Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

У меня в голове не укладывалось, ведь он когда-то любил эту девушку, а сейчас она к тому же мать его ребенка – и разве можно поступать с ней так жестоко?..

Но Замира упорно твердила: «Мне очень повезло…» А дальше по этой логике – ей повезло еще больше. На слушании апелляционной жалобы – ей скинули целый год! То есть ее срок с четырех лет снизился до трех, что было большой редкостью. На «апелляшке» редко срезали срок, да еще и на целую четверть. Вся камера тогда несколько дней радостно гудела – хоть кто-то отвоевал кусок свободы! Все очень радовались за Замиру, а она – больше всех. Сложилось ли у них дальше с Луизой – я не знаю. В любом случае – она была молодой, красивой, и все у нее и правда было впереди…

Двадцать с лишним человек из 106-й прожили у нас не два дня, как обещали сотрудники, а намного-намного дольше. Поначалу было очень неудобно и очень тесно. Люди роились повсюду: гигантские очереди в туалет, в душ, за кухонные столы. В такой экстренной ситуации разрешили мыться и стирать по ночам. И вода в душевой и постирочной лилась почти круглые сутки. По ночам лишние занимали весь свободный пол: на кухне и даже на «пятачке». Повсюду громоздились матрацы, сумки, баулы. Дежура на утренней проверке закрывали глаза на этот хаос, а мы демонстративно вообще перестали следить за приличным обликом камеры. Жили в состоянии: «Да здравствует бардак!» Так все и попривыкли к этой, казалось бы, невыносимой тесноте.

А к нам все заводили и заводили новых людей. Почти каждый день на пороге камеры появлялся кто-нибудь с матрацем. Ракият пыталась возмущаться: «Ну куда? У нас и так на полу спят!» – но все больше для проформы. Мнение заключенных для дежуров ничего не значило. И тем более то, что кто-то из них спит на полу. Не они же там спят…

И вот, почти под Новый год к нам заводят Ольгу Ивкину. Заходит такая в камеру – все в тех же трениках и футболке, с той же кучей баулов с хламом. Значит ей удалось-таки вернуться на общий корпус! А я и думать уже забыла о ней, и обо всех тех, кто остался на спецах. Удивилась: «Надо же как бывает – снова в одной камере!»

Когда Ивкина сообщила, что она прибыла со спецов, меня подозвала к себе Маришка. Расспросила, как там и что, чем занималась Ивкина на спецблоке, как себя вела… Я рассказала все, что смогла вспомнить. То есть ничего плохого о поведении Ивкиной сказать не могла. Нормальная адекватная тетка. Ну а поскольку Ивкина и правда была крайне адекватной, то приняли ее неплохо. В 107-й она не так уж выделялась из общей толпы своим нелепым расхристанным видом. Публика тут была более разношерстной, в отличии от спецблочной «элиты». Здесь сидели женщины совсем без какой-либо поддержки с воли – без вещей, продуктов, предметов гигиены. Выглядеть расхлябано не возбранялось, главное – быть всегда чистой и хорошо пахнущей, вот за этим следили строго! Здесь ценились не внешность и одежда, а человеческое нутро, которое в тюрьме вылезало на всеобщее обозрение очень быстро.

Ивкиной сразу же выделили спальное место на нарах – с учетом ее возраста, болячек, и того фактора, что она старосид. Практически в день прибытия дали возможность позвонить, да и потом никогда в этом не отказывали. Ивкина осталась довольна и ничего не замышляла. У нее как раз надвигалась очередная серия судов, и единственное, что ее интересовало – это доступная мобильная связь. Было не до интриг и не до «бизнеса». Ей только-только прислали второе обвинительное – не менее объемное, чем когда-то было у Тамары. Ивкина быстренько проштудировала его и объявила: «Ничего не поменяли, вот идиоты! Нас же снова вернут на дослед!..» Так и вышло: и вторая попытка начать ее суды закончилась ровно тем же – она съездила на первое заседание, и дело снова ушло на дослед. Сразу после этого Ивкину повезли на очередной суд по мере пресечения. И она с него… не вернулась. Уехала домой! Ведь к тому моменту Ивкина содержалась в СИЗО более трех лет. То есть все законные сроки содержания под стражей на досудебной стадии уже истекли. Этот фактор, вкупе с горой написанных ею жалоб, ходатайств, заявлений, плюс имеющиеся медицинские заключения – перевесили наконец чашу правосудийных весов в ее сторону. Ивкину отпустили-таки под домашний арест. Железная тюремная челюсть разжалась, и жертва ускользнула…

…А мы продолжили жить дальше. Поначалу люди из 106-й общались, в основном, только друг с другом. Но неизбежно началась диффузия. Слово за слово – и стали возникать новые взаимные симпатии и дружеские союзы.

Очень многим новоприбывшим наша камера пришлась весьма по вкусу. Я даже услышала комментарий, резанувший ухо: «Какая богатенькая, сладенькая камера…» Ну и разбойницы! «Сладкий» – так разводилы обычно говорят о том, от кого хотят поживиться. Я задумалась. В нашей камере, возможно, действительно было относительно «сладко». Все еще полно телефонов, и 106-ю к ним допустили в первый же вечер. Все, кто захотел, смогли позвонить домой и рассказать свои новости. Причем предоставляли эту опцию у нас совершенно бесплатно. А в 106-й, судя по всему, с телефонами был большой напряг… А еще у нас никто ни к кому в принципе не лез, каждый мог делать все, что хочет – лишь бы не мешал другим… Скорее всего, в других местах порядки были гораздо жестче…

К тому моменту, когда сотрудники объявили, что десять человек из 106-й должны приготовиться к переводу, легко нашлись те, кто решил остаться у нас более чем добровольно. Зоя Норкина быстро составила список тех, кто уходит, передала его дежурке, и спустя пару часов в нашей камере остался ровно сорок один человек, столько, сколько и положено…

Благодаря такому вливанию состав нашей камеры изменился невероятно быстро. Да так, что, когда Вячеславна вернулась с «Матроски», измученная и похудевшая, она очень долго не могла опомниться от этих изменений. Сидела, выпучив глаза: «Кто все эти люди? Как будто в другую камеру вернулась!»

Готовимся к Новому году

За два дня до Нового года ко мне подбегает Маришка:

– Людка, есть важно дело! Нужно нарисовать на окнах новогодние картинки. Ну там снежинки, Деда Мороза, елку… В общем, нарисуешь? По-братски?

«По-братски» – любимое Маришкино тюремное выражение, заменяющее «пожалуйста».

– А разве это разрешено? – удивляюсь я.

– На Новый год – да, разрешено… Сможешь?

– Ну конечно, смогу! А чем?

– Зубной пастой. Я тебе все найду.

– Так…