Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

Партийный секретарь Борман, оказывается, не дурак выпить. В подвалах канцелярии хранится вместе с партийным архивом изумительная винная «библиотека». Так как здесь нет бомбоубежища, то архив перевозится в другое место. Вместе с ним отправляют и винную библиотеку. Генрих руководит отгрузкой вина.

Он неистовствует, орет на всех заключенных, дает подзатыльники, создает этим невообразимый шум и – даже – некое подобие паники. Но охранникам нравится такая манера Генриха: он знает, что делает. Эсэсовцы любят показуху и верят ей. Попробуй не поверь! Надо иметь очень богатое воображение, чтобы представить себе рыжего злющего бригадира в роли одного из руководителей лагерного коммунистического подполья.

Пользуясь суматохой, им же самим поднятой, Генрих спрятал три ящика с дорогими коньяками в комнате истопника Йогана – однорукого инвалида войны, товарища Гитлера по мюнхенским временам, разгневавшего фюрера своим выступлением после расстрела Эрнста Рема. В концлагерь Йогана не посадили только благодаря Герингу. Он пристроил Йогана диспетчером в гараже рейхсканцелярии. Но Йоган однажды напился и стал приставать к слесарям, обслуживавшим машину фюрера, с криками:

– Адольф еще поймет свою вину. Его обманывают скрытые евреи и буржуи! Он вернется к нам!

«Ветерана движения и испытанного борца» отлупили сотрудники из личной охраны Геринга и полуживым привезли в хозяйственное управление войск СС. Здесь его назначили делопроизводителем в канцелярию, но выяснилось, что «ветеран» неграмотен. Таким образом, в конце концов он очутился истопником в партийной канцелярии, в резиденции Бормана. Первые три года после этой «расправы» – иначе Йоган не говорит о своем истопничестве – он вынашивал планы мести своим прежним знакомым по мюнхенским борделям и пивным. Потом он стал пить – непрерывно, одиноко и зло. А потом злость сменилась заискиванием перед тем, кто мог принести много коньяку. После того как Генрих спрятал в его комнате ящик с коньяком, Йоган стал «верным другом и преданным товарищем» заключенного коммуниста.

Немец, попавший в концлагерь три года тому назад, называет себя «Мютцен ап». Он весь седой, но фигура у него поджарая, сильная – фигура спортсмена бегуна на длинные дистанции. Рассказывают, что он попал в лагерь как раз в ту ночь, когда фашисты праздновали какую-то годовщину. Они напились и под утро устроили избиение в двух бараках. В ту ночь они убили человек сорок. Тогда-то человек, которого звали Гуго Зоммерштерном, отказался от своего имени и фамилии: для всех – и для товарищей по заключению, и для охранников, и для их жен – «Мютцен ап» был лучшим полотером Берлина и его использовали в большом лагере все нацисты из охраны. Жены были в восторге – пол в их квартирах блестел, как лед на катке.

Именно «Мютцен апа» дал мне в помощь Генрих. Это было на третий день моей работы в кабинете шефа печати. За это время я умудрился сделать только «подготовительную» работу. Она заключалась в том, что я кое-как соскоблил воск с паркета примерно на двадцати квадратных метрах. А всего в кабинете их было никак не меньше шестидесяти. Очередной охранник из СА слушал объяснения Генриха и кивал головой. Генрих рассказывал ему такие небылицы про обработку паркета, что могло показаться, будто работа полотера стоит по крайней мере на уровне творчества Вагнера или Гёте.

За четыре часа «Мютцен ап» сделал половину всей работы: он соскоблил весь воск и отциклевал почти половину паркета.

Он не понимает по-русски. Как я ни пытался задержать его рвение – ничего у меня не получалось. Он смотрел на меня пустыми глазами и послушно кивал головой. Выслушав, он говорил: «Мютцен ап!» – и продолжал свою работу.

– Генрих, – говорю я, – к вечеру он натрет весь пол.

От Генриха чуть попахивает коньяком, он щурится и загадочно качает головой.

– Да, да, это ужасно, – говорит он, – просто ужасно…

Сейчас у нас обеденное время. Мы с ним отошли в сторонку и здесь беседуем.

– Что ты смеешься? – спрашиваю я его.

– Ну, видишь ли, дорогой, если не смеяться – так остается только плакать.

– Что-нибудь очень хорошее?

– О!

– С фронта?

– В общем – да.

– Не тяни душу.

Генрих поднимает руки к груди и разжимает кулаки:

– Я не тяну. Видишь – пусто…

– Ну хорошо, а что же с полом-то?

– Не с полом, а с паркетом. Пол – это иное. Наш друг Йоган мог бы тебе кое-что порассказать про штуку, которую ты столь легко называешь полом.

Я начинаю злиться.

– Ладно – говорю я, – только имей в виду, что сегодня к вечеру пол будет готов.

Генрих хохочет и поправляет меня:

– Не пол, а паркет, запомни же, наконец!

– Ты что, надо мной издеваешься?!

– Ого! Хотел бы я побольше таких издевательств!

– Ладно. В общем, я сказал тебе то, что должен был сказать.

– Не сердись. Всё очень хорошо. Иди и спокойно работай.

Работать с «Мютцен апом» мне все-таки не пришлось. Примерно часа через два ко мне подошел охранник из СА и увел вниз – в котельную. Там около печей суетился Генрих. Увидав меня, он вытер лоб рукавом и сказал:

– Давай-ка наладь здесь манометры, пока твой помощник доделает черновую работу…

– Хорошо.

– Поторапливайся, к вечеру надо закончить.

– Хорошо.

Когда Генрих с охранником ушли, откуда-то вылез истопник Йоган. Он, шатаясь, прошел мимо, икнул, увидел меня и остановился.

Я вытянулся перед ним по стойке смирно, Йоган смотрел на меня пьяными глазами и сдерживал икоту. А потом поднялся на цыпочки и, обняв меня единственной своей рукой, поцеловал в губы.

– Хайль Гитлер! – крикнул он и снова икнул.

Не выдержав, я засмеялся. Йоган погрозил мне пальцем и вышел, задевая плечами и рукой за все, что попадалось ему на дороге.

Генрих входит в котельную и плотно прикрывает за собой дверь.

– Видишь? – шепчет он, показывая мне глазами на небольшую дверь, обитую железом. – Через нее завтра мы выйдем на свободу.

– А как же радио? Сводки?

– Я получил только что указание центра.

– Как все это будет происходить?

– У меня есть ключ от двери.

– Йоган?

– Конечно, не Геринг.

Мы оба смеемся.

– Завтра с утра я его подпою снова и пробно затоплю котел. Будет тепло, и я уговорю его посушить здесь вещи. Так что пиджаками мы с тобой обеспечены. Это, – и он протягивает мне шапочку рабочего, который приписан к войскам СС, – спрячь в карман. Номера с брюк спорем утром. Кстати, держи это тоже, – он протягивает мне ключ от железной двери.

– Зачем? У тебя же есть.

– А если меня через десять минут застрелит парень из СА?

– Ну, может быть, все-таки не застрелит? – улыбаюсь я.

– Может быть, и не застрелит.