Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джилл споткнулась и чуть не упала: но Майк поддерживал и вел ее, пока она до конца не овладела собой.
За сценой девушка, шедшая сзади, спросила:
— Что случилось, Джилл?
— Зацепилась каблуком.
— Как ты удержалась, ума не приложу! Как будто кто-то тебя на веревочках вел.
— («Так оно и было!»)
— Попрошу ответственного за сцену проверить это место. Там, наверно, доска отстала.
Весь вечер Майк показывал Джилл, как она выглядит в глазах того или иного посетителя, стараясь не пугать ее. Джилл удивилась: все воспринимали ее по-разному. Один смотрел на ноги, другой был очарован покачиванием торса, третий замечал лишь величественный бюст. Майк показал ей и других девушек. Джилл с облегчением отметила, что он воспринимает их также, как и она, только острее; и с удивлением — ее возбуждение росло, когда она видела других девушек глазами Майкла.
Майк ушел, не дождавшись конца шоу. Джилл не рассчитывала застать его дома, потому что знала: он отпросился с работы, чтобы посмотреть шоу. Но, еще не входя в свой номер, она почувствовала его. Дверь открылась перед ней и закрылась, впустив ее.
— Здравствуй, дорогой! Как хорошо, что ты дома!
Он улыбнулся.
— Я понял, что такое неприличные позы. — Одежда Джилл исчезла. — Ну-ка встань в неприличную позу!
— Пожалуйста, — Джилл проделала все сценические ухищрения.
Майк показывал ей, как она выглядит в его глазах. Она смотрела, вникала в его чувства, и в ней поднималась ответная волна. Наконец, она приняла самую неприличную позу, на которую была способна.
— Неприличные позы — это хорошо, — сказал Майк очень серьезно.
— Правда? Чего же мы ждем?
Они бросили работу и стали посещать сеансы стриптиза. Джилл поняла, что вникнуть в неприличные позы она может, если посмотрит на женщин мужскими глазами. Когда Майк смотрел на сцену, ей передавались его ощущения; если же его внимание отвлекалось, то модель превращалась в обычную женщину. Слава Богу, решила она, не хватало еще стать лесбиянкой.
Тем не менее ей было забавно смотреть на девушек его глазами и знать, что так же он смотрит на нее.
Джилл с Майком переехали в Пало-Альто, где Майк попытался проглотить библиотеку Гувера, но не справился. Он понял, что поглощает информацию быстрее, чем может ее переработать, даже если думает без перерыва все те часы, в которые библиотека закрыта.
Облегченно вздохнув, Джилл предложила поехать в Сан-Франциско.
Там Майк начал читать организованно.
Однажды Джилл вернулась домой и увидела, что Майк сидит, обложившись книгами, и ничего не делает. Книг было много: Талмуд, Кама-Сутра, разные версии Библии, Книга Мертвых, Книга Мормонов, Новое Откровение (подаренное Патрицией), Коран и священные писания еще десятка религий.
— Какие проблемы, милый?
— Джилл, я не вникаю…
— («Подожди, Майк; понимание приходит после ожидания»).
— Боюсь, что ожидание ничего не даст. Я знаю, в чем дело: я марсианин, вставленный в тело неправильной формы.
— Дорогой, для меня ты человек, и мне очень нравится форма твоего тела.
— Джилл, ты знаешь, о чем я говорю. Я не вникаю в людей. Я не понимаю, зачем им так много религий. У моего народа…
— У твоего народа?
— Прости, Джилл. Я хотел сказать, у марсиан только одна религия. Ты ее знаешь. «Ты есть Бог».
— Да… Но по-английски эта фраза звучит странно. Я не знаю, почему.
— На Марсе, когда мы хотели что-нибудь узнать, мы спрашивали у Старших Братьев, и они всегда давали правильный ответ. Джилл, неужели у нас, у людей, нет Старших Братьев, нет души? Когда мы умираем, неужели ничего не остается? Может быть, мы потому и живем в таком невежестве, что наша жизнь занимает лишь краткий миг? Скажи, Джилл! Ты ведь человек.
— Майк, — улыбнулась Джилл, — ты сам научил меня видеть вечность. И уже не отнимешь ее у меня. Ты не можешь умереть, ты можешь только дематериализоваться. — Она обеими руками указала на себя. — Это тело, которое ты любишь, которое я вижу твоими глазами, умрет. А я не умру. Я есть то, что я есть. Ты есть Бог, я есть Бог, мы все — Бог, и так будет вечно. Я не знаю, где я буду и буду ли помнить, что когда-то я была миссис Джиллиан Бордмэн, которая радостно меняла простыни под больными и так же радостно выступала полуголая перед толпой мужчин. Мне нравится это тело…
С непривычным нетерпением на лице Майк сбросил с нее одежду.
— Спасибо, милый. Так вот, это тело нравится нам обоим, но когда я с ним расстанусь, то не буду о нем скучать. Надеюсь, что ты съешь его, когда я дематериализуюсь.
— Конечно же, съем, если не дематериализуюсь раньше.
— Вряд ли. Ты так хорошо контролируешь свое тело, что должен прожить лет двести-триста, если сам не захочешь дематериализоваться раньше.
— Может быть, но не сейчас. Джилл, в каких церквях мы побывали?
— В Сан-Франциско обошли все. Даже у фостеритов были.
— Это исключительно для Пэт. Я бы туда не пошел, если бы не знал, что она обидится.
— Нужно было сходить. Я не могу врать тетушке Пэтти, а ты не знаешь, что нужно врать.
— Фостериты наворовали идей у всех остальных и перевернули все с ног на голову. Они такие же дилетанты, каким был я в цирке. Они никогда не исправят свои ошибки, и это — книга Пэтти поднялась в воздух — в основном мусор.
— Это правда, но Пэтти этого не понимает. Она — чистая душа. Она есть Бог и ведет себя соответственно. Правда, Пэт сама не понимает, что она такое.
— Да уж, — согласился Майк, — она понимает немногое, да и то, когда я ей это говорю с соответствующей интонацией. Джилл, в мире есть три источника знаний. Первый — наука. Но я еще птенцом знал об устройстве Вселенной больше, чем знают ваши ученые сейчас. С ними нельзя поговорить даже о такой элементарной вещи, как левитация. Я не принижаю их достоинства, а просто констатирую факты. Они ищут не то, что я: пустыню не познаешь, пересчитывая песчинки… Второй путь — философия. Предполагается, что она объясняет все. Так ли это? Все философы приходят к тому, с чего начинают. Кроме шарлатанов, которые занимаются самообманом и доказывают свои собственные предположения своими же собственными доказательствами. Как Кант
