Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охранник неторопливо объясняет Генриху, а тот переводит:
– Снимешь верхний слой паркета и доведешь его до чисто-белого цвета. Потом тебе дадут специальной шведской мастики, и ты натрешь ею пол – не жирно, а только чуть-чуть, поверху. Стамеску, рубанок и все остальные инструменты будешь сдавать вечером через нашего охранника из СС – местной охране СА. Понял?
– Про то, кому сдавать, не понял…
– Осел! Наша охрана – СС, прикомандированная из лагеря. А господа из СА – охраняют только здание партии, дубина этакая…
– Теперь понял…
– Если здесь хоть что-нибудь тронешь руками, кроме пола, – продолжает переводить Генрих, – пристрелят на месте. Начинай немедленно.
– Хорошо.
Парень из СА говорит Генриху:
– Ну-ка, пусть он мне покажет кремлевский класс. Я ведь сам когда-то начинал с полотерства…
Генрих переводит пожелание охранника и орет на меня:
– А господину охраннику плевать на то, что ты сначала работаешь ножиком!
– Да, да, сначала только ножиком, – киваю я головой, потому что показывать сейчас свое «искусство» охраннику – значит провалиться: ведь я ни разу в жизни не имел дела с паркетом. Дома у нас линолеум, с ним легко: протер мокрой тряпкой и все в порядке. И босиком не холодно, не то что по скользкому, навощенному паркету. Старик мой, наверняка, здесь бы жить отказался: скользко на костылях, синяков много было бы. Вот разве что камин: это вроде костра, а старику нет большей радости, как костры жечь и в огонь смотреть. «В огонь смотреть, – говорил мне отец, – хуже алкоголизма, если привыкнешь. Огонь такие кино закручивает – куда, там “Мосфильм”!»
– А где твой ножик? – переводит Генрих и сразу же начинает отвечать за меня: – Ну, ясно! Эта дубина забыла ножик внизу, в котельной! Сволочь, негодяй, нам из-за этого спускаться вниз и возвращаться наверх!
Они с охранником уходят, Генрих суетится, что-то негромко говорит охраннику на ухо, тот, скривив лицо, пожимает плечами и быстро смотрит на меня. Генрих машет рукой и продолжает что-то говорить – но теперь уже совсем тихим шепотом. Охранник снова неопределенно пожимает плечами и снова внимательно глядит на меня. Я вспоминаю уроки актерского мастерства и делаю лицо полного идиота. Охранник хмыкает, поправляет кобуру и уходит, пропуская перед собой Генриха.
Начинать сразу же ловить Москву – бессмысленно. По-видимому, Генрих даст сигнал, когда начинать, тем более этот охранник должен вернуться, чтобы посмотреть на мастерство «полотера» и «мастера-паркетчика».
Дверь осторожно открывается, и я слышу шепот:
– Э, парень…
Подхожу к двери. Там стоит давешний электрик. Он манит меня к себе. Я подхожу к нему. Он показывает мне пальцем на того, что возится с плинтусами. Тот показывает мне руками, как надо держать нож, отчищая паркет. Запоминаю движения – они должны быть очень легкими и грациозными. Потом он показывает, что древесную пыль надо сдувать, придерживая стружки ладонью. Потом он несколько раз проводит ладонями по полу, после того как «очистил» его жестами. Ясно. На первых порах достаточно. Осторожно прикрываю дверь и вытягиваюсь по стойке смирно. Прямо напротив меня – три окна. В них льется солнце. Мне нестерпимо хочется подойти к этим светлым широким окнам и посмотреть на мир без колючей проволоки, желание это становится нестерпимым, физически тяжелым. Разумом я понимаю, что сейчас нельзя делать и шага, а ноги не слушаются разума. Мне приходится сказать самому себе: «Стоп!»
Это неплохо – иной раз прикрикнуть на себя, когда, образно говоря, ноги оказываются сильнее разума. И главное – прикрикнуть вслух. Тогда смущаешься. Вроде бы сначала и не ты одергиваешь себя, а кто-то другой. Ведь, думая, можно приходить к нескольким решениям. А когда окрикнут – тут только одно решение остается. Потом только дойдет – сам ведь одергивал-то. Но это уже неважно. Пауза – великая штука! Передышка в сражении может принести решающую победу. Надо только передышку заполучить. Вот я себя и одергиваю вслух.
– Стоп! Ни с места! – приказываю я себе.
Входит Генрих.
– Вот твой ножик, дубина! – говорит он. – Через два часа должен сделать кусочек для пробы. Господин унтер-офицер хочет посидеть? – вдруг спрашивает Генрих. Он один в кабинете, он же вернулся без унтера. Смотрю на дверь: там никого. Генрих подмигивает мне, трогает себя за уши и показывает, чтобы я начал работу. Недоумевая, приходится начинать скоблить пол.
– А, хотите послушать радио… – смеется Генрих, – тогда мы уйдем лучше, а? Ведь нас повесят за это… Нам нельзя слушать радио…
Говоря так, он подходит к радиоприемнику и включает его. Загорается зеленая лампочка на шкале настройки. Генрих быстро находит Москву. Я перестаю работать. Я слышу Родину.
Диктор читает сообщение о подготовке колхозников юга к весеннему севу. Он читает это сообщение обыкновенным голосом, очень делово и просто. А для меня сейчас – праздник, во мне все ликует, и тот страх, который был ночью, совсем уходит, потому что я слышу передачу московского радио.
– Это Россия, – говорит Генрих, – уберите ее, господин унтер-офицер, вас ведь тоже не погладят за это по голове…
Ночью Генрих снова ложится рядом со мной и шепчет, почти совсем беззвучно:
– Я хотел сначала заявить тебя как трубочиста, но сказали, что в кабинетах у руководителей отделов и заместителей – словом, у всех партийных начальников – камины и дымоходы будут чистить их люди – не заключенные. И потом, каминов всего – раз-два и обчелся. Оказывается, они посылают чистить камины агентов Кальтенбруннера, из службы безопасности: может, партийные заправилы что-нибудь жгли в камине, а – не дожгли, понимаешь? Они же не верят друг другу, они как скорпионы в банке. Так что мне пришлось тебя срочно переиграть в полотера. Охранника я пою коньяком в котельной. Тебе будет помогать тот, что с плинтусами.
Я спрашиваю Генриха:
– Зачем ты разговариваешь с несуществующим охранником?
– Чудак, – шепчет он весело, – а вдруг диктофоны?
– Неужели они понаставили диктофоны, чтобы нас прослушивать?
– Кому ты нужен? Это один партайгеноссе из службы безопасности прослушивает своего дорогого друга, партайгеноссе из партканцелярии, чтобы сделать себе хорошую карьеру на крови. Все просто, как у зверей. Если в том кабинете есть диктофон – значит, нашего охранника дней через пять туранут на фронт. Если нет – значит, ты начнешь выполнять задание. Пока что эти пять дней требуй от меня то щелочи, то мыла – словом, чего-нибудь
