Крылатая сотня. Сборник рассказов - Олег Верещагин

— Да пошёл ты… — вяло отозвался Сашка. — Не могу, спать хочу.

— Нет, в самом деле, всё отрываешь, что гвоздями не приху…рено, — не унимался Денис, с натугой катя "Саш'хо" к незаметному входу в ангар. — С цветомузыкой та же история тогда на дискаче была… Так Олежку пришлёте?

— Давай-ка сами всё сделаем, — сказал Колька. — Ты да я. Остальные — марш спать, это приказ.

— Я с вами, — вызвался я. Колька секунду смотрел на меня. Потом кивнул:

— Ладно. Втроём.

* * *

Четырёхдневный бой за Светлоград закончился вечером.

Было душно. Ветер с Маныча пахнул горелым металлом, соляром, жареной и гниющей человеческой плотью.

Дальше северных кварталов Светлограда бронечасти и мотопехота турок, поддержанные бандами калмыцких фашистов и американскими вертушками, не прошли. Попав в ловушку городских улиц, мгновенно потеряв присутствие духа, они начали метаться, стремясь только к одному — выбраться обратно. На улицах и за окраиной лежали сотни трупов в новеньких камуфляжах, чадили коробки танков и бронемашин… Снаряжение и оружие убитых — раньше трофейных команд! — уже начали растаскивать вездесущие пацаны… Подбирали и еду и, если оружие у них старались отобрать, то еду не отнимали даже самые свирепые из "трофейщиков"…

…По самым скромным подсчётам наступающие потеряли не менее четырёх тысяч убитыми, около пятидесяти единиц бронетехники, семь вертолётов и два истребителя-бомбардировщика. Разгромленные и деморализованные части 4-го турецкого корпуса бежали в сторону Маныч-Гудило, где их уже ожидали высаженные со старых вертолётов и надёжно укрепившиеся отборные десантные группы. По полевым аэродромам оккупантов вокруг Элисты молотила вся наличная артиллерия.

Отряды Северной Армии потеряли убитыми больше пятисот человек. Сейчас их свозили на окраину Ставрополя, где ещё в начале войны возникло само собой огромной кладбище. Ряды трупов вытягивались вдоль самодельной ограды, на которой жаркий ветер трепал разноцветные, разнокалиберные листки: "Уехали… ищи нас… ждём… погибли… адрес… сынок… папа, мама, я… бабушку похоронили…" Они лежали вместе — казаки, чэзэбэшники, военные, менты, эмчээсовцы, ополченцы… Русские, немцы, эстонцы, осетины, армяне, абхазы, греки, болгары, украинцы, сербы, калмыки… Православные, католики, ламаисты, протестанты, мусульмане, атеисты, язычники… Мужчины, женщины, старики, подростки, юноши, девушки, дети…

Православные священники отпевали всех, медленно продвигаясь вдоль растущих рядов.

На площади перед полусожжённой мэрией, прямо на земле, огромной, какой-то неживой кучей сидели пленные. Их было больше трёхсот — в основном турки. (Полсотни пленных калмыков калмыки же — из калмыцкого казачьего отряда "Наран Арслан" — забрали себе и, связав, деловито зарыли живыми в землю на старом карьере; помешать этому было просто невозможно…) Муравьино-жестокие со слабыми и пленными, сейчас они сидели неподвижно, глядя на окружавших их русских тусклыми мёртвыми глазами, в которых была только покорность. Отдельной группкой сидели наёмники из "Dynocorp" и двое штатовских вертолётчиков. Эти выглядели живее, но в глазах почти у всех был скрываемый изо всех сил страх, у американцев мешавшийся с недоумением: как же так?! Они — в плену?! У кого?!

Атаман Громов прибыл на совещание штаба армии прямо с позиций. Его конвойцы — набранные из старших кадетов бабычевского корпуса и тоже старших детдомовцев — отлично вооружённые и обмундированные, подтянутые, рослые мальчишки с закопченными лицами, кое-кто в бинтах — попрыгав с трёх "гусаров", бэтра и двух мотоциклов, немедленно свернули вентиль пожарного гидранта и, оставив троих на карауле, принялись с воплями и хохотом плескаться, вызывая добродушные улыбки у охранявших пленных ополченцев. Казалось, что ребята ничуть не устали; между тем за последние четыре дня конвой атамана потерял семнадцать человек из сорока… Лишь пятеро мальчишек, подойдя к пленным, встали возле них стеночкой, плечом к плечу. Стояли молча, ничего не делая, только глядели. Но среди турок многие вдруг начали истерично молиться, а один из американцев громко заговорил по-русски, путая слова:

— Мы пленные… мы только выполняли приказ… мы находимся под защитой Женевских конвенций…

— Лучше молчи, — сказал кто-то из мальчишек, и американец умолк.

* * *

— В общем так, — атаман Громов пожал плечами. — Совершенно непонятный эпизод. Вроде бы мелочь — два грузовика с боеприпасами, одиннадцать убитых — но странно. И нелепо как-то всё… Машка, это не твои?

Мария Лагутина, командующий авиацией и в прошлом знаменитая спортсменка-лётчица, пожала плечами и ехидно заметила:

— Раз нелепо — точно не мои… — и уже серьёзно добавила: — Да нет, не летали наши там.

— Может, осетины? — кивнул атаман начальнику разведки. Полковник Ботушев покачал головой:

— Я уже выяснял. Ни осетины, ни абхазы подобных операций не проводили.

— Может, у них самих что взорвалось? — предположил кто-то из офицеров РНВ. — Первый раз, что ли? Или партизаны…

— Там столько вражеских войск и такая маленькая территория, что партизан просто нет, — отозвался атаман. Задумался, хрюкнул горлом и подвёл итог: — Наверное, правда что-то у них само грохнуло…

— Между прочим, там твои конвойцы пленных убивать собрались, — заметила Лагутина, глядя в окно. — Петельку такую красивую на столбе наладили, тросик разноцветный… ой, это же шнур из театра, красиво как…

— П-п-пар-р-ршивцы! — вскочив, атаман рысью выбежал из кабинета.

* * *

Всё это совсем не было похоже на воздушный бой — даже из кино. С глухим громом невероятно высоко в небе крутили какие-то петли и зигзаги не меньше десятка серебристых точек, то и дело выстреливавших длинные прямые хвосты белёсого цвета, размазывавшиеся чёрными кляксами.

Мы с Витькой Фальком и Тошкой Задрыгой, задрав головы, следили за происходящим. Лошадь тащилась сама. Бидоны с молоком грозили выпасть. От того, что я не понимал даже, где там, наверху, наши, а где чужие, всё происходящее над нашими головами напоминало сильно тормознутую компьютерную игру с плохой графикой.

Неожиданно одна из точек превратилась в алую звёздочку, потом — окуталась чёрным и рассыпалась на быстро светлеющие дымные струйки. Буквально через несколько секунд то же произошло со второй, ещё через полминуты — с третьей. Розка наша остановилась и стала невозмутимо жрать траву на обочине. Мы не обратили внимания — игра обретала некоторую динамичность.

Две точки, резко снижаясь, помчались на юг. За ними гналась третья. Ещё две продолжали крутить карусель. И опять-таки две свернули в нашу сторону, а следом — ещё одна.

— Еб… — выдохнул Тошка. Мы и дёрнуться не успели, а прямо над нашими головами проскочили показавшиеся невероятно огромными короткокрылые серые машины с жёлтыми носами; следом — машина поменьше и поразлапистей, серо-серебристая с алым. Что-то сверкнуло. Нас накрыл жуткий грохот. Розка взвыла (именно взвыла, а не заржала!), освободилась от лишнего груза в виде меня и Тошки и помчалась в светлые дали через кусты, унося в телеге самоотверженно упавшего на бидоны Витьку.

Что-то подобное я испытывал уже — в тот страшный день, когда бомба ударила в мою школу. Я опять сидел на траве, ни фига не слышал, хотя Тошка, судя по всему, мне что-то орал, поднимаясь из придорожной канавы. По щекам у него текла кровь.

— …мотри!!! — прорвалось мне в голову.

Я обернулся в сторону вытянутой руки. И окаменел.

Метрах в ста от нас, не больше, горел и взрывался снова и снова самолёт. В стороны отлетали куски. К этому пожару вела вспаханная чёрная полоса. Она начиналась и того ближе от нас.

Бум. С тупым, мешочным каким-то, звуком на дорогу рядом с нами упало тело в оливковом комбинезоне. Мы вздрогнули и вскочили на ноги.

— Блин, лётчик… — выдохнул Тошка. Рядом с телом опустился неразборчивый оранжевый комок.

Осторожно, на цыпочках, мы подошли ближе. Ясно было, что лётчик мёртв, как колода. Он лежал, раскидав ноги в могучих башмаках, на опущенном стекле шлема четырёхконечной золотой звездой горело солнце. Комбинезон украшали многочисленны нашивки, но мне в глаза бросилась только одна — алый прямоугольник с белыми полумесяцем и звездой.

— Осман, сука, — процедил Тошка с такой ненавистью, что мне стало даже неприятно. — Не, ты въехал, Коль?! Наши их уделали! Не меньше четырёх сбили!

Я подумал, что среди сбитых вдали могли быть и наши машины. Но верить в это не хотелось.

— Готов, — Тошка толкнул ногой тело лётчика, огляделся и, расстегнув ширинку, принялся поливать шлем, бормоча: — На, освежись… виски из моей пиписки… тварь…

— Прекрати… — попросил я. Смотреть на это было противно. — Надо лучше сказать кому-нибудь про него.