Том 2 - Валентин Овечкин

Нюрка. А еще такую песню сложили мы с Маринкой. Вот послушайте. Будто пишем мы оттуда письмо домой. (Поет.)

Я вже, мамочка роднáя,Дуже постарла,Здесь работа вся труднáяИ богато дила.Як простылася я з вами,Вже пройшов годочек,Передай нам, ридна мамо,Хочь хлиба кусочек.

Вера, уловив мотив, без слов вторит Нюрке.

Марфа. Такая коротенькая?

Нюрка. Я с середины начала. Она длинная. Там вначале и про то, как нас в эшелоне везли… И еще одну песню мы сложили. Это уже будто нам прислали письмо с Украины, от наших родных, и мы с Маринкой читаем его. (Поет.)

Давно мы вас бачили тай на Украини,Шлем привит вам свий горячий в далеку чужбину.Мы теж в ридний своий хати живем, не спиваем,Бо теж ворогив жестоких — нимцив проклынаем.Хай дрибненьки слезы тай покынуть очи,Сберигайте косы, стрункий стан дивόчий,Воно ще на дáли для вас пригодытся,Не треба, дивчаточки, плакать, журыться.

Сами себя утешали. Как выйдем в поле, так и запоем. Послушаешь: там поют девчата, наши русские голоса, там ноют, как в колхозе на Украине. А оглянешься кругом — нет, чужая земля…

Вера. Вы у хозяина работали?

Нюрка. У хозяина. Восемь коров доили с Маринкой, десять свиней было на наших руках, и еще в поле гоняли нас каждый день. Три часа в сутки спали.

Девушка. А жених твой не бросит тебя, Нюрка, за то, что в Германии побывала? Скажет — гуляла там с фрицами.

Нюрка. Если б хотела с ними гулять, так не сбежала бы… Идут поезда, а на вагонах надпись: «Нах Сталинград» — в нашу сторону. И на платформах ехала под брезентом, с какими-то ящиками, что под Сталинград они отправляли, и в вагоны забиралась. Зима, морозы, а я в одной стеганке, той, что из дому взяла, и в шлерах немецких на босу ногу.

Вера. Если умный, то не бросит.

Нюрка. Вроде умный был…

Девушка. Пишет тебе Петро?

Нюрка. Пишет. В последнем письме писал, что до каких-то больших гор дошли они, город там один взяли, а какой — не назвал.

Девушка. Это им не разрешается — место называть.

Марфа (смотрит на дорогу). Чей это солдат идет к нам? К нам или в Степановку?

Вера. А вот дойдет до поворота — узнаем.

Женщина. Такое время настало — как увидишь военного, так и сердце замрет: может, наш?..

Некоторое время все смотрят на дорогу, затем опять принимаются полоть.

А ты, Нюрка, невеста справная будешь. Трудодней, небось, много заработала.

Марфа. Ну, пошло — о невестах, о женихах!..

К полольщицам подходит баба Галька.

Баба Галька. Здравствуйте, девчата. Какие у вас тут подсолнушки? Хвалитесь.

Вера. Хорошие, Архиповна! Только вот чего-то листочки стали желтеть. Не червяк ли какой подъедает? Посмотрите.

Баба Галька (нагибается над кустом, разворачивает листья, подкапывает пальцем корни). Никакого червяка нет. Сушь немножко прихватила их.

Марфа (смотрит на дорогу). Вроде к нам повернул… Раненый, хромает. С палочкой. Всё калеки и калеки идут. Вчера в Глафировку прошли трое.

Женщина. Война ж еще не кончилась. Одних раненых только и отпускают. А кончится — пойдут и здоровые.

Нюрка. К нам идет!

Девушка. К нам, да. Чей же это? А ну, кто скорее угадает?

Марфа. К нам!

Вера (смотрит, хватается за сердце). Ох!..

Идет солдат, пожилой, без погон, с орденом Красной Звезды и партизанской медалью.

Марфа. Узнаешь, Верка?

Вера (идет навстречу). Мирон!..

Нюрка. Дядька Мирон!.. А Грицько до речки по воду пошел. Надо завернуть его. (Свистит.) Грицько! А ну, сюда беги, скорей! Да брось цыбарку, беги так!

Мирон (бросает вещевой мешок на землю). Дома, пришел! (Обнимает Веру.) Вижу — люди наши. Может, и она, думаю, здесь…

Вера. Да откуда ты взялся, Мирон? Ни одного письма не написал.

Вбегает Грицько, бросается к Мирону.

Грицько. Батя! Батя!

Мирон. Сынок!.. (Обнимает Грицько.)

Вера. Я ж тебя уже не чаяла дождаться… Сынок! Да ты смотри, это ж батько! Батько твой пришел. (Плачет.)

Мирон (ласкает жену и Грицько). В таком месте был, Вера, откуда не мог и написать. В брянских лесах партизанил.

Грицько. А я тебе что, мамо, говорил? Я говорил: если он в плен попал, все равно уйдет к партизанам.

Мирон. Я одно письмо из госпиталя написал, когда нас вывезли, раненых, самолетами.

Грицько. Мамо, у него орден. И медаль.

Мирон. Писал из госпиталя. Значит, еще не дошло, получите.

Вера. Да на что оно мне теперь, письмо, когда ты сам пришел?

Женщина. Совсем домой, Мирон Федотович, или в отпуск?

Мирон. В отпуск, на три месяца.

Нюрка. Ранение?

Мирон. Ходовая часть немножко подбита.

Женщина. А моего Дениса не встречали там?

Мирон. Дениса? Нет, не встречал. Мы только до военкомата с ним тогда доехали, а потом ему дали направление в другую часть. Я ж танкистом был, а он в пехоту попал.

Женщина. Ну где там, фронт большой! Разве всех встретишь…

Мирон (оглядывает Грицько, берет его за руку). Здоровый хлопец вырос! А что ж это у тебя, сынок, пальцы засмоленные? Табачок уже куришь? Рано научился.

Вера. Скажи ему еще ты. Я его уже ругала, а он мне отвечает: «А гектар с четвертью пахать — не рано?» Он у нас стахановец, Мирон. И пахал, и сеял, а теперь полоть нам помогает. Девяносто трудодней за посевную заработал.

Мирон. Это хорошо, но курить не надо.

Грицько. Я, батя, только ночью курю, когда коров пасу, чтоб спать не хотелось.

Мирон. Нельзя.

Грицько. Ну, я мундштук сделаю, чтоб пальцы не засмаливались.

Мирон. Какой языкатый стал, безбатченко! Отставить! Рано еще, говорю, малόй.

Грицько. А сам сказал — здоровый вырос.

Вера. Вот и поговори с таким! Цыть, Грицько, бессовестный! Батько пришел, радость какая, а он с ним спорит!

Мирон (оглядывает женщин, степь). Посеяли?.. Кто у вас бригадиром?

Вера. У нас Катерина Григорьевна, а в ихней бригаде — Нюрка.

Мирон. А председателем кто сейчас?

Марфа. Председатель старый, Андрий Степанович.

Мирон. Вернулся?

Вера. Пойдем в село, увидишь его. Он в правлении сейчас. Только посидим немножко (садится на камень у дороги), отдохну. Я как узнала тебя, сомлела вся.

Баба Галька. Да чего сидеть тут? Иди домой, корми его, за водкой посылай. И нас зови в гости.

Вера. Ну, пойдем. Так вы, девчата, скажите Катерине, когда придет, что я домой ушла. Сегодня уж не выйду… Такой день… Ох, Мирон, Мирон, да неужели это ты? Дай я тебя еще поцелую. (Обнимает его.) Разве ж можно так? Ни письма не написал, ни телеграмму не отбил. Идет — прямо как из мертвых воскрес. У меня сердце заколотилось, и крикнуть не могу. Ну, что если б померла от радости?..

Мирон и Вера идут по дороге к селу. Грицько бежит вперед. Женщины смотрят вслед уходящим, затем принимаются полоть.

Нюрка. Хромает. А танцор был какой, Мирон Федотович…

Марфа. Постарел, худой стал.

Женщина. Вот уже одна и дождалась…

Нюрка. А то кто сюда идет?

Смотрят на дорогу.

Баба Галька. Катерина идет с Павлом. Провожает…

Нюрка. Идут другой дорогой и не видят тех, за курганом. Окликнуть их?

Баба Галька. Не надо. Им сейчас — каждой до себя. Вы идите, бабы, туда дальше…

Продолжая полоть, женщины удаляются за сцену. За ними уходит и баба Галька. От села другой дорогой идут Павел и Катерина.

Павел (бросает на землю шинель и вещевой мешок). Здесь подождем. (Смотрит на часы.) Директор в три часа будет ехать из Степановки на станцию. (Садится на камень, усаживает рядом с собой Катерину.) Не надолго мы встретились с тобой, Катя…