Рождение новой России - Владимир Мавродин

Ущемляла интересы петербургских купцов и конкуренция других русских торговцев. Ущерб, причиненный петербургскому купечеству, понуждал его писать челобитные в Коммерц-коллегию, в Комиссию о коммерции с жалобами на ухудшение своих дел. Так как никаких мер по челобитным Верховный тайный совет не предпринимал, а затем, после того как в январе 1728 г. Петербург перестал быть столицей, купечество петровского «парадиза» начало покидать свои дома и лавки на берегах Невы и разъезжаться по разным городам. Понадобились крутые меры 1729 г. для того, чтобы вернуть их в Петербург. «Переведенцев» — купцов и ремесленников возвращали «с женами и с детьми» «из всех городов» в Петербург и при этом под страхом конфискации имущества, ссылки навечно на каторгу с них брали подписку в том, «чтобы они… вперед бы без указу собою из Санкт-Петербурга отнюдь никуда не разъезжались».

Это был кнут. Но был и пряник. Издан был «Вексельный устав», дававший возможность более свободного обращения средств, разрешено было беспошлинно строить корабли и т. д. Купечество вернулось в Петербург. «Увольнение коммерции», о чем так ратовал Верховный тайный совет, отмечая, что «и купечество воли требует», отвечало интересам каждого купца в отдельности и заставляло примиряться с некоторыми особенностями экономической политики «верховников».

В конце 1727 г. началась подготовка к переезду двора из Петербурга в Москву. Указ 18 сентября 1727 г. учреждал в Петербурге воеводство. Воевода «с товарищами» ведал делами Петербурга как простого города, а не столицы. Петровский «парадиз» ожидала горькая участь. Переезд двора означал и перенесение столицы государства с берегов Невы на берега Москвы-реки, возвращение белокаменной Москве ее былого значения. Как и когда переезд двора в Москву стал бы означать перенесение в Москву столицы — никто не мог сказать. Но кто мог сказать, когда Петербург стал столицей?

Переезд двора в Москву был продиктован интересами родовитых вельмож, которые считали себя в Петербурге на бивуаке, имели дома и дворы в Москве, а вокруг Москвы и вблизи нее — свои многочисленные владения. Москва для них была старым, привычным, насиженным гнездом. Поэтому среди родовитых дворян весть о решении Петра II, вернее Верховного тайного совета, о переезде в Москву вызвала радостный отклик. Наоборот, те, кто считал дело Петра Великого своим делом, желал видеть Россию могущественной мировой морской державой, для кого Петербург был символом победы преобразований, очень болезненно восприняли решение царя.

В январе 1728 г. двор выехал в Москву и 4 февраля торжественно въехал в первопрестольную. Управление Петербургом было возложено на Миниха. Все, что было в дворянстве самым консервативным и отсталым, приветствовало переезд двора. С радостью встречала внука первая жена Петра и ярый враг его дела Евдокия Лопухина. Триумф Долгоруких был полным. В Верховном тайном совете заседали князья Алексей Григорьевич и Василий Лукич Долгорукие, Василий Владимирович Долгорукий стал фельдмаршалом. Иван Алексеевич пожалован в обер-камергеры.

Москва снова стала политическим центром страны. Сюда переезжали одно за другим правительственные учреждения. Переехал и монетный двор. Под страхом смертной казни воспрещалось говорить о возможности возвращения в Петербург.

«Я не хочу ходить по морю, как дедушка», — говорил Петр II и этой фразой подчеркивал навеянное ему Долгорукими и Голицыными свое отношение к Петербургу.

И в самом деле, унаследовав от деда престол, имя и отчество, Петр II ничем не походил на Петра I времен потешных игр в Преображенском и Семеновском.

Петербург запустевал. И хотя «верховники» своей экономической политикой не смогли убить его как порт, и даже приняли решения о прокладке почтового тракта между Петербургом и Архангельском, о построении летучих мостов через Неву, о благоустройстве порта и Гостиного двора, тем не менее переезд двора и правительственных учреждений был тяжелым ударом для города.

Город являл собой печальную картину. Многие каменные дома на Васильевском (Преображенском) острове стояли недостроенными и зияли мрачными провалами незастекленных окон. Недостроенные дома без крыш, потолков, дверей виднелись и в других частях города. «Благородное» российское шляхетство, загнанное в город на Неве Петром I, покидало его и охотно меняло его прямые «першпективы» на кривые улочки Москвы.

Тяжелые времена переживал русский Балтийский флот, еще недавно прославивший себя Гангутом и Гренгамом. Правда, длившаяся 21 год Северная война закончилась и, казалось бы, исчезла надобность в дорогостоящем флоте. Но именно Северная война сделала Россию великой морской державой, и сдавать свои позиции Россия не могла. Между тем, попав в ведение Верховного тайного совета, русский флот сразу же почувствовал «руку» вельмож. Даже некогда деятельный адмирал Апраксин, подстегиваемый энергичным Петром, отошел от морских дел, предался своим личным интересам и боролся не за флот, а за свое место при дворе и в политической жизни страны. Во флоте на командных должностях появились лица, ничего общего не имевшие с флотом и ничем себя на морской службе не проявившие. Флот клонился к упадку. О кампании 1725 г. на Балтийском море Апраксин писал, что «мало не все корабли шли непорядочно и своему командиру не следовали», капитаны малосведущи и неопытны и «шли не так, как по морскому искусству довлеет». Суда устарели, ветхи, рангоут слаб, такелаж негоден, вид матросов плачевен, многие не имеют не только мундира, но «даже и рубашек… наги и босы», денег на флот нет. Новый глава русского флота (Апраксин скончался в Москве в ноябре 1728 г.) Петр Иванович Сивере ничем не изменил положение дела. Верховный тайный совет не отпускал денег и провианта, во всем приказывал «обождать», далеко не плавать, не дальше Ревеля, Любека, Данцига, строить одни галеры. Флот «открытого моря» приходил в «прямое разорение», офицеры переводились в сухопутную армию.

Работы в петербургском порту, в Рогервике и Кронштадте шли чрезвычайно медленно. Для поддержания флота нужны были энергичные меры. Верховный тайный совет и не думал их предпринимать. Упадок флота как бы олицетворял собой упадок всего дела Петра Великого.

А тем временем в Москве «предводительствуемый» своим обер-камергером Иваном Долгоруким юный император развлекался охотой, кутежами и ночными похождениями. Долгорукие шли к власти, и шли старым, проторенным еще Меншиковым путем: 19 ноября было объявлено, что Петр вступает в брак с княжной Екатериной Алексеевной Долгорукой, а 30 ноября состоялась помолвка.

Действиями Алексея Григорьевича Долгорукого, сосватавшего царю свою дочь, были недовольны даже в многочисленной семье Долгоруких. Фельдмаршал Василий Владимирович, умудренный опытом «прегордого Голиафа» Меншикова, опасался, что этот шаг заставит Долгоруких разделить его судьбу и кончить дни жизни в лучшем случае воеводами где-нибудь в дальних краях. Последующие события, связанные с попытками Долгоруких прибрать к рукам «венценосного монарха», свидетельствовали о прозорливости фельдмаршала.

7 января 1730 г. Петр II заболел оспой, а в ночь на 19 января он скончался на шестнадцатом году своей бурно начавшейся беспутной жизни. Смерть царя застала Долгоруких врасплох. Алексей Григорьевич Долгорукий показывал какое-то письмо, якобы завещание Петра, по которому он передавал престол своей невесте — княжне Екатерине Алексеевне Долгорукой. По-видимому, оно было составлено Иваном Алексеевичем Долгоруким, который умел подделывать подпись Петра. С мыслью возвести на престол свою дочь Алексей Григорьевич поделился в кругу родственников еще за несколько дней до кончины царя, но не встретил сочувствия. Опасались, что беспрецедентный случай — восшествие на престол невесты царя — вызовет выступление против Долгоруких. Никто даже не посмотрел на это «завещание».

В Москве тем временем развертывались события, получившие у современников название «затейки верховников». В ночь смерти царя в Лефортовском дворце состоялось заседание Верховного тайного совета. На нем присутствовали Дмитрий Михайлович Голицын, Головкин, Остерман, два Долгоруких — Алексей Григорьевич и Василий Лукич и приглашенные — сибирский губернатор Михаил Владимирович Долгорукий, фельдмаршал Михаил Михайлович Голицын. Интересно отметить, что присутствовавшие во дворце Ягужинский, Дмитриев-Мамонов, Измайлов и другие не были приглашены на этот «осьмиличный совет».

Обсуждалась кандидатура нового государя. Д. М. Голицын выдвинул кандидатуру вдовствующей герцогини Курляндской Анны Ивановны, дочери Ивана Алексеевича, племянницы Петра. Его поддержал В. Л. Долгорукий.

«Воля ваша, кого изволите, — бросил фразу Голицын, — только надобно себе полегчить».

«Как это полегчить?» — задал вопрос Головкин.