Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Наконец, никто не отменял тренировок, и я с удовольствием замечал, что многие подтягиваются в фехтовании до меня… хотя и мой уровень рос. Я всё больше понимал, что становлюсь способен на весьма впечатляющие вещи — например, в прыжке словать ногой выставленную навстречу жердь и, приземляясь, рассечь другую палашом…

Но, если честно, больше всего мне хотелось просто загорать (купаться я так и не полюбил) — одному или в обществе Танюшки. Жаль, что нечасто получалось… Но иногда мы заплывали на небольшой островок, где на клочках земли между каменных глыб росли оливы с серебристой листвой, выбирались на плоские каменные козырьки и… Впрочем, случалось, что мы просто спали голова к голове, болтали или бродили по островку, наслаждаясь одиночеством, солнечным теплом и тишиной, в которую вплетался шорох прибоя. По характеру мы с Танюшкой идеально подходили друг другу — хотя и говорят, что сходятся противоположности, но мы были похожи: спокойные, но способные на резкие, почти неконтролируемые вспышки гнева и ярости; умеющие говорить и молчать; даже ростом почти одинаковые…

…Мы сидели плечо в плечо на камне над небольшим озерцом дождевой воды, похожим на зеркало в рамке из багрового гранита. У наших ног в ровной, спокойной поверхности отражались мы сами: одинаково обнимающие руками коленки, с почти одинаково длинными волосами, тёмными и уже начинающими завиваться на висках и на концах сзади у меня, русыми и прямыми у Танюшки. Последнее время она заплетала их в тугую косу (мне не очень нравившуюся, но удобную), а я перехватывал кожаной повязкой, но сейчас, после купания, волосы у нас были распущены — сохли.

— Подрезать пора, — она провела нальцем по моей шее. Я невольно дёрнулся, Танька повторила жест и хихикнула. Я недовольно спросил:

— Подрезать что? Шею мне?

— Дурак, — резко сказала она, но тут же погладила меня по плечу: — Извини, я не

257.

подумала. Тебе правда надо постричься, хотя бы подкоротить… — она запустила пальцы в мои волосы, довольно безжалостно подёргала.

— Ну пусти, — пробормотал я, не пытаясь освободиться. Она вместо этого рывком притянула меня к себе…

…Губы Танюшки были солоноватыми от высохшей на них морской воды. Горячими и живыми. Глаза блестели шалой зеленью, и в них отражалось моё лицо с такими же безумными глазами. Мы оба хорошо знали, чем кончится эта игра с поцелуями — и оба не очень торопились.

В таким мгновения казалось, что они — навсегда.

Игорь Шевчук

Шумит река времён,

И ночь идёт к концу,

И дым пустых надежд

Струится по лицу.

Я по цветам иду

На дальний свет звезды,

Где были мы с тобой,

Где только я — и ты!

Ты — моя судьба!

А за стеной обрыв,

И только ветра свист,

И кто сказал, что мы

Сошлись и разошлись?!

И знаю точно я,

Что сбудутся мечты!

Где были мы с тобой,

Где только я — и ты!

Ты — моя судьба!

Я люблю тебя!

Я тебя никому никогда не отдам,

Я тебя пронесу по горящим мостам,

По снегам, небесам, по зелёным лугам!

Я тебя никому не отдам!

Я тебя никому никогда не отдам,

Нас не сможет согнуть никакая беда,

Не разнимут враги, не состарят года!

Я тебя никому не отдам!

— А Саню ты зря отпустил, — сказала Танюшка.

Она сидела у меня сзади на пояснице и делала массаж. Приятно было — жуть. А вот разговор мне не слишком нравился. Я уже почти совсем собрался промолчать, но не удержался:

— Я никого не неволю, Тань, оставаться со мной. Но те, кто остаётся, должны выполнять мои приказы. Саня захотел уйти — это его дело.

— И всё-таки это неправильно, — упрямо сказала она. — Когда Север пойдёт в предварительную разведку?

— Завтра, — буркнул я, уже предвидя её просьбу.

— Олег, скажи ему, чтобы он поискал Саню. И предложи ему вернуться, а?

* * *

Было ещё совсем темно, когда Север меня растолкал. Зевая и тряся головой, я поднялся, прошёл к выходу. Андрюшка Соколов, стоя уже снаружи, перетягивал ремень.

— Возьми ещё кого-нибудь, — предложил я. — Вдвоём — мало ли всё-таки…

— Быстрей обернёмся, — отмахнулся Север, одёргивая свою "вечную" кожанку. Зевнул, прилязгнул сильными челюстями, засмеялся: — Нет тут никого, Олег. Не могли же они из воздуха появиться?

— Ладно… Если встретишь Саню с его олухами — заверни их, договоримся как-нибудь, — вспомнил я. Север, помедлив, хлопнул меня по плечу:

— Это ты правильно… Постараюсь их найти.

— Ну ты всё-таки разведку веди, а не Саню ищи, — спохватился я. Игорь кивнул:

— Ладно, ладно… Скажи Кристинке… — он махнул рукой: — А, ладно. Вернусь — сам всё скажу… Андрей, готов?

— Готов, — буркнул Соколов, тоже зевая и расчёсывая пятернёй волосы.

— Ну и пошли, — Север первым зашагал вниз пружинистым шагом — и растаял в

258.

смешанной с ранним туманом предутренней тьме.

Я ещё какое-то время смотрел ему вслед, зевая и ёжась. Потом окликнул часового — Игорь Мордвинцев отозвался коротким свистком — и пошёл досыпать.

* * *

К вечеру отмахали километров двадцать — вверх, вниз, с вершин холмов внимательно осматривая окрестности. В конце концов Андрей махнул рукой и объявил:

— Всё, хватит на сегодня. Нет тут никого.

— Да, пожалуй, — согласился Игорь, ослабил пояс и перевязь. — Давай вон туда, в лощинку, спустимся. Там костёр не будет видно.

— Трепещешь? — фыркнул Андрей.

— Да так, — улыбнулся Игорь, — на всякий случай.

— Вообще-то правильно, — согласился Андрей и, подфутболив носком мягкого сапога камешек, огорчённо сказал: — Я думал — чего найдём, поэтому и вызвался… Так бы я фик от Ленки ушёл, — он толкнул локтем Севера. — Знаешь, как с ней трахаться здорово?

Север хмыкнул. Он, конечно, спал с Кристиной и мысленно согласился с другом, но, будучи более сдержанным и воспитанным, тему не поддержал. Что, впрочем, не мешало Андрею её развивать:

— …а когда она первый раз мне в зад предложила, я прямо офигел, у меня даже не вставало сперва…

Мальчишки, спустившись на дно ложбины, обогнули росшие там понизу кусты — и…

…Первые негры стояли метрах в пяти от них — стояли и прислушивались, а дальше их были ещё десятки. По всему дну ложбины. Две или три секунды мальчишки смотрели на негров. Те тоже не двигались — очевидно, ожидая, что сейчас из-за кустов появятся ещё белые. Потом Север истошно вскрикнул и, молниеносным движением метнув нож, увязший точно в горле у первого негра, толнул Андрея плечом назад:

— Бежим!

Они рванулись вверх по склону. Но верхним краем лощины уже хрустели, ломаясь, кусты — там мелькали султаны из перьев на масках, наперерез ломилась ещё одна группа!

— Беги один! — крикнул Север. — Туда беги! — он почти швырнул Андрея дальше по склону оврага. — Беги, я их задержу!

— Я тебя не брошу! — крикнул Андрей, хватаясь за меч над плечом. Север зарычал:

— Дурак! Наши же думают — тут никого! Беги же, всех погубишь!

И снова толкнул Андрея. Тот попятился. Потом — повернулся и побежал. Сразу — изо всех сил.

Так, тут — всё. Второй нож полетел в первого из бежавших поверху, и тот покатился вниз, пробил своим телом кусты, застрял там, словно какой-то манекен. Игорь прыжком выскочил на край лощины. Со всех сторон — ближе, ближе — лезли озверелые рожи или страшные маски. За Андреем не бежал никто — вот и хорошо…

Всё? Кажется — всё. Значит, вот как это… А где же страх? Где вся жизнь, промелькнувшая перед глазами?

"Прощай, Кристина," — подумал он, выхватывая шпагу и дагу — они послушно, с радостным гудением, описали в сильных руках зло свистящие "восьмёрки".

Но он, наверное, всё-таки ещё не верил в смерть, отталкивал её всей силой своего недолгого существования, всем своим крепким, живым мальчишеским телом, всей жаждой жизни — когда, не дожидаясь броска негров, сам прыгнул вперёд.

И успел подумать ещё, что Андрей теперь точно успеет, и всё будет хорошо…

…Его убили только через полчаса, брошенными в спину толами — после того, как отчаялись свалить в рукопашной.

259.

Игорь Басаргин

Каждому хочется жить. Но бывает, поверь —

Жизнь отдают, изумиться забыв дешевизне.

В безднах души просыпается зверь.

Тёмный убийца. И помыслов нету о жизни.

Гибель стояла в бою у тебя за плечом.

Ты не боялся её. И судьбу не просил ни о чём.

Что нам до смерти, коль служит порукою честь —

Та, что рубиться заставит и мёртвые руки!

Что нам до ада и мук, если есть

Ради кого принимать даже адские муки?

Тех, кто сражался, в бою не гадал, что почём —

Боги, бывает, хранят. И своим защищают мечом.