Рождение новой России - Владимир Мавродин

Содержание двора Анны Ивановны обходилось в огромную по тем временам сумму — в 2 млн. рублей золотом в год. Для сравнения отметим, что на содержание Академии наук и Адмиралтейской академии тратилось 47 тыс. рублей в год, а на Медицинскую канцелярию — 16 тыс. Безумная роскошь при дворе, когда балы сменялись маскарадами, маскарады иллюминациями, иллюминации снова балами и т. п., требовала колоссальных затрат от дворян, которые были «приняты ко двору». «Машкарадное платье всегда переменялось», нужны были драгоценности, наряды, парфюмерия, все это стоило денег, и очень больших.

Для того чтобы не ударить лицом в грязь, нужно было шить роскошные платья, держать лошадей, заказывать дорогие кареты. Приходилось продавать и закладывать деревеньки. И дворянство вздыхало, вспоминая простоту и скромность двора Петра Великого.

Иностранные дипломаты писали, что трудно себе представить роскошь, которая царит при дворе русской императрицы. «Я был при многих дворах, — писал один из них, испанский посол де Лириа, — но могу уверить, что здешний двор своей роскошью и великолепием превосходит даже самые богатейшие, не исключая и французского». Английский резидент Рондо, отмечая фантастическую роскошь двора, подчеркивает, что императрица «не думает ни о чем ином, как о том, чтобы собрать вокруг Бирона и его брата богатства и почет». Чего стоили одни январско-февральские празднества 1740 г., завершившиеся знаменитой свадьбой шутов — князя Голицына и вдовы Бужениновой в Ледяном доме, построенном академиком Крафтом из льда на Неве между Зимним дворцом и Адмиралтейством. Ледяные палаты и гроты, ледяной слон, извергающий из хобота горящую нефть, изваяния из льда — всюду лед, лед, лед. И среди ярких огней, переливавшихся уральскими самоцветами на льдинах тридцатипятисаженного Ледяного дома, горели костры и жались жалкие фигурки согнанных велением императрицы из разных концов страны самоедов и лопарей, чувашей и татар, черемисов и мордвы и других «инородцев», составлявших свадебный поезд шутов. А где-то на набережной, в стороне, взирали на веселье господ толпы «простонародья».

Анна не жалела денег для себя и для своего окружения. Ее развлечения, стоившие громадных средств, продолжались целыми неделями, а затем вся придворная жизнь превратилась в непрерывный и довольно-таки непристойный «машкерад». Заказав себе корону, украшенную двумя с половиной тысячами бриллиантов, она засыпала бриллиантами и жену своего фаворита Бирона (и тайного агента, приставленного им к императрице), подарив ей драгоценных камней более чем на 2 млн. рублей. Левенвольд получил единовременно в подарок имение стоимостью в 40 тыс. рублей и 25 тыс. наличными деньгами. Казна была непрерывно пуста, хотя и непрерывно пополнялась за счет налогов, выколачиваемых из народа.

Взяточничество и казнокрадство, произвол и фаворитизм, доносы и бесшабашный разгул — черты, характерные для «бироновщины». Всей своей тяжестью «бироновщина» легла прежде всего на плечи широких народных масс России. Росли поборы с крестьян; естественно, росли и недоимки. Через два года после вступления Анны Ивановны на престол они составляли 15 млн. рублей — сумму огромную. Недоимки выколачивали нещадно. Снова по русским деревням были расквартированы воинские команды, чаще всего во главе с иноземными офицерами, взыскивающие недоимки неумолимо и жестоко. За неуплату подушной подати крестьян подвергали самым зверским преследованиям. Казнили, ссылали, били плетьми, вырывали ноздри, отрубали руки, отправляли в далекую Сибирь, заживо замораживали, обливая на морозе водой, подвергали пытке огнем. Действия воинских команд поощрялись свыше. Государыне были нужны деньги и для выписки породистых жеребцов из Испании, Англии, Германии, Неаполя, Персии, Турции, Аравии: Бирон учреждал конские заводы (отсюда такая забота Анны об устройстве Конюшенных улиц, выходивших на Невский проспект), и для приобретения бриллиантов жене Бирона («ни у одной королевы Европы не было бриллиантов в таком изобилии, как у герцогини Курляндской», — писал Миних), идля устройства Ледяного дома. И по всей русской земле слышалась воинская команда, свист плетей, плач и стон — выколачивали недоимки.

Жестокая муштра в армии, палочная дисциплина, введенная Минихом, воровство интендантов, засилье немецких офицеров — все это приводило к недовольству солдат. Пошли по русской земле рекрутские «плачи». В них пелось о том, как молодой рекрут «зубы рвет, в службу царскую нейдет». Среди солдат распространяется «плач» о Петре Великом, в котором русская армия обращается к своему создателю и просит его встать, посмотреть, как над ней издевается «злой тиран Бирон из Неметчины».

Изданы были указы о неукоснительном сборе недоимок, и предлагалось «командирам иметь крепкое смотрение, чтобы в поступлении штрафов никакой доимки отнюдь последовать не могло».

По всей стране было «смятение». Волновались и поднимали восстания не только нищая и забитая русская деревня, ограбленные и угнетенные национальные окраины России, — неспокойно было и в столице империи.

Для выявления политически неблагонадежных лиц, тайных раскольников, отпавших от православия, и вообще всех подозрительных, с целью строгого полицейского надзора в Петербурге были введены «исповедные росписи». Священники ходили по домам и вели точную запись, не пропуская домов неправославных обитателей столицы, которые отмечались особо. Если кто-либо из петербуржцев уезжал на время с места своего временного жительства, он должен был представить соответствующую справку.

Росло обнищание петербургской бедноты, а строгости Доимочной канцелярии, введение метрик, новые повинности, поборы и «подмоги» вызывали рост недовольства трудового люда столицы.

6 июня 1737 г. на чердаке дома Линзена, соседствующим с дворцом Елизаветы Петровны, на Красном канале, была обнаружена бочка с порохом и горючими веществами. Сенат сейчас же издал указ о переписи всех жителей столицы и их дворов, причем строго допрашивали: кто, откуда, чем занимается, имеет ли паспорт и т. п. Искали «злоумышленников». И то ли в результате действий недовольных, то ли по другим причинам, в ночь на 24 июня 1737 г. в городе начался страшный пожар, уничтоживший здания на Дворцовой набережной, Миллионной и Мойке. Правительство принимало меры по разысканию «злодеев», учредило караулы и патрули, строго проверяло наличие патронов у солдат, взыскивая и за недостаток их и за наличие лишних, справедливо предполагая, что порох в бочке на чердаке дома Линзена мог быть получен от солдат. И, несмотря на принятые меры, Тайная канцелярия все время допрашивала «разных чинов» людей, заподозренных в «лихих» умыслах или делах.

В своей ставке на Анну Ивановну шляхетство просчиталось. Оно тоже стало бороться с «бироновщиной», но эта борьба не выходила за рамки борьбы внутри одного и того же феодального лагеря, борьбы между русским дворянством и иноземным окружением императрицы. Отчетливо представляя силу шляхетства и в первую очередь гвардии, чувствуя непрочность своего положения в стране, Анна, Остерман и прежде всего Бирон создали целую систему доносов и террора. Доносы были развиты чрезвычайно. Процветало «слово и дело». Без устали работала Тайная канцелярия, где сидел всесильный Андрей Иванович Ушаков. Никто из дворян не был уверен в том, что проснется у себя в постели и сон его не прервет посланник Ушакова. До 20 тыс. человек было отправлено в Сибирь, а в чем были их «вины» — можно судить по указу Сената от 28 марта 1740 г., запрещавшему высылать из Петербурга невинно наказанных, что предполагало широкую практику обратного.

Режим страха и кнута, созданный Бироном, Анной и их окружением, вызвал недовольство дворянства. Наиболее ярким проявлением его было дело Артемия Петровича Волынского. Один из «птенцов гнезда Петрова», умный, образованный, энергичный и способный Артемий Петрович Волынский был настоящим русским вельможей той поры: властным и честолюбивым, алчным и жестоким, крутым и скорым на расправу. Деятель петровской поры, он не мог примириться с тем маразмом и развратом, с той политикой «малых дел», «скудоумием» и «небрежением», которые характеризовали деятельность правительства Анны Ивановны. Русский патриот, он возненавидел бездарных иноземцев, игравших столь большую роль при дворе императрицы, возненавидел «бироновщину».

Волынский стал кабинет-министром Анны как «креатура» Бирона, не испытывавшего никакой симпатии к нему, но захотевшего противопоставить Волынского Остерману.

Видя, какой вред приносит государству «бироновщина», Волынский составил свой проект «Об исправлении государственных дел» — один из пяти его проектов. Волынский был сторонником неограниченного самодержавия. Он ставил своей целью положить конец засилью иностранцев в России и создать все свое, «природное», что, несомненно, носило прогрессивный характер. Его «Генеральный проект» предусматривал создание «умноженного Сената», который должен был стать сословно-представительным органом дворянства и гарантом его прав. Для того чтобы иметь своих «природных министров» из русских, образованных и сведущих, Волынский предлагал ряд мероприятий в области просвещения. Вопросам просвещения он вообще уделял много внимания, понимая, что засилье иноземцев в России обусловлено укоренившимся мнением, что иноземец «все умеит», а наш, русский, «не обучен». Волынский и на практике был сторонником просвещения, вводя у себя в поместьях и возглавляемом им Конюшенном ведомстве обучение грамоте, ремеслам, открывая школы для подготовки из крестьян писарей, старост, мастеровых и т. д. «Генеральный проект» направлен был и на ликвидацию «бедности в государстве». Волынский думал достичь этого «размножением» промышленных предприятий, пересмотром таможенных пошлин, поощрением отечественной торговли, учреждением магистрата и т. д.