Рождение новой России - Владимир Мавродин

Аристократический дух «верховников», их неверие в русский народ, игнорирование и презрение не только к людям «породы самой подлой», «ниже шляхетства», но и к «худородным» дворянам — все это и продиктовало политику «верховников», во всем направленную по линии наименьшего сопротивления. С. М. Соловьев совершенно справедливо писал: «Люди, оставленные России Петром, не имели его веры в способности русского народа, в возможность для него пройти трудную школу, испугались этой трудности и отступили назад… Программа преобразователя показалась слишком обширна; на первый раз отступили от нее».

Какие же события происходили в оставленном двором Петербурге? Оставленная на попечение Бурхарда Христофора Миниха невская столица, естественно, перестала быть центром политической и общественной жизни империи. Экс-столица жила «малыми делами». То Миних устраивал иллюминацию, то показывал «весы без стрелки». А город хирел. Разъезжалось шляхетство, торговля в петербургском порту нарушалась, отпускались мастеровые-строители, свирепствовала полиция, под предлогом борьбы с «корчемством» хватая правых и виноватых, вымогая взятки.

Бурные январские события 1730 г. прошли мимо Петербурга. Ни одна весточка не проникла сюда из окруженной заставами Москвы. Только 16 февраля «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о манифесте и о прибытии Анны Ивановны во Всесвятское. Однако, вероятно, кто-то из властей был информирован об избрании Анны Ивановны еще раньше, так как 3 февраля Петербург праздновал день ее именин пушечной пальбой.

Возвращения двора Петербург дождался не скоро. Лишь 16 января 1732 г. двор переехал в Петербург. На Невском, близ дома В. Н. Татищева, у специально выстроенной триумфальной арки императрицу встретил Миних, поздравляя с возвращением в Петербург и докладывая о состоянии невской столицы.

Не сразу сложились все те качества правления Анны Ивановны, которые закрепили за ним название «бироновщины». Получив «самодержавство» из рук шляхетства, Анна Ивановна вначале пошла на уступки ему. 9 декабря 1730 г. был отменен петровский указ о единонаследии, учрежден (29 июля 1731 г.) Кадетский корпус, который должен был избавить попавших в него молодых дворян от службы солдатами, указом от 31 декабря 1736 г. срок службы дворян сокращался до 25 лет (введение в действие этого указа отсрочивалось до конца 1740 г., он так и не был реализован за смертью Анны Ивановны), созданы два новых гвардейских полка — Измайловский и Конногвардейский.

Казалось бы, требования шляхетства удовлетворялись, и гвардия не ошиблась в своих расчетах, когда, настороженно встретив во Всесвятском новую императрицу, была приятно поражена ее действиями и тостами за гвардию, полагая, что вернулись времена «полковницы». Но просчитались и гвардия, и шляхетство в целом. Царствование Анны Ивановны обернулось ненавистной «бироновщиной».

Мрачная фигура действительно состоявшего «при боку» вдовствующей герцогини Курляндской Эрнста-Иоганна Бирона давно уже смущала правящие круги России. Не случайно одним из требований «верховников», предъявленных ими Анне, был отказ от Бирона. В Москву въезд ему был строго воспрещен. Но когда было восстановлено самодержавие Анны, Бирон прибыл в Россию. Хитрый и злобный, лукавый и мстительный, жадный и честолюбивый, вкрадчивый и расчетливый Бирон делал карьеру и шел к богатству, не стесняясь в средствах достижения цели. Орудием своей карьеры он избрал Анну Ивановну, которая не чаяла души в своем фаворите. Полуграмотный невежда, он даже на родном немецком языке читал очень плохо, а говорил на курляндском наречии. Единственно, в чем он знал толк, были лошади. Берейтор, неожиданно оказавшийся у власти, он никакой государственной должности не занимал, да и не собирался заниматься государственными делами. Ему хватало его придворного чина обер-камергера и безграничного влияния на императрицу. Права он получил, обязанности должны были пасть на других лиц из окружения императрицы. По этим соображениям («чтобы не читать ея величеству прошений, донесений и других бумаг») и глубоко презирая Россию, он даже не хотел учиться читать и писать по-русски.

Азартный игрок и страстный любитель лошадей Бирон требовал денег, и деньги вместе со званиями сыпались на него, как из рога изобилия.

Под стать фавориту была и императрица. Дочь незаметного Ивана Алексеевича, одно время соправителя Петра I, она осталась при дворе дяди и стала герцогиней Курляндской благодаря своей матери, деятельной и настойчивой царице Прасковье Федоровне. Про двор своей невестки Петр говорил, что это «госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов».

В загородном доме матери Прасковьи Федоровны на Фонтанке, у Лештукова переулка прошла юность Анны Ивановны. Набожная, суеверная, неразвитая, необразованная Анна Ивановна отличалась самодурством и строптивостью, любила низкопробные развлечения, шутих и карликов, юродивых и скоморохов. Императрица то смотрела «дивих» людей, то затевала чехарду, то отправлялась на «машкерад», то устраивала фейерверк, то глядела на слонов, то стреляла из ружья ворон. На все ей хватало времени и сил. Не хватало только на «резолюции», на государственные дела. До 37 лет просидевшая у себя в Митаве, в Курляндском захолустье, она теперь стремилась наверстать упущенное.

Чуждая России, Анна Ивановна, опасаясь «верховников» и шляхетства, приблизила к себе импортированных ею курляндских и прочих немцев.

Немцы, прибывшие из европейского медвежьего угла, каким в те времена была Курляндия, стали играть большую роль. «Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезенных из Митавы и из разных немецких углов», — совершенно справедливо писал В. О. Ключевский.

Так «августейшая пустота» — Анна Ивановна подготовила «бироновщину».

Чем же было обусловлено засилье немцев при дворе Анны Ивановны, рост их влияния на политическую жизнь страны? Сказалась та неразборчивость в деле приглашения иноземцев на службу в Россию и то отношение к «заморскому», которое характеризует Петра I. «Кашица», по образному выражению А. К. Толстого, «заваренная» государем Петром Алексеевичем из «заморских круп», оказалась и «солона», и «крутенька», и вот пришлось ее расхлебывать «детушкам». Пока был жив Петр I, Миних копал Ладожский канал, а Остерман скрипел пером в Иностранной коллегии и неплохо выполнял поручения императора. Когда Петр скончался, сдерживающее начало отпало, верхушка дворянства уже привыкла смотреть на иноземное как на отличное, превосходящее свое, отечественное, русское, а на иностранцев — как на людей всесведущих. Сказалось и стремление знати «послабить», «облегчить», «уволить» — пусть немцы трудятся в коллегиях и канцеляриях, пишут бумаги, записки и т. д. Надо «отдохнуть» от треволнений и энергичной деятельности петровской поры. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что внутри господствующего класса дворянства шла борьба между «верховниками» и шляхетством. Ею и воспользовались иностранцы для того, чтобы влиять на правительственные круги и использовать государственную машину в личных целях. «Если бы мы все, русские, меж собою любовь хранили и содержали, то ничего бы у нас иноземцы сделать не могли», — подчеркивал кабинет-министр Анны Артемий Петрович Волынский. «Нам, русским, хлеба не надо; мы друг друга едим и тем сыты бываем», — говаривал он.

Вот почему, по образному выражению Ключевского, «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении. Этот сбродный налет состоял из „клеотур“ двух сильных патронов, „канальи курляндца“, умевшего только разыскивать породистых собак, как отзывались о Бироне, и другого канальи, лифляндца, подмастерья и даже конкурента Бирону в фаворе, графа Левенвольда, обер-шталмейстера, человека лживого, страстного игрока и взяточника. При разгульном дворе, то и дело увеселяемом блестящими празднествами, какие мастерил другой Левенвольд, обер-гофмаршал, перещеголявший злокачественностью и своего брата, вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа».

Гвардия и шляхетство могли скоро убедиться в том, что они жестоко просчитались. Вновь созданный Измайловский гвардейский полк, названный так по любимому подмосковному селу императрицы Измайлову, попал под командование не Михаила Михайловича Голицына, навербовавшего в него 2 тыс. солдат из украинской шляхты, а обер-шталмейстера Левенвольда, который стал его полковником. Подполковником в Измайловский полк был назначен наемник-профессионал, шотландец Кейт, перешедший в русскую армию из испанской. Офицеров набирали «из лифляндцев, эстляндцев и курляндцев и прочих наций иноземцев». Ни один русский дворянин в первое время существования полка не попал даже в его солдаты. Таков был Измайловский гвардейский полк, своими «светлицами» (казармами), домами и службами занявший целый район Петербурга с его Измайловским проспектом и улицами-ротами. То же самое имело место и при создании конной гвардии, в офицерских квартирах и «светлицах» которой, построенных у Смольного, слышалась не столько русская, сколько немецкая речь. В Кадетском корпусе более четверти учеников были все те же вездесущие лифляндские и эстляндские немцы, а учебные занятия характеризовались тем, что русскому языку обучалось 18 человек, а немецкому — 237, многие кадеты знали польскую и всеобщую историю «до короля Магнуса», а русскую историю знал… один кадет (!). Указ о сокращении службы дворян остался на бумаге.