Рождение новой России - Владимир Мавродин

В зал дворца, где собрались сенаторы, генералитет и духовенство из Синода, начинают проникать один за другим гвардейские офицеры. Они внимательно слушают Толстого, который доказывает права Екатерины на престол, а когда говорят сторонники Петра Алексеевича, из их рядов раздаются угрозы в адрес «бояр», которым они грозятся «разбить головы», если они хоть пальцем тронут Екатерину, «матушку». Через некоторое время командир Семеновского полка Иван Иванович Бутурлин привел ко дворцу оба гвардейских полка, с барабанным боем выстроившихся под ружье. Когда фельдмаршал Никита Иванович Репнин спросил, по чьему приказу приведены полки, Бутурлин внушительно ответил, что они пришли сюда по приказу императрицы, которой все должны подчиняться, «не исключая и тебя».

Демонстрация гвардейцев сделала свое дело. Сперва согласился признать Екатерину законной наследницей Репнин, за ним, когда выяснили окончательно у статс-секретаря Макарова, что никакого завещания Петр не оставил, и другие вельможи.

Вопрос о преемнике был решен еще до кончины Петра. Решив его, знать отправилась в комнату, где Екатерина закрыла глаза скончавшемуся супругу, а через некоторое время в зале из уст Апраксина она узнала о своем избрании на престол.

Так в верхах решался вопрос о судьбах русского престола. Победила группа неродовитых вельмож, сподвижников Петра.

Как же реагировали на смерть Петра в широких массах народа?

Екатерина и ее ближайшее окружение боялись проявления недовольства со стороны народа. Классовая борьба в царствование Петра I не прекращалась: она то разгоралась, когда поднималась мятежная Астрахань и «гулял» по Дону Кондратий Булавин, то затихала, но не было ни одного года, когда бы в том или ином городе, в том или ином уголке русской земли не раздавались бы «поносные речи» на государя, вельмож да бояр, не скрипели бы дыбы и не свистал кнут, вырывая у «бунтовщиков» признание. Опасались, что и на этот раз может вспыхнуть мятеж. Боялись «шалостей». Вот почему ночью 28 января по петербургским «першпективам» и улицам ходили отряды пехоты, получившие приказ пресекать всякие волнения, вдвое была усилена стража.

В эти тревожные для Екатерины дни и часы то там, то тут арестовывали простых людей, которые отказывались присягать императрице-иноземке, напустившей «порчу» на своего супруга. Поговаривали о том, что царь «вручил свое государство нехристианскому роду». Русские люди видели, как в последнее время иноземцы проникают к кормилу правления, и это побуждало действовать против иностранцев в памятную январскую ночь. Поговаривали о том, что на петербургских улицах нападают на иноземцев, сводя с ними счеты за «притеснения» и «гордыню», и даже такие влиятельные иноземцы, как Остерман и Ягужинский, готовились к отъезду из России. Дегтярных дел мастер говорил, что придет настоящий царь Петр и начнется на Руси новая жизнь. Говорили о жестокости царя Петра к народу, о том, как прежде «всю землю вязали бояре», так и теперь мучают «черных людишек». Так народные массы — работные люди, «черный люд» городов, крестьяне реагировали на тяготы, падавшие на их плечи во времена царствования Петра.

В народе было неспокойно. Особенно опасались «шалостей» в Москве. Но принятые правительством меры не дали народному недовольству вылиться в формы, более отчетливые и опасные для дворянской верхушки.

Через несколько дней после воцарения Екатерины стали готовиться к похоронам Петра. 8 марта пышная процессия следовала за гробом первого русского императора. Тело Петра переносили в Петропавловский собор, в ту самую Петропавловскую крепость, которая должна была стать оплотом России на берегах Невы и цитаделью новой столицы.

С кафедры собора Феофан Прокопович произнес речь, короткую и выразительную: «Что се есть? До чего дожили мы, о россияне! Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем». «Оставил нас, — продолжал он, — но не нищих и убогих; безмерное богатство силы и славы его, которое… делами его означилося, при нас есть. Какову он Россию свою сделал, такова и будет, сделал добрым любимую, — любима и будет; сделал врагам страшною, — страшна и будет; сделал на весь мир славною, — славная и быти не перестанет».

Вступив на престол, Екатерина продолжала осыпать «милостями» гвардейцев. Она еще носила траур, не позволявший ей присутствовать на свадьбе дочери Анны, выходившей замуж за герцога Голштинского, как уже явилась на парад, пила за здоровье гвардейцев, восторженно встретивших свою «полковницу», раздала жалованье, повысила в чинах. С течением времени всем стало ясно, что управлять она не может, не будет и не собирается, а развлечения ее в саду Летнего дворца с лицами, находящимися при дворе, в первую очередь с гвардейцами, когда, как во времена Петра, в воздухе пахло вином и «угощались оным до изумления», продолжавшиеся до 4–5 часов утра, отнимали у нее все время. Естественно, что за спиной Екатерины стояли вельможи, вначале фактически правившие за нее, а затем и юридически закрепившие за собой верховную власть в стране.

Среди сановных вельмож не было единства. Каждый хотел власти, каждый стремился к обогащению, славе, почету. Все опасались «светлейшего». Боялись, что этот «всесильный Голиаф», как называли Меншикова, пользуясь своим влиянием на императрицу, станет у кормила правления, а других вельмож, познатней и породовитей его, отодвинет на задний план. Опасались «всесильного Голиафа» не только вельможи, но и дворянство, шляхетство. Еще стоял в Петропавловском соборе гроб Петра, а уже Ягужинский обращался к праху императора громко, чтобы все слышали, жалуясь на «обиды» со стороны Меншикова. Сплачивались влиятельные Голицыны, один из которых, Михаил Михайлович, командовавший войсками, расположенными на Украине, казался особенно опасным для Екатерины и Меншикова. Меншиков открыто третировал Сенат, а сенаторы в ответ на это отказывались собираться. В такой обстановке действовал умный и энергичный Петр Андреевич Толстой, добившийся согласия Меншикова, Апраксина, Головкина, Голицына и Екатерины (роль которой в этом деле фактически сводилась к нулю) на учреждение Верховного тайного совета. 8 февраля 1726 г. Екатерина подписала указ о его учреждении. Указ гласил, что «за благо мы рассудили и повелели с нынешнего времени при дворе нашем как для внешних, так и для внутренних государственных важных дел учредить Тайный совет…» В состав Верховного тайного совета указом 8 февраля вводились Александр Данилович Меншиков, Федор Матвеевич Апраксин, Гаврила Иванович Головкин, Петр Андреевич Толстой, Дмитрий Михайлович Голицын и Андрей Иванович Остерман.

Через некоторое время члены Верховного тайного совета подали Екатерине «мнение не в указ о новом учрежденном Тайном совете», которое устанавливало права и функции этого нового высшего правительствующего органа. «Мнение не в указ» предполагало, что все важнейшие решения принимаются только Верховным тайным советом, любой императорский указ заканчивается выразительной фразой «дан в Тайном совете», бумаги, идущие на имя императрицы, снабжаются также не менее выразительной надписью «к поданию в Тайном совете», внешняя политика, армия и флот находятся в ведении Верховного тайного совета, равным образом как и коллегии, их возглавляющие. Сенат, естественно, теряет не только былое свое значение высшего органа в сложной и громоздкой бюрократической машине Российской империи, но и титул «правительствующего». «Мнение не в указ» стало для Екатерины указом: она со всем согласилась, кое-что только оговорив. Созданный «при боку государыни», Верховный тайный совет лишь милостиво считался с нею. Так фактически в руках «верховников» сосредоточилась вся власть, а правительствующий Сенат, оплот сенаторской оппозиции Меншикову и его окружению, став просто «высоким», надолго потерял свое значение, не перестав быть средоточием оппозиции «верховникам».

Обращает на себя внимание состав Верховного тайного совета, он целиком отражает то соотношение сил, которое сложилось в правительственных кругах. Большая часть членов Верховного тайного совета, а именно четыре из шести — Меншиков, Апраксин, Головкин и Толстой, принадлежала к той неродовитой знати или примыкала к ней, как Головкин, которая выдвинулась на первый план при Петре и благодаря ему заняла руководящие посты в управлении государством, стала богатой, знатной, влиятельной. Родовитая знать была представлена одним Дмитрием Михайловичем Голицыным. И, наконец, особняком стоит Генрих Иоганович Остерман, немец из Вестфалии ставший в России Андреем Ивановичем, интриган, беспринципный карьерист, готовый служить кому угодно и как угодно, энергичный и деятельный бюрократ, покорный исполнитель царских повелений при Петре и правитель Российской империи при Анне Ивановне, «лукавый царедворец», благополучно переживший не один дворцовый переворот. Его появление в составе Верховного тайного совета предвещает то время, когда вслед за кончиной Петра, которого «заморские» авантюристы, смотревшие на Россию как на кормушку, хотя они и были приглашены в далекую Московию именно им, боялись и не решались действовать открыто, на русском престоле оказались его бездарные преемники, и «напасть немецкая» развернулась во всю, проникнув во все поры Российского государства. Таким образом, состав Верховного тайного совета при Екатерине I в феврале 1726 г. отражал победу петровских питомцев и их опоры и «надёжы» — гвардейцев в январе 1725 г.