Том 2 - Валентин Овечкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Явдоха. Две.
Женщина. Брешешь, три, и за лесниковой хатой есть, сама видела, как ты картошку там полола. Сколько? Пять? Да у Савченковых сирот пополам взяла. Шесть огородов!
Марфа. Гектара три нахватала.
Катерина. Есть от чего жилам растянуться.
Мирон. Кто ж ей разрешил?
Вера. Староста разрешил, так и пользуется с тех пор.
Мирон. За какие заслуги?
Явдоха. Староста, да. По тому времени он начальником был. Я не самоправно. Мне власть дала. Хочь поганая, да власть. А вот ваши бригадиры самоправно колхозное жито косят.
Катерина. Кого властью называешь? Что плетешь?
Марфа. Палач он был, а не власть.
Мирон. Погоди. Кто косит жито? Где?
Явдоха. Дид Мусий косит.
Вера. Какое жито? То, что постановили бросить горобцам на пропитание.
Явдоха. Я себе хотела нажать там снопов двадцать, так дид Мусий прогнал меня оттуда. А сам косит, ему можно — бригадир!
Марфа. Да брешешь ты!
Явдоха. Чтоб мне провалиться! И Иван Назарович с ним. Поделили пополам. Должно быть, уже кончают, если не разбомбило их там. Сама видела.
Марфа. Иван Назарович? На минах?..
Мирон. Неужели соблазнились?..
Максим. А чего ж? Жито хорошее, колхоз отказывается — чего ему пропадать! У хозяина бы не пропало.
Явдоха. Огороды мои глаза им колют! Корову им отдай, сама на работу иди, а получать что? Им и калоши, и ситчики, а мне — ничего.
Максим. Значит, жито косят? Та-ак!.. Первые активисты пример показывают. На словах только за колхоз, а у каждого думка — волчья.
Мирон. Чего, чего ты, Максим? Куда ты гнешь?
Первая женщина. Гнет не паримши. Все ходит, зудит: «Если б однолично, если б однолично!..» Натаскал добра полные каморы, вот оно и не дает ему покоя. Думает: «Эх, кабы все это в хозяйство пустить, помещиком бы стал!» Кому — война, кому — растащиловка.
Максим. Что я тащил? Ты видела?
Марфа. Как первый раз фронт проходил, тут страсть такая — пули свистят, бомбы рвутся, а он, смотрим, катит бочонок масла с фермы прямо по улице.
Вера. А когда мы с дидом Мусием на пожаре семенное зерно спасали, всё возле обозов крутился, тех, что на летняку застряли. Трофеи какие-то носил оттуда. Там и сахар был, и одёжа, и чемоданы офицерские.
Максим. Ничего я оттуда не носил. Чтоб я там взял, когда по летняку «катюши» раз за разом били?
Первая женщина. Да тебя и «катюшей» от трофеев не отгонишь, такого долгорукого.
Катерина. Максим Гнатович! Слышишь! А у тебя дома не ладно.
Максим. Что там?
Катерина. Да видела, когда шла сюда: хлопцы там что-то безобразничают, солому раскидывают, ящики какие-то вытащили из-под скирды.
Максим (как ужаленный). Что ж ты мне раньше не сказала? Чего их ко мне черти принесли? Там той соломы — жменя, берег для коровы в зиму, и ту перепакостят. (Поспешно уходит.)
Все поражены действием слов Катерины.
Мирон. Верно?
Катерина. Да я так сказала, наобум, чтоб прогнать его отсюда.
Первая женщина. Побежал, как на пожар.
Вера. Надо заявить в сельсовет. Что там у него за трофеи?
Мирон. А ты куда, Явдоха? Подожди, с тобой еще не кончили. Иди сюда… Так что ты нам ответишь? Уборочная настает, самое трудное время. Урожай — уже вот он, в руках. Женщины наши вырастили хлеб, пока мы воевали. А кто ж убирать его будет?
Явдоха. Кому получать его, тому и убирать.
Марфа. У нее своя уборка.
Явдоха. Где ж она, ваша правда? Земля — народу!
Катерина. Земля — народу. А народ — в колхозе. Тут, Мирон Федотович, и говорить много нечего. Огороды у нее надо отрезать. Сколько положено — оставить, а лишнее — в колхоз.
Явдоха. Отрезать? Мой труд, мои семена? (Кричит.) Да я вам тут (замахивается на Катерину палкой, выдернутой из плетня) головы всем поразбиваю!
Мирон (перехватывает палку). Тише, тише!
Явдоха. Кто отрежет? Ты? Я тебя и слухать не желаю!
Катерина. Нет, послушаешь. Я слушала, когда ты говорила: «Ты же, Катька, стахановкой раньше была, горело все у тебя в руках, премии получала за свою работу, чего ж ты теперь ходишь, как мертвая?» Как мертвая ходила, да. Не я одна. А ты радовалась, хвостом перед старостой вертела.
Явдоха. Каждый свою выгоду ищет. А ты сейчас перед правлением выслуживаешься. То звеньевой была, теперь бригадиршей заделалась. Поменьше работать — побольше получать.
Катерина. Только для того и стараюсь?..
Мирон. Тише!.. Дело ясное… Слушай сюда, Явдоха! Мы, фронтовики, народ сердитый. Мы под пулями, под снарядами были, а товарищи наши и сейчас еще кровь проливают. Не за то они ее проливают, чтоб терпеть нам здесь опять таких паразитов. Я тебя и до войны помню. Показали свое нутро, хватит! (Кричит.) И не смей ты, стерва, замахиваться на наших людей! Не дадим мы таких, как она (на Катерину), в обиду. На них все держится. Мы за них воевали. Придут фронтовики — земно поклонятся им за их работу. Верно говорю. А ты загудишь из колхоза на первом же собрании. Выгоним в три шеи, чтоб и духом твоим здесь не воняло!
Катерина. Не волнуйся, Мирон Федотович, не кричи, успокойся. (Берет у него палку, отнятую у Явдохи, переламывает ее о колено, отбрасывает куски в сторону.) Э, какие у вас, у фронтовиков, нервы слабые!
Мирон. Я ж контуженый, Катерина. Справки мне показывает!.. Пойдем-ка, Явдоха, в сельсовет, чего тут время терять! Посмотрим там, сколько у тебя огородов числится. Кто знает, где ее огороды?
Первая женщина. Да я знаю.
Мирон. Ну, пойдем с нами. Не боишься, что тяпкой зарубает?
Первая женщина. Не такое лихо видали.
Присмиревшая Явдоха, бормоча что-то про себя, идет со двора, за нею Мирон с женщиной.
Марфа. На кого руку подняла? На колхоз замахивается. Не подумает, безмозглая голова: что б мы делали сейчас, бабы, после такой войны, если б не колхоз? Сидела бы каждая в пустой хате, хоть кричи, хоть головой об стену бейся — кому ты нужна со своими злыднями?..
Третья женщина. Ох, бабы, не одна Явдоха дело нам поганит! У моей соседки тоже справка от фершала, а на базар такие оклунки носит на себе — с земли не поднимешь.
Вторая женщина. Ну, покажи, Марфуша, что там еще есть.
Марфа открывает крышку ящика.
Вера (вынимает из мешка мануфактуру). Вот сатинчик хороший! Такого бы Мирону на рубаху.
Третья женщина. Зачем ему такая рубаха? И в казенной походит. Он же не насовсем пришел.
Марфа (поглядывает тревожно за село, Катерине, тихо). То жито — во второй бригаде. Что ж их не видно? Уже вечер… Вон машина чья-то едет.
Вера. А ну, Марфуша, примеряй. Мужское или бабское? (Надевает на нее дамский жакет.) Нет, бабское, тут и юбка к нему есть. А ваты намостили! Для чего столько?
Вторая женщина. Это нам, в первую бригаду. Может, еще придется носить семена из Глафировки, так чтоб плечи не давило.
Марфа. А это нашей бригадирше. (Накидывает Катерине на плечи красивую материю.) Сошьем ей платье по моде. Вот тут так, тут подобрать, тут припустить. Ну, Катя, ты в этом платье прямо на артистку будешь похожа.
Катерина прихорашивается, мельком взглядывает, как в зеркало, в кадушку с водой, вздохнув, снимает и сворачивает отрез. Через хозяйственный двор к правлению идет Андрий. Женщины поспешно заколачивают ящик. В другой стороне, за хатой, слышен шум подъехавшей машины. Одновременно к женщинам подходят: с одной стороны — Андрий, с другой — Мусий Петрович и Стешенко с косами, за ними — Кость Романович. Мусий Петрович в чистой белой рубахе.
Кость Романович. Здравствуйте! А, и председатель тут! У него контрабандой жито косят, а он и не знает.
Мусий Петрович идет с косой, задевает ею ветки яблони, сваливает железную трубу летней печки.
Мусий Петрович (возбужденно). Есть почин! Андрий Степанович, ставь магарыч. Два гектара скосили.
Стешенко. Куда ж ты, Мусий Петрович, с косой на людей лезешь! Поставь ее.
Мусий Петрович ставит косу у плетня.