Крылатая сотня. Сборник рассказов - Олег Верещагин

Верещагин Олег Николаевич

Крылатая сотня. Сборник рассказов

1. СТАНИЦА УПОРНАЯ

А на сердце опять горячо-горячо…

И опять, и опять без ответа…

А листочек с берёзки упал на плечо —

Он, как я, оторвался от веток…

Группа "Любэ"

Я проснулся от того, что через меня переступили.

За последние три недели со мной случилось столько всякого, что трудно даже рассказать. Поэтому то, что, проснувшись, я увидел, что сплю на ворохе соломы под каким-то навесом, меня не очень поколебало. Кругом спали ещё человек двадцать, и к турпоходу это не имело никакого отношения. Было жарко, безветренно, я видел, что небо буквально усыпано ярчайшими звёздами. На юге непрерывно бухало, но это была не гроза.

Одиннадцатые сутки со стороны Карачаевска на север вдоль рек — Лабы, Урупа, Зеленчука, Кубани — пробивались оккупационные войска. Надеялись соединиться с группировкой, наступающей от Элисты. Они пробивались, а Южная Армия их не пускала.

Мы жили в Упорной одиннадцатые сутки и одиннадцатые сутки неподалёку шли бои. Но бежать больше просто стало некуда. Прибежали.

Три недели назад я жил в Ставрополе. Я и слов-то таких не знал — "оккупационные войска".

Правда, уже с начала апреля творилась вокруг разная чушня. То света не было. То воды. То взорвался химзавод, и его тушили почему-то не МЧСовцы, а какие-то залётные иностранцы. То по нескольку суток молчал телик, а потом по нему показывали какую-то чушь, иногда даже на английском или турецком языке. То дорожали продукты. То дешевели. То мэра снимали. То назначали нового. То поезда стали ходить не по расписанию — вообще не пойми как. То прошла через город здоровенная колонна войск — а потом ребята из пригорода рассказывали, что видели, как солдаты и офицеры разоружались возле аэродрома и просто расходились кто куда. То в центре города открыли пальбу — неясно кто. То по улицам мотались толпы людей с иконами и лозунгами не отдавать что-то там на поругание. Потом стали ходить слухи, что президент сложил с себя полномочия и передал их какому-то международному органу…

В общем, жизнь и так была нескучная. Но я как-то внимания не обращал особо. До того дня. Две недели назад.

В общем, мы шли в школу. С моим дружком, Витькой Фальком. До конца года оставалось всего ничего, намечалась контрольная по алгебре, хотя и в школе то и дело что-то происходило — треть учеников не ходила на занятия, многие вообще поуезжали, из учителей тоже постоянно кого-то не было… В общем, мы шли. Если честно, идти было неприятно. Родной Ставрополь мне больше всего напоминал ежа, который сжался в комок и выставил иголки. Честное слово. На перекрёстках стояли — как повырастали из-под земли за ночь! — самоходные зенитки. Было много солдат, а с ними — МЧСовцы в оранжевых беретах, но при оружии, которого я раньше не видел у них вообще. милицию как отрезало. Зато возле мэрии — в строю! — стояли комендантские роты кубанцев и терцев, тоже при оружии, а не просто с нагайками. Чего-то ждали, а в вестибюле через стеклянные двери мы с Витькой разглядели полно офицеров — и казачьих, и армейских. Флага над мэрией не было вообще — и мне это почему-то показалось каким-то жутким. Мы уже прошли мимо, когда на верхнем этаже мэрии вдруг начали стрелять — нас тут же распёр МЧСовский патруль… Казаков было полно и в других местах города, и даже возле нашей школы дежурил не обычный наряд, а не меньше двадцати человек и какое-то несуразное сооружение, в котором мы с трудом опознали КАМАЗ, закрытый, как черепаха, листовым железом. Из-под этого панциря торчали пулемёты.

Позабрасывав сумки в класс, все пацаны из нашего 7-го Б отвалили за школу, на

"наше место" на заборе — покурить и обсудить ситуацию в оставшееся до уроков время.

Как раз когда мы рассаживались согласно классной "табели о рангах" — над улицей совсем низко прошла пара вертолётов. Шара — Шарип Тагишев — последний из оставшихся в классе кавказцев-предкавказцев, остальные за последние недели поразъехались из Ставрополя — тут же выпучил глаза и стал врать, что его дядя сказал его отцу что знакомый сестры жены видел… Он что-то там гнал, а я вдруг понял, что на вертолётах не было привычных нам — мы видели машины с аэродрома часто — звёзд и бело-сине-красных полос. Я ведь чётко разглядел: на них были сине-малиново-зелёные полосы, кубанские войсковые — и Георгии Победоносцы, тоже как на гербе войска. Но с какого перепугу у казаков — вертолёты?! Казачата в нашей школе не учились, но кто-то из ребят сказал, что его приятели из бабычевского корпуса говорят: всех реестровых казаков войско мобилизует, и даже старших кадетов держат под ружьём — на самом деле, с автоматами в спальниках…

Мы уже собирались идти в класс, когда на улице показалась колонна — несколько открытых УАЗов с пулемётами и чёрно-жёлто-белыми флажками (я вспомнил, что это вроде бы считается императорский русский флаг, я даже на митингах такие видел) и не меньше двухсот мужиков с оружием. Все они были одеты в разные камуфляжи, обуты тоже кто во что — от сапог до кроссовок — но вооружены до зубов, на головах — одинаковые чёрные береты, и у каждого на рукаве — большой шеврон таких же цветов. Наши охранники-казаки их сперва резко остановили, но потом быстро пропустили дальше и даже кого-то дали в провожатые.

Звонка всё не было, и мы стояли около ограды. Да, собственно, вся школа высыпала наружу, все смотрели кто куда. Через какие-то пять минут по улице проехали несколько танков — тоже под чёрно-жёлто-белыми флажками, потом прошла колонна пеших терцев — в камуфляжах, вооружены кто чем, но все в папахах и с кинжалами, под своим чёрно-зелёно-красным флагом. А ещё через четверть часа, когда звонок всё-таки дали, появилось полсотни чеченцев (их ни с кем не спутаешь) — тоже в форме и при оружии; что самое странное — казаки их пропустили почти без разговоров. Шара, кстати, что-то завопил по-своему, кому-то замахал, сиганул через забор и исчез в этой группе. Ему крикнули про сумку, но он отмахнулся:

— А! — и замешался среди камуфляжей. Кажется, я узнал там его отца, Тагишева-старшего. Но мог и ошибиться.

А Шару я и не видел больше…

Первый урок у нас был физра. Я потом иногда думал, что было бы, окажись другое расписание… или вздумай физрук проводить урок в спортзале…

Но расписание было, какое было, и физра у нас была на школьном стадиончике.

Я потом подсчитал, что в тот день в школе было человек четыреста детей. И не меньше тридцати преподавателей. В самой школе, я имею в виду. Я не особо интересовался оружием — не больше, чем обычный мальчишка. И не знал, что есть такая штука — GBU-43/B, которая весит девять с половиной тонн. Управляемая, особо мощная.

Ещё потом я часто думал, с чем можно было перепутать нашу школу? Или это была просто "ошибка"?

В общем, я лежал на песке ямы для прыжков и не мог пошевелиться. По небу летели какие-то горящие клочья, и я слышал только "у… у… у… у…"

Потом я сел.

Наши ребята и девчонки были разбросаны вокруг. Почти все возились и умом я понимал, что сейчас стоит вопль и крик — но ничего не слышал. Ещё потом я увидел опрокинутый КАМАЗ казаков и тела вокруг него. Хотя не мог этого видеть, и машина, и казаки были за школой.

А совсем потом я понял, что школы нет.

Просто нет. Вместо двухэтажного большого здания была огромная горящая воронка, по краям окаймлённая зубастыми развалинами. На одном из зубцов висел триколор — из кабинета директора. Как раз когда я на него посмотрел, он вспыхнул, затрепетал и сгорел дотла за какие-то две секунды.

Понимаете, мы к той яме даже не смогли подойти. От неё несло жаром, как от костра, ещё шагов за тридцать. Мы хотели подойти. Честное слово, хотели — раскапывать, искать… Но не смогли.

Кто-то сказал, что взорвался газ. (Я как раз начал слышать опять) Мы стояли около этой ямы и вели себя довольно спокойно — помогали тем, кого ударило обломками или ещё чего, физрук по мобильнику пытался куда-то позвонить… А потом мы услышали взрывы вокруг. Много-много…

…Ставрополь бомбили с аэродромов в Грузии. Тут было несколько минут лёту. Но это мы узнали потом. Как и то, что вторая волна атаки — крылатыми ракетами с кораблей, вошедших в Чёрное море — была немного позже, когда мы уже разбежались по домам. А тогда — тогда мы просто понеслись прочь.

Я бежал и орал. Не плакал, а орал — от страха. Это было позорно, позорней некуда, но вокруг взрывалось, рушились дома, я не верил тому, что видел; я бежал и орал. Два раза меня бросало наземь — как будто било огромной мягкой подушкой. Один раз за меня уцепился катающийся по мостовой человек без ног и лица. Я вырвался и побежал дальше.

Я бежал и орал.

Так я и влетел к нам домой.

Мамы и отца не было, всё нараспашку. На полу — побитые стёкла, мебель опрокинута, осколки… Я выскочил в садовую дверь. Тоб, наш пёс, висел на соседском заборе мертвый, посреди огорода была воронка — небольшая, а многоквартирной девятиэтажки, что стояла за ручьём, не было совсем. Там что-то горело и кричали люди. В ручье сидел маленький ребёнок — лет пяти, не поймёшь, девочка, мальчик — сидел и стонал — тяжело, страшно. Лицо, плечи, грудь, спина — всё у него было чёрное, и он то и дело окунался в воду — как-то медленно, как будто играл.