Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

И успел подумать ещё, что Андрей теперь точно успеет, и всё будет хорошо…

…Его убили только через полчаса, брошенными в спину толами — после того, как отчаялись свалить в рукопашной.

259.

Игорь Басаргин

Каждому хочется жить. Но бывает, поверь —

Жизнь отдают, изумиться забыв дешевизне.

В безднах души просыпается зверь.

Тёмный убийца. И помыслов нету о жизни.

Гибель стояла в бою у тебя за плечом.

Ты не боялся её. И судьбу не просил ни о чём.

Что нам до смерти, коль служит порукою честь —

Та, что рубиться заставит и мёртвые руки!

Что нам до ада и мук, если есть

Ради кого принимать даже адские муки?

Тех, кто сражался, в бою не гадал, что почём —

Боги, бывает, хранят. И своим защищают мечом.

Кончится бой — и тогда только время найдёшь

Каждому голосу жизни, как чуду, дивиться.

Тихо баюкает дерево дождь…

Звонко поёт, окликая подругу, синица…

Вешнее солнце капель пробудило лучом…

Павших друзей помяни — и живи.

И не плачь ни о чём.

Жалобно выли раненые. Их было около десятка, и почти все уже не бойцы. Убитых было девятнадцать — их порубленные и поколотые тела лежали на краю лощины и на склоне, застряв тут и там в кустах. Землю пропитала лениво льющаяся кровь. Валялось изломанное оружие, рассечённые щиты и маски.

Убитого белого оставили там, где он упал — около большого дерева, к которому он хотел, но не успел прижаться спиной: в ней сейчас торчали пять толл. Упал он только после пятой, последней. Кто-то принёс и бросил рядом левую руку белого с зажатым в ней кинжалом — её удачно отрубили ещё в середине схватки. Выдернуть чёрную от крови шпагу из правой руки не удалось вообще.

Отталкивая друг друга, сопя и скержеща гортанно, негры отрубили убитому голову и насадили её на грубо оструганный кол. открытыми глазами, из которых уже ушла жизнь, Игорь Северцев по прозвищу Север смотрел на то, как, то и дело схватываясь, негры делили его тело, тут же пожирая сырые куски мяса. Потом вставили шпагу, отрубив на державшей её руке пальцы, в расщелину камня и начали ломать, сгибая клинок в дугу, но он каждый раз распрямлялся с коротким злым гулом.

Навалившись втроём, его переломили, и сталь лопнула с плачущим звуком. Обломок, выскочив из расщелины, вонзился в горло одному из негров, и тот, захлёбываясь кровью, покатился на дно оврага…

Двадцатый.

* * *

Первые несколько минут Андрей вообще ничего не мог сказать — только хватал ртом воздух и не мог даже проглотить воду, которую лили ему в рот перепуганные девчонки. Он был чёрный от усталости, глаза ввалились, а волосы склеила выступившая из пота соль. Лишь потом, явно испытывая физическую боль, он прохрипел чужим, хрустким голосом:

— Негры… много… Я бежал всю ночь… опередил… на час… пришлось петлять…

На секунду воцарилось испуганное молчание. Потом в него врезался крик Кристины:

— Где Игорь?!

Андрей измученно махнул рукой (Олька всё ещё пыталась его чем-то напоить и просила, чтобы он не глотал, а полоскал рот и сплёвывал) и ответил уже более нормально:

— Он остался там, прикрывать. Без него я бы не ушёл.

— Сколько негров? — быстро спросил я. Сейчас я не мог позволить себе ничего личного. Я

260.

был князем, за которым стояли три десятка человек. — Мы сможем отсидеться?

— Нет, нет, — Андрей помотал головой. — Их тысячи, они идут с юга острова, чешут тут всё, как расчёской…

— Брать только вещи и продукты, приготовленные про запас, — я выпрямился. — Скорее. Мы уходим через ущелье на север, к Ираклиону.

— Поздно.

Все обернулись на голос, раздавшийся от входа. На пороге пещеры стоял Санёк с обнажённой валлонкой в руке. Он был страшно бледен. За его плечом мрачной тенью высился Сморч, методично затачивавший выщербленное лезвие гизармы. Левое плечо Игоря было обмотано окровавленной тряпкой. У входа, поглядывая назад, замерли Щусь и Наташка.

— Поздно, — повторил Санек, шагнув внутрь. — Они перерезали дорогу через ущелье. Желающие могут убедиться — их отряды текут сюда, как река.

Почти всек метнулись наружу. Я задержался.

— Про тебя я думал, что ты-то уж точно в Ираклионе, — тихо сказал я. Саня хмыкнул:

— Я был там. Отдыхал, пёр в жопу Сашка, давал ему в рот, игрался с его детальками… — он с усмешкой смотрел мимо меня. — Но когда это началось, я подумал: не очень-то хорошо будет бросить вас… Жоэ сказал, что будет ждать, пока ниггеры не полезут на сходни его каравеллы, так что мы ещё можем успеть.

— Успеть? — я вскинул голову. — Но ты же…

— Как ты думаешь, — с ядом спросил он, — я что, пробивался сюда через эти толпы? Есть тропка. Надеюсь, что они её ещё не перерезали.

Помедилв, я протянул Сане руку. Он со смешком посмотрел на меня.

И не пожал её…

…Если Саня сравнивал негров с рекой, то он ошибся. Сейчас они больше напоминали шумное чёрное половодье, разливающееся по долине километрах в семи-восьми от нас.

— Их тут х…ва туча, — сказал Колька Самодуров, и никто не обратил внимания на мат. — Тысячи!

— Тысячи три, — оченил на глаз Игорёк Мордвинцев.

— Вон ещё! — Олег Фирсов в возбуждении вскинул руку, указывая на север, в направлении горного хребта. Километрах в десяти от нас текли вниз пять или шесть чёрных ручейков.

— Это те, от которых я бежал, — пробормотал Андрей. — Надо уходить, ребята, скорее!

— Я не пойду, — заторможено сказала Кристина. — А если Игорь придёт, а меня нет? мы потеряемся…

Олька обняла её за плечи:

— Надо идти, Кристи. Ты же знаешь, Игорь ловкий и смелый, он обязательно нас нагонит, если останется жив. А нам оставаться нельзя. Пойдём-пойдём…

— Девчонок в середину, — я обнажил палаш. — Парни — в клин…

— Нет, Олег, — отчётливо и спокойно сказала Танюшка, и девчонки сплотились за ней.

— Что — нет? — сердито спросил я.

— Сегодня мы пойдём рядом с вами, — сказала он, обнажая корду. — Мне кажется — сегодня нехорошо будет тем, кто останется в живых, если мы столкнёмся с чёрными и проиграем. Вы не сможете нас защитить. И тогда будет лучше погибнуть всем вместе.

Две или три секунды я молчал. Потом бросил:

— Что же — может быть, нам ещё повезёт… Тань, становись слева от меня. Будешь прикрывать бок… Всё. Пошли.

Игорь Добронравов

Жарких костров развесёлый треск,

Руки тяжёлын над огнём.

Окаменевший и грустный лес —

Стаю волков обложили в нём.

262.

Серые мечутся меж берёз,

Прячут детей, зарывают в снег…

И в онемевших глазах вопрос:

"Что же ты делаешь, человек?!"

Вот и всё… Приходит смертный час,

Тот час, когда вся жизнь — сплошная боль…

Снег несёт… Ах, если б он их спас!

Но этот день не станет иной судьбой…

Кружит матёрый — здесь главный он…

Чует — вот-вот и начнут стрелять…

Но на флажки не пойти — закон…

Лучше под пули — учила мать!

Лучше под пули, оскалив пасть,

Молча за горло, с разбегу в грудь,

Лапами, сильно, подмять, упасть…

Может, и вырвется кто-нибудь…

Кто-нибудь… Всё уже смерти круг.

Уже давно на спуск жадно палец лёг…

Кто-нибудь… Пусть это будет друг!

Он допоёт, когда голос мой уснёт…

Цепи смыкаются, крик и смех,

Запах железа, собачий лай…

Волка — не лебедя. Лебедя — "грех"!

А волк — он разбойник, его стреляй…

След — словно пеленги, на виду…

И, заглянув в поднебесья синь,

Воздуха грудь вожак глотнул,

Прыгнул — как проклят, что было сил…

…Ветра свист… Опять не повезло…

Ударил гром — и палевый бок в крови…

Жизнь — прости… Прости всех нас за зло…

Дай времени нам — себя научить любви…

* * *

Тропа, по которой нас вёл Санёк, в самом деле уводила в обход негров — под пологом зелёных рощ, чьи кроны прочным покровом закрывали нас от взглядов со стороны. Мы шли в строю, на страшном напряге, но в какой-то момент Саня шумно перевёл дух и сказал достаточно громко:

— Всё. Они остались там, — он махнул рукой влево, — мы сейчас выше их… Впереди прямая дорога на Ираклион… Если пойдём быстро — дойдём к утру.

— Да, хорошо, — я тоже перевёл дух. Слева виднелся склон холма, переходивший в открытую узкую и длинную долину, терявшуюся где-то среди рощ. По долине двигался отряд негров — параллельно нам, явно о нас ничего не подозревая. Над ними плыл, покачиваясь и ныряя, шест с человеческой головой — ещё не сухой, как обычно… Впрочем, все сухие головы, которые мы видели у них, когда-то кому-то принадлежали…

— Кристин, ты куда? — отвлёк меня оклик Ольки. — Ты чего, Кристин?!

Девчонки загомонили. Я резко обернулся.

Кристина стояла совершенно открыто — на плоском большом валуне, нависавшем над склоном. Она, вся подавшись вперёд, всматривалась в сторону негров. Потом повернулась к нам. Её синие глаза почернели и стали огромными.