Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если так, то я не человек, — Джилл удивилась. — Я тебя не понимаю.
— Правильно, для тебя это само собой разумеется; ты никогда об этом не задумывалась. Ты выросла среди людей. А я рос, как комнатная собачка, которая не может стать такой, как ее хозяйка, но уже перестала быть собакой. Мне нужно было учиться быть человеком. Меня учил брат Махмуд, брат Джабл, многие другие… ты — больше всех. Сегодня я сдал экзамен — засмеялся. Эти капуцины…
— Что ты нашел в них смешного? Злые твари.
— Джилл, дорогая, не будь такой марсианкой. Да, конечно, происшествие в клетке было не смешным, а трагичным. Именно поэтому нужно было смеяться. Я посмотрел на толпу обезьян, на их подлые, жестокие и нелогичные поступки, и вспомнил, что мои марсианские учителя говорили: так живут люди. И тут мне стало так больно, что я засмеялся.
— Майк, дорогой, смеяться нужно тогда, когда хорошо, а не больно!
— Разве? Вспомни Лас-Вегас: смеялся кто-нибудь, когда ты выходила на сцену?
— Н-нет…
— А ведь людям приятно было смотреть на тебя и других девушек. Если бы они смеялись, вам было бы больно. Но они смеялись, когда клоун спотыкался и падал, или когда случалось еще что-то нехорошее.
— Не все над этим смеются.
— Не все? Наверно, я еще не полностью вник… Ладно, расскажи мне что-нибудь смешное: анекдот, случай из жизни, над которым ты хохотала, а не просто улыбалась. Мы поищем в нем грустное и посмотрим, над чем ты больше смеешься: над веселым или над грустным. Мне кажется, когда обезьяны научатся смеяться, они станут людьми.
— Возможно. — Джилл стала добросовестно копаться в памяти, отыскивая анекдоты, над которыми когда-то смеялась.
Нет, анекдоты — это враки. Джилл принялась вспоминать смешные случаи из жизни и обнаружила, что Майк прав: они не смешные, а грустные. А уж как шутят врачи… — их надо в клетки посадить за такие шутки… У Эльзы Мэй когда-то пропали трусики… Эльзе тогда было совсем не смешно.
Джилл угрюмо проговорила:
— Ты прав. Человек смеется, когда его ближний спотыкается и расквашивает нос. Чувство юмора не украшает человеческое племя.
— Напротив!
— ?!
— Я думаю, то есть, мне говорили, что смешное — это хорошее. Это не так. Человеку, с которым случается «смешное», не смешно. Голый шериф не смеялся. Хорошее — это сам смех. Я вникаю, что смех — это мужество, это помощь в борьбе с болью, стыдом и неудачами.
— Но, Майк, смеяться над теми, кому больно, нехорошо!
— Конечно. Я тоже смеялся не над маленькой побитой обезьянкой, а над нами — людьми. И когда я понял, что смеюсь, что я сам человек, то уже не мог остановиться. — Он помолчал. — Это трудно объяснить: ты не жила на Марсе. Там не над чем смеяться. На Марсе запрещено или вообще невозможно то, над чем смеются люди. На Марсе нет того, что ты называешь свободой, там все распланировано Старшими Братьями. На Марсе есть вещи, над которыми люди смеялись бы, но марсиане над ними не смеются. Это, например, смерть.
— Смерть — это не смешно.
— Почему же о ней так много анекдотов? Для нас, людей, смерть так страшна, что мы должны над ней смеяться. Религии противоречат друг другу по всем вопросам, кроме одного: они пытаются помочь человеку не бояться смерти и не смеяться над нею.
Майк замолчал, и Джилл почувствовала, что он на грани транса.
— Джилл, может быть, я неправильно к ним подходил? Может быть, все религии правы?
— Это невозможно. Если права какая-то одна, все остальные неправы.
— А покажи мне кратчайший путь вокруг Вселенной! Куда бы ты не показала — всегда покажешь кратчайший путь, и всегда покажешь на себя.
— Майк, ты мне ничего не докажешь. Ты уже дал мне ответ на все вопросы. Ты есть Бог.
— И ты есть Бог, моя дорогая. Все религии с этим согласны, значит, все они правы.
— Если они все правы, то почему бы не воздать почести, например, Шиве? Прямо сейчас?
— Язычница! Тебя выгонят из Сан-Франциско.
— А мы и так едем в Лос-Анжелес, там на это не обращают внимание. Ты есть Шива!
— Танцуй, Кали[7], танцуй!
Ночью Джилл проснулась и увидела, что Майк стоит у окна и смотрит на город.
— («Что случилось, Брат?»)
Он обернулся.
— Им нет нужды быть такими несчастными!
— Поедем домой, милый. Тебе вредно жить в большом городе.
— Я и дома буду их чувствовать. Боль, голод и вражда — зачем им такая жизнь? Это ведь глупо, как драка обезьян в клетке.
— Милый, но ты в этом не виноват.
— Виноват!
— Майк! Так живут пять миллиардов людей. Ты не сможешь всем помочь!
— Не знаю. Надо подумать.
Он отошел от окна и сел рядом с ней.
— Я понял их и могу с ними говорить на их языке. Мы сделаем номер, над которым болваны будут смеяться, не переставая. Я уверен.
— И правда, давай сделаем; Пэтти будет рада. И я. Мне очень нравилось в цирке, а теперь, когда Пэтти наш брат, мы будем там, как дома.
Майк не отвечал. Джилл настроилась на него и почувствовала, что он что-то обдумывает. Она ждала.
— Джилл, что нужно сделать для обращения в веру?
Часть IV
ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНАЯ КАРЬЕРА
Глава 30
На Марс прибыла первая смешанная группа колонистов. Оставшиеся в живых шестеро из двадцати трех первопроходцев отправились домой. Вновь прибывшие проходили специальную подготовку на высокогорной базе в Перу. Президент Аргентины, захватив два чемодана, бежал в Монтевидео. Новый президент обратился в Верховный Суд с просьбой вернуть если не предшественника, то хотя бы унесенные им чемоданы. Состоялись похороны Агнесс Дуглас. Средства массовой информации отмечали твердость, с которой Генеральный Секретарь перенес постигшую его утрату. Лошадь по кличке Инфляция выиграла дерби в Кентукки при ставке пятьдесят четыре к одному. Двое постояльцев «Колони Эротель» дематериализовались: один добровольно, другой — вследствие сердечного приступа.
В Соединенных Штатах вышло подпольное издание книги «Дьявол и Преподобный Фостер». Все обнаруженные властями экземпляры были сожжены, а набор уничтожен. Ходили слухи (ложные), что
