Загадка Эдгара По - Эндрю Тейлор

Вскоре после полудня я поднялся к себе, а через час вышел из дома: умытый, побритый и элегантный. Я выглядел франтом, насколько позволяли мои ограниченные средства. В Грин-парке я оказался около двух. Поскольку Сезон[42] уже начался, на дорожках было полно модной и не очень модной публики.

Я увидел миссис Франт почти сразу же. Она медленно шла вдоль пруда в северной части парка напротив Девоншир-Хаус по направлению к фонтанам. Горничной рядом не было. Я подошел и несколько минут молча наблюдал, поскольку она не догадывалась, что на нее кто-то смотрит. Взгляд миссис Франт застыл на воде, отбрасывающей золотые и серебряные блики в лучах солнца. Она все еще носила траур по мистеру Франту, но подняла вуаль, и темное платье не казалось неуместным средь модной толпы. Я до мельчайших подробностей помню, как она выглядела и во что была одета, поскольку это сразу же напомнило мне о той пропасти, что лежит и всегда будет лежать меж нами.

Я подошел и поклонился. Миссис Франт подала мне руку, но не улыбнулась. Корка на ране отвалилась, и тут же снова потекла кровь. Миссис Франт предложила мне уйти куда-нибудь от шума и суеты Пиккадилли и публики, прогуливающейся в этой части парка. Мы медленно двинулись на юг. Она не взяла меня под руку. Когда мы отошли на достаточное расстояние, где никто не мог нас подслушать, миссис Франт остановилась и в первый раз посмотрела прямо на меня.

— Вы не были честны со мною, сэр. Вы замыслили что-то за моей спиной.

Я молчал и смотрел на белоснежную полоску кожи между перчаткой и манжетой рукава, на которой заметил пятнышко чернил.

— Кузина Флора передала мне собственность дяди Уэйвенху, — продолжила миссис Франт.

— Рад слышать.

— И сказала, что если бы не вы, она бы никогда этого не сделала, — Софи посмотрела на меня. — Чем вы задобрили ее, ну же, говорите! Флора ничего просто так не делает.

— Я сказал, что очень расстроен теми обстоятельствами, при которых ваш дядюшка подписал кодициль. Если помните, я заверил его подпись. А все остальное сделала за меня щедрая натура мисс Карсуолл.

Софи пошла дальше, я двинулся за нею по траве, но внезапно она остановилась и повернулась ко мне:

— Я не ребенок, чтобы держать меня в неведении. Тут что-то еще. Ко мне заходил адвокат из «Линкольнз Инн» с документами. Когда он собирался уходить, я в лоб спросила, знаком ли он с вами. Он попытался уклониться от ответа, но я настаивала, и в итоге он признался, что знаком.

— Мне хотелось, чтобы дарение оформлял мистер Роуселл, поскольку я полностью ему доверяю, потому и рекомендовал его мисс Карсуолл.

— Что свидетельствует о вашем недоверии к моей кузине.

— Я не говорил этого, мэм. В подобных вопросах полезно спросить совета незаинтересованной стороны.

— Чушь! — она посмотрела на меня. — И как так вышло, что вы вообще могли диктовать свои условия кузине?

— Я вовсе не диктовал ей, просто пытался объяснить, что желательно сделать именно так. Просто посоветовал.

— Тогда почему вы сказали, что не хотите, чтобы кто-то знал о вашем… хм, совете, вы так это называете? Ну же, сэр, я имею право знать, почему вы решились вмешаться в мои дела?

Я мысленно перебрал варианты ответа, но в конце концов решился сказать правду:

— Мне не хотелось, чтобы вы чувствовали себя обязанной.

Она вспыхнула:

— Вы невыносимы, сэр!

— А что прикажете делать? — я вдруг понял, что повысил голос, поэтому перевел дух и продолжил уже тише: — Простите, но мне не хотелось думать о том, что вас запрут с этим ужасным стариком.

— Да, ваша забота делает вам честь, но не стоило беспокоиться. Не стану скрывать, перспектива жить с мистером Карсуоллом не прельщала меня, но это не продлилось бы долго, — она подняла подбородок. — Капитан Руиспидж выказал мне честь и попросил моей руки.

Я отвернулся. Я не мог больше смотреть в ее сияющее лицо.

— Он сделал мне предложение еще до того, как кузина Флора известила о намерении передать мне собственность в Глостере. Так что его мотивы были чисты.

Я бросил на нее взгляд через плечо:

— Не сомневаюсь. Надеюсь, вы будете счастливы. Капитан — достойный человек, и уверен, вы поступаете разумно.

Софи сделала шажок ко мне, заставляя меня вновь взглянуть в ее лицо:

— О да, я всю жизнь поступала разумно. Сначала вышла за Генри Франта, потому что это было разумно. Потом жила в доме Карсуоллов, потому что это было разумно. Но меня уже тошнит от разумности. Она мне претит.

— Нет, однажды вы поступили опрометчиво.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга. Я мысленно увидел комнатку в Глостере и дорогую моему сердцу женщину, которой я мог наслаждаться. Лицо Софи мгновенно смягчилось. Она собиралась было отвернуться, но остановилась и посмотрела на меня из-под ресниц. Кокетка сделала бы то же, но Софи кокеткой не была. Думаю, она просто внезапно смутилась.

— О нет, я поступила опрометчиво, и когда капитан Руиспидж просил моей руки, я сказала, что сознаю, какую честь он оказал мне, и всегда буду считать его своим другом, но не люблю его. Он сказал, что это не важно, и еще раз повторил свое предложение. Я ответила, что мне нужно время подумать.

— Значит, вы все-таки поступили благоразумно?

— Мне нужно было думать о Чарли, — она помолчала и добавила: — И сейчас нужно. Но потом Флора сообщила, что собирается отдать мне собственность в Глостере, и я написала капитану Руиспиджу о своем решении. Флора услышала, что я не выхожу за него, и именно тогда призналась, что это была ваша идея отдать мне наследство дядюшки и вы просили ее не говорить о вашем участии. И я снова спрашиваю: зачем вы это сделали?

— Ответ тот же: я не хотел, чтобы вы чувствовали себя обязанной.

— Но я чувствую себя еще более обязанной кузине Флоре.

— Не сомневаюсь.

— Она передала мне собственность, которая приносит в год около двухсот пятидесяти фунтов, — Софи посмотрела на меня снизу вверх. — Так скажите мне: разве я не должна быть благодарной и вам тоже, а не только кузине?

— Я не хотел обманывать вас, просто желал, чтобы вы обрели независимость, не более. Если бы вы чувствовали себя обязанной, зная, что я как-то повлиял на решение кузины, то боюсь, вы неправильно бы все расценили.

— Что именно?

Я не ответил. Словно по обоюдному согласию мы двинулись по аллее в сторону Сент-Джеймс-парка, и мне казалось, что Софи идет чуть ближе ко мне, чем раньше. Я не видел ее лица из-за шляпки, лишь перья покачивались над головой. Софи что-то пробормотала, я не расслышал и вынужден был просить ее повторить.

Софи снова остановилась и посмотрела на меня.

— Я сказала «спасибо». Вы проявили истинную деликатность, но иного я от вас и не ожидала. Однако бывают случаи, когда нужно отбросить деликатность. Да, это добродетель, без сомнения, но не всегда уместно проявлять ее.

Я сказал:

— В некотором отношении она странным образом напоминает благоразумие.

Мы несколько минут стояли и наблюдали, как три сороки дерутся из-за куска хлеба, издавая пронзительные скрипучие крики, похожие на треск бобов в высушенной тыкве.

— Как я ненавижу сорок, — сказала Софи.

— Да, не гнушаются отбросами, воровки и забияки.

— А вы знаете считалку, которую в деревне сложили про сорок? Одна — к горестям, две — к почестям…

— Три — к девочке, а четыре…

— Разве три к девочке? — перебила меня Софи. — Нет, когда я была маленькой, у нас была другая считалка. Кроме того, если три к девочке, то четыре должно быть к мальчику, и кое-что пропущено. Нет, в моем детстве три всегда было к венцу…

Сороки испугались чего-то и улетели.

— А четыре — к младенцу, — добавила Софи тихим голосом.

— Софи? — спросил я, протягивая ей руку. — Вы уверены?

— Да, — ответила она и взяла меня за руку. — Да.

ПРИЛОЖЕНИЕ

9 ИЮНЯ 1862 ГОДА

I

Этот дневник попал в мои руки после смерти моей невестки, Флоры, вдовствующей леди Руиспидж, двадцать первого октября прошлого года. Она хранила кое-какие ценности в сейфе у поверенных, занимавшихся делами и Флоры, и ее батюшки.

— Я не доверяю банкам, — как-то раз сказала мне она. — Адвокаты же никуда не денутся.

Среди прочего в сейфе находилась небольшая деревянная шкатулка, обитая железом, содержимое которой охраняли два замка. Шкатулку принесли в мой дом на площади Кавендиша, чтобы вызвать специалиста по замкам, но его услуги не понадобились, поскольку ключи нашлись в ящике для письменных принадлежностей, с которым невестка не расставалась и который стоял подле ее кровати и в день ее смерти. В шкатулке обнаружилась толстая тетрадь, исписанная убористым почерком, причем рукопись была поделена на главы. На дне лежала пятифунтовая банкнота, завернутая в сложенный листок бумаги, на котором значилось имя «Мисс Карсуолл».