласования в инстанциях» тормозили отправку персонала. Наконец, 11 сентября 1945 года «венесуэльцы» (как их «окрестили» в наркомате) отбыли через Нью-Йорк к новому месту службы.

Тем временем, в начале сентября 1945 года, из Боготы в Каракас был командирован 2-й секретарь советской миссии в Колумбии Алексей Антипов. Ему поручили встретить соотечественников, обеспечить их обустройство и контакт с властями. Однако из-за очередных проволочек приезд дипломатов задерживался, и Антипов вернулся в Боготу. Он снова прилетел в Венесуэлу 17 октября и в аэропорту Майкетия встретил основную группу сотрудников посольства (Ф. Требина среди них не было) и привёз их в отель «Мажестик», находившийся в центре Каракаса.

Худшее время для приезда дипломатов трудно было представить. Утром 18 октября в венесуэльской столице начались вооружённые столкновения между сторонниками генерала Медины и заговорщиками. В число последних входили офицеры, увлечённые националистическими идеями аргентинской Группы объединённых офицеров, и члены партии Демократическое действие, которую возглавлял Ромуло Бетанкур. Перестрелки, погромы в различных частях города, противоречивые слухи – сводки новостей по радио не давали ясной картины происходящего в столице. Антипов и его подопечные находились в самом центре событий: от отеля до президентского дворца Мирафлорес было не более пятисот метров.

По радио сообщили, что Медина капитулировал, передал всю полноту власти заговорщикам – Революционной хунте. Утром следующего дня к Антипову явился венесуэльский лейтенант и потребовал сдать ему всё оружие (!), имевшееся в распоряжении сотрудников посольства. Антипов заявил, что пишущие машинки с русским алфавитом – единственное оружие, которым они располагают, и стал настаивать на организации ему встречи с кем-либо из ответственных членов Революционной хунты для выяснения ситуации и планов новой власти по установлению дипломатических отношений с Советским Союзом, чтобы «незамедлительно проинформировать об этом товарища Сталина». Лейтенант не захотел брать на себя ответственность, заметив, что «хунта ещё не определилась с конкретным лидерством». Настаивать на досмотре багажа он не стал и исчез за дверью, предупредив, что «разговор не окончен». Визит этот обеспокоил Антипова, и он, получив у администрации отеля номер телефона посольства США, позвонил туда и поинтересовался, можно ли использовать их каналы связи для информирования советского посольства в Вашингтоне о проблемах, возникших в Каракасе. Также он обратился к американцам с просьбой о предоставлении убежища женщинам и детям на территории посольства США, если ситуация ещё больше обострится.

Впрочем, уже 20 октября обстановка в столице нормализовалась. В Москве, в Наркомате иностранных дел, «революция» в Венесуэле особого удивления не вызвала: Латинская Америка традиционно славилась подобными событиями. С самого начала «дипломатического открытия» континента иллюзий на счёт стабильности местных режимов не возникало.

Как бы то ни было, из Венесуэлы поступали противоречивые сообщения. Чтобы разобраться в них, требовалось время, в том числе и для «переадресовки» верительных грамот Требина на имя нового венесуэльского лидера – Ромуло Бетанкура.

Падение Медины Москву, несомненно, огорчило. Его считали реформатором, прогрессистом, который без предубеждения относился к Советскому Союзу и проявил инициативу в установлении отношений. В «актив» Медины включали также легализацию венесуэльской компартии, введение обязательного социального страхования, подготовку аграрной реформы, установление «справедливых» таможенных налогов на вывозимую в США нефть.

В последних числах октября нарком иностранных дел Вышинский направил наркому госбезопасности Меркулову, в чьём ведении находилась тогда советская внешняя разведка, письмо следующего содержания:

«В связи с переворотом и формированием нового правительства в Венесуэле прошу срочно сообщить, что Вам известно о партии Демократическое действие и её руководителе Ромуло Бетанкуре. По нашим данным, он – ренегат рабочего движения, был связан с троцкистами и не раз в прошлом замышлял захват власти. Кроме того, прошу сообщить имеющиеся у Вас сведения о членах нового венесуэльского правительства».

Ответ поступил через две недели. Формулировки его сейчас кажутся жёсткими и категоричными, но такое было время:

«Основную роль в подготовке переворота сыграли партия Демократическое действие и её генеральный секретарь Бетанкур. Он в течение продолжительного времени находился в Мексике, откуда руководил подготовкой восстания. Незадолго до переворота Бетанкур выезжал в США, где был принят официальными лицами и договорился о поставке американского оружия для заговорщиков. Партия «ДД» была создана в 1940 г. небольшой группой троцкистов, которые до 1936 г. принадлежали к венесуэльской КП. Под прикрытием революционной демагогии и авторитета известных венесуэльских писателей Ромуло Гальегоса и Андреса Элоя Бланко им удалось приобрести значительное влияние, особенно среди мелкой буржуазии. По количеству членов «ДД» занимает сейчас третье место среди политпартий страны. Руководство «ДД» вело борьбу против правительства Медины, обвиняя его в реакционности. Для непосредственного совершения переворота был использован «Патриотический союз военных», организация молодых офицеров, объединявшая наряду с демократически настроенным офицерством милитаристские и профашистские элементы. Молодые офицеры постоянно выражали недовольство материальным положением и трудностями с продвижением по службе».

Наркомат госбезопасности подтвердил информацию о Бетанкуре: «Он находился во многих странах Латинской Америки, где вся его деятельность была направлена на борьбу с коммунистическими партиями. Имеет «славу» ярого врага Советского Союза».

Антисоветизм Бетанкура не мог не настораживать Москву: стоит ли торопиться с открытием посольства? В конце ноября – начале декабря 1945 года в НКИД даже рассматривали вопрос о временном переводе части посольского персонала из Каракаса в Боготу. Но вскоре Сталин всё-таки принял решение о признании хунты.

Вопреки опасениям советских дипломатов, Революционная хунта демонстрировала торжество демократии, предоставив полную свободу политическим объединениям и СМИ. Президентские выборы были запланированы на 1947 год, и многие венесуэльцы не сомневались в том, что президентом станет наиболее авторитетный в стране человек – писатель Ромуло Гальегос. В олигархических и офицерских кругах «разгул демократии» воспринимался с беспокойством. «Красные» всё активнее вели пропаганду, успешно рекрутировали в свои ряды рабочих, особенно в нефтяных районах. Тем не менее военные на обострение не шли, подчиняясь решениям хунты. Время для самостоятельных действий армии ещё не наступило.

В ожидании приезда посла – Требин всё ещё находился в США, куда ему должны были прислать «откорректированные» верительные грамоты, – советские дипломаты – первые секретари Геннадий Фомин и Леонид Лятко, второй секретарь Евгений Федин, атташе Борис Макашев и Лев Крылов[85] – понемногу налаживали «неофициальные контакты» с МИД Венесуэлы, проникаясь спецификой «тропических условий жизни». Они воздерживались от каких-либо заявлений, ограничиваясь небольшими «комплиментарными высказываниями» по поводу венесуэльской природы. Газеты охотно их цитировали. Самым многословным был второй секретарь Федин: «Каракас показался мне очень симпатичным. Какая свежая и приятная зелень! Дорога от Ла-Гуайры до Каракаса мне напомнила Кавказ и Крым. Я сейчас усиленно занимаюсь испанским языком, как и моя жена, которой Венесуэла тоже весьма понравилась»[86]. По-настоящему же, после суровых будней послевоенной России персоналу советского посольства Венесуэла казалась вызывающе праздничной и беспечной. Каракас беззаботно наслаждался жизнью, и дипломатам из России даже местные коммунисты казались людьми «легковесными»: